Аудиокнига

– У вас что-то жарится. Вы сходите на кухню, выключите газ, а то сгорит.
Стоит в дверях, принюхивается. Вот подлец.
У него был чуть жалобный и умный вид, а теперь он ещё поводил носом, втягивая воздух, и стал совершенно похож на беспородного пса. Влез в двери и знает, гад, что его так просто не вытолкать.
Впрочем, Анна и не таких видала.
– Точно. Постойте пока здесь, я схожу на кухню, выключу газ под сковородкой. А потом возьму её и врежу вам по лбу.
– Это незаконно, – мгновенно ответил парень.
– А вламываться ко мне в квартиру законно?
– Я не вламывался, – тут же сказал он, подумал ещё полсекунды и добавил: – Давайте я сделаю шаг назад и окажусь за порогом. Тогда по закону я не у вас в квартире, и вы разговариваете со мной добровольно.
– Да! Сделайте шаг назад, потом ещё шаг, и ещё, и идите к чёрту. Повторю: я не частный инвестор. Я не вкладываю свои деньги, я распоряжаюсь деньгами фонда. Нет смысла лезть ко мне домой. Отправьте свой бизнес-план на мейл. В случае заинтересованности мы вам перезво…



– У меня нет бизнес-плана.
– Тогда тем более катитесь! – Анна стала закрывать дверь.
– Стойте! Как мне вас заинтересовать?
– Что? Да идите вы… Мне полицию звать? Сегодня суббота, я отдохнуть хочу.
– Хорошо, отдохните. Поездка в Малайзию за мой счёт.
– Я не хочу на Мальту.
– В Малайзию, не на Мальту. Вот, посмотрите.
Он сунул ей открытку. На открытке был отель: на переднем фоне бассейн, на заднем симпатичное здание с башенками, похожее на замок. Синие крыши, кремово-розовые стены.
– Две минуты, – продолжал гнуть парень, – вы ведь столько даёте предпринимателям для выступления перед инвестором, так? Elevator pitch – возможность рассказать о своей идее, пока едет лифт.
– Вот и езжайте на лифте. Отсюда, – огрызнулась Анна.
Но почему-то не закрыла дверь. Из кухни до прихожей долетел запах жареного чеснока. «Так же пахнет в Малайзии, в ресторане отеля, изображённого на открытке, – подумала Анна. – Наверное». Она не могла этого знать.
Парень увидел, что она колеблется, и вцепился в возможность зубами.
– Мы можем позволить себе туда съездить. Это займёт не более семидесяти двух часов. Вам не надо будет ничего делать. Только смотреть. У вас будет возможность поделиться информацией. Но я не буду вас к этому обязывать. Если мы раскроем это дело, к вам перейдёт следующий процент от суммы.
Он показал ей распечатку с суммой и процентами. И, кажется, собрался поставить лапы на грудь.
– А, то есть бизнес-план всё-таки есть, – улыбнулась Анна.
– Я не бизнесмен. Я частный детектив некоторым образом.
У Анны сработала привычка находить слабые места в деловых презентациях.
– Некоторым образом?
Парень кивнул.
– У полиции подвисает больше шести сотен нераскрытых дел в год. В каждом пятом так или иначе фигурирует вознаграждение. Я раскрываю эти дела и зарабатываю на жизнь. В этом конкретном случае мне нужна ваша помощь.
– Ко мне уже приходили следователи. И я им уже рассказала всё, что знаю. А знаю я ровно ничего. Вы с чего взяли, что самый умный?
– Я, видите ли… – парень коснулся рукой затылка.
– Ясно, – Анна перестала улыбаться.
Парень всё ещё был похож на собаку, только теперь на игрушечную. Симпатичную, но не живую.
– Итак, у вас незаконный чип в голове. Доступ к полицейской базе – дайте угадаю – тоже незаконный…
Парень молчал.
– И вы незаконно вламываетесь ко мне в квартиру с целью пригласить меня поехать на край света, чтобы там раскрывать преступление, к которому я не имею отношения? Всё верно излагаю?
– Есть риск потратить время впустую, – кивнул он. – Но вы же инвестор, вы умеете работать с рисками. Вы инвестируете семьдесят два часа своего времени, чтобы я мог поработать над делом и спасти человека. А взамен получаете шанс заработать часть вознаграждения.
Анна открыла было рот, но он скороговоркой перебил её:
– Послушайте: да, у меня в голове чип. Кстати, легальный: это устанавливать его не легально, а вот владеть – вполне. У нас есть железобетонный факт: в некоем отеле в Малайзии каждый свободный номер оказывается забронированным на ваше — ваше! — имя. На мониторах камер наблюдения вместо коридоров появляется ваша – ваша! – фотография.
– Но я не…
– Вы ничего об этом не знали. Это случайность? Сбой? Полиция решила, что это сбой, и оставила вас в покое. Возможно, они правы. Но есть вероятность, что нет. Другой факт: именно в Малайзии на прошлой неделе похитили дочку русского посла.
– Но я к этому не имею никакого…
– Вроде бы да. Поэтому все решили, что электроника просто сошла с ума. Но возможно, это ошибка. Скажем так, полиция не извлекла из этих фактов никакой полезной информации. А я, быть может, смогу.
– А…
– А может быть, и нет, согласен. Но я каждый вторник раскрываю те дела, которые полиция отправляет в мусорную корзину. Прихожу на место, смотрю широко раскрытыми глазами, набиваю мозг информацией. И поскольку мой мозг мощнее обычного – вам ли не знать, – то…
Анна сделала каменное лицо.
– Да вам ли не знать, – продолжил молодой человек. – Я в курсе, что ваш фонд инвестирует в ребят, которые разгоняют себе мозги. Законно или нет. «Мы инвестируем в людей, а не в бизнес» – это ваш лозунг? Так вот и я предлагаю вам проинвестировать в мою интуицию. В мой нюх.
Анна не выдержала и рассмеялась.
– В ваш нюх?
Парень не понял, что именно её развеселило.
– Интуиция – это всего лишь работа мозга. Работа, которая проходит мимо сознания. И слава богу, что проходит: потому что сознание работает медленно, а интуиция быстро. К тому же интуицию можно тренировать. Опытный шахматист может принять решение, едва взглянув на доску. А у меня к тому же возможности мозга значительно расширены.
– Да-да, я в курсе. За кого вы меня держите? Я таких наглых типов с коробочкой в затылке видала сотнями. Так что у меня тоже интуиция. И тоже натренирована. Знаете, что она мне говорит? Чтобы я закрыла дверь.
– Неверно.
Парень возразил уверенно, будто речь шла о математической задаче.
– Прислушайтесь к ней ещё раз. Вы не захлопнули дверь, хотя давно могли. А решение ехать приняли в тот момент, когда увидели фотографию отеля. Вы что-то про него знаете. Но не знаете, что именно.

Парень представился Константином. Сокращённо – Кей, добавил он. Так она и стала его звать: «Сокращённо Кей». Почему-то он ей не нравился. Как и все прочие люди, которые прячут микросхемы под кожей на затылке. Почему – она не знала и не хотела знать.
Сокращённо Кей это учуял и дальновидно избрал тактику «я здесь не для того, чтобы вам понравиться». В самолёте они сидели на разных рядах, так что она могла найти взглядом его косматую макушку в переднем ряду. Он не оглядывался, хотя ей казалось, что он шевелит ушами, улавливая каждый звук в салоне. Хотя зачем бы? В самолёте было скучно: Анна попыталась сосредоточиться на фильме, но ни один не смог удержать её внимания больше десяти минут. Она оставила планшет и слушала объявления по громкой связи и женщину, которая рассказывала сказку ребёнку, чтобы тот не пищал.
В такси Кей не заводил разговора, глядел неподвижным взглядом в окно. В отеле он, однако, настоял на том, чтобы поселиться в соседних номерах. Анна не возражала. Если он хочет за ней наблюдать – пусть наблюдает. Ей было интересно оказаться внутри расследования. Детектив смотрит за ней, за отелем, за прислугой – и раскрывает преступление.
Её дело маленькое – жить в отеле и отдыхать, как ей заблагорассудится. К похищениям людей она не имела никакого отношения – это она знала точно. А в силу профессии Анна не раз видела, как молодые люди тратят время и деньги на безумные проекты. Чаще всего впустую. Втемяшится кому-нибудь в голову фантазия – производить наборы компьютеризированных зубных щёток – и пошло-поехало: презентации, посевные инвестиции, провал с треском.
Настройка рекламы, оценка объёма целевого рынка, юнит-маркетинг, провал с треском.
И прочие вещи, которые приводят к разочарованию, потере семьи и провалу с треском.
Впрочем, Анна чуточку сгущала краски. Примерно десятая часть проектов выживала и выходила в плюс. Но по этой статистике для одного взлёта нужно девять разочарований. Поэтому мимо Анны каждый день ходили бодрые молодые ребята, собранные в команды и замотивированные отдать год жизни на воплощение свое й фантазии и проиграть.
Кстати, о фантазиях.
Пока она сидела, опустив ноги в бассейн – тот самый бассейн, что она видела на открытке, – у неё завязался разговор с горничной. Анна пожаловалась, что возле бассейна нет полотенец. Горничная извинилась, убежала, вернулась с полотенцем, а потом, раз уж с ней заговорили, стала рассказывать, что отель сошёл с ума.
Анна слушала её от безделья. По словам прислуги выходило, что отель – он и раньше-то был со странностями – обезумел. Двери запираются и отпираются сами. Комнаты бронируют сами себя на посторонних людей, в том числе умерших. Иногда система говорит, что кто-то заехал и выписался – но никто его не видел; а постель оказывается нетронутой. Оживают сами собой электроприборы. Особенно телевизоры. Как будто кто-то невидимый проходит по коридорам и включает одну и ту же передачу. В особенности же этот призрак – разумелось, что это призрак – любит включать новости про похищение дочери дипломата в Малайзии.
Похищение произошло в Куала-Лумпуре, а не на острове, где стоял отель, но призрак, видимо, живо интересовался криминальной хроникой столицы.
Иногда оживала вентиляция, запускаясь в одной стороне крыла на вдув, а в другой на выдув. А через полминуты переключалась в обратную сторону. Ещё через полминуты обратно. И так до тех пор, пока не приходил техник и не выключал её вручную. Двери номеров открывались, и в коридоре поднимался ветер. Ветер менял направление. Ветер затихал. Ветер менял направление. Ветер затихал.
Анна представила себе, как стоит в пустом коридоре и мимо неё проносится тёплое, пахнущее чистящим средством и глаженым бельём дыхание отеля. Ей стало немного не по себе.
Совсем недавно, подумала она, на всех мониторах наблюдения этого здания появилась и исчезла моя фотография. Та самая, где я в плаще возле кофейни, держу стаканчики и улыбаюсь какому-то бывшему. А ещё сошедший с ума отель показал малайцам, что согласно системе бронирования я заехала разом в сорок номеров.
Анна вежливо дослушала горничную и вынула ноги из воды, потому что ей стало зябко, несмотря на жару.

– Дыхание, говорите?
Сокращённо Кей улыбнулся. Они сидели в ресторанчике на веранде. Когда Кей пригласил её поужинать, Анна решила, что он будет выспрашивать у неё версии произошедшего. Но Кей попросил её рассказывать что угодно. Нужное он выберет сам. Поэтому она рассказала про призрака, который бродит по отелю и переключает телевизоры в холлах на одну и ту же программу. И про то, как вентиляция отеля делает его похожим на мерно дышащего гиганта.
– Я не понимаю, – сказала она. – Во-первых, почему никто не вызовет сисадмина? Компьютеры, управляющие зданием, явно неисправны. Во-вторых, почему полиция не обыщет отель, если уж появилась связь между этим зданием и преступлением?
– Увы, в Азии не всё так просто. Обыск отеля – это шумиха. Владельцам это не нужно. А поскольку они влиятельные люди, то даже если в отеле найдут труп, они сделают так, что его найдут тихо. Труп встанет, поклонится, сложив руки лодочкой у груди, попятится к выходу и переляжет в другое место. К тому же все здесь стараются сохранить лицо. Если вы остановитесь на шоссе и будете спрашивать дорогу у местного, он никогда не скажет вам, что не знает дороги. Будет мямлить что-нибудь путаное, улыбаться во весь рот, но никогда не сознается.
– Это ещё почему?
– Потому что иначе он потеряет лицо. Такая национальная черта.
– Как странно.
– Более того, рассердиться – это тоже потерять лицо. Кричишь – тебя никто не уважает. Улыбаешься – значит, держишь себя в руках.
– То есть, если мне улыбаются…
– То это ещё ничего не означает.
– И быть может, на самом деле хотят ограбить?
– Не исключено. Впрочем, они довольно мирные.
– Но похищают людей.
– Не думаю, что это были местные.
– А что же вы думаете?
– По поводу похищения? Ничего не думаю. Моё дело – найти похищенную, а не выяснять, кто организовал.
– Ну и как успехи?
– Негусто. Но я узнал одну интересную деталь: музыку на этой веранде меняет центральный компьютер. Берет треки из интернета, подбирает по какому-то – бог его знает какому – алгоритму и включает по всей веранде. Так, видимо, чтобы людям было приятнее…. поливать рыбу соком лимона, накладывать на тарелку кусочки арбуза и горсточки риса…
Кей перечислил то, что только что сделала Анна.
– Что вы хотите сказать?
Ей было неуютно.
– Вам неуютно.
– Ещё бы. Вы намекаете на что-то. Как будто у меня в голове секрет. А вы его хотите достать оттуда хирургическим инструментом. Изогнутым, жутковатым таким, с зубчиками по бокам. Только учтите, юноша, это вы позволяете совать себе в мозги всякие железяки, а я не из тех, кто…
– Нет. Вам стало неуютно гораздо раньше. Три песни назад. Я это замечаю по зрачкам и мелкой моторике.
– Допустим. И что это за песни?
– Этого я не знаю. Но для вас они что-то значат.
Он перечислил названия.
Анна пожала плечами.
– Обычные песни. В любом ресторане такие включают.
– Да, но здесь и сейчас они служат сообщением.
– От кого? От призрака?
Кей не среагировал на шпильку. Только погрустнел.
– Люди склонны забывать плохое. Есть ряд безобидных лекарств – противотревожных, антидепрессантов и прочих. Они усиливают этот процесс. Трироксетин, велбутирокс, пентозодон. Не то чтобы люди напрочь забывают прошлое. Просто воспоминания не доходят до сознания. Вот вы отреагировали на второе название лекарства, но не факт, что вспомните, как и когда принимали эти таблетки.
– Возможно, когда-то давно.
– Возможно, когда-то давно у вас было что-то связано с этими песнями.
– Так. Вы опять поднесли к моему глазу блестящую острую штуку и начали примериваться. Учтите, я буду визжать на весь отель.
– Есть вещества, которые мягко помогут пробудить память.
– Об этом мы не договаривались. Давайте справляйтесь без них. Я надеюсь, вы мне в сок ничего не подмешали?
– Нет. Вообще я думаю обойтись без фармакологии. Я достаточно хорошо читаю ваше поведение.
Анна ему поверила. Эти ребята – у которых под немытыми волосами прятался бугорок черепа, где стоял чип – чувствовали окружающих людей пугающе тонко. Знаменитое материнское чутьё – та же интуиция – бледно выглядело на таком фоне. Анна обычно не волновалась по этому поводу, потому что речь шла всего лишь о бизнесе. Но сейчас в первый раз киборг натравил интуицию на неё. Она почувствовала себя как под светом софита и поёжилась.
Вставлять чипы в мозг было запрещено. Официальная причина – слишком большой процент неудачных операций. Люди сходили с ума, впадали в маниакальное или депрессивное состояние, а то и попросту получали устойчивый очаг инфекции на месте имплантата. Сейчас Анна подумала, что быть может, на самом деле власти просто их боялись.
– Не надо меня бояться, – угадал её мысли Сокращённо Кей, чем ещё больше напугал. – Вы ведь ничего от меня не скрываете. Вы просто что-то забыли. Я тоже честен с вами. Это моя политика работы с коллегами. Я очень открыт им. А они платят мне тем же. К сожалению, они не всегда платят тем же себе.
– Вы хотите сказать, я не честна с собой?
– Не обижайтесь. Я же говорю: вы просто что-то забыли.
– Быть может, потому что я хотела это забыть? – взвинтилась Анна.
– Ваше право. Только смотрите, что получается. Кто-то – и быть может, даже не человек, а компьютер – включает три песни подряд. У вас учащается сердцебиение, расширяются зрачки, пересыхает рот. Пропадает аппетит. Но вы не можете объяснить, что это значит. Ни мне, ни себе. Вами манипулируют. Я лишь довожу это до вашего сознания.
Анна скрестила руки.
– Ну допустим. И что с того?
– Представьте себе плотину. Река – это ваши воспоминания. Плотина отгородила память от сознания. Каждый тонкий ручеёк, который прорывается меж брёвен – это деталь воспоминания. Надо сделать так, чтобы ручейков было ещё и ещё больше, чтобы плотину размыло и она рухнула.
– Ну-ну. Поэтично излагаете. Что конкретно делать будем? Ждать ручейки?
– Ручейки появились в тот момент, когда вы в первый раз увидели фотографию отеля. Давайте повспоминаем, что происходило далее. Что вы видели и слышали с того самого момента?
– Такси? Самолёт? Вы видели и слышали то же самое.
– Мы смотрели и слушали одно и то же. А вот видели и слышали разное. Рассказывайте.
Анна в очередной раз удивилась наглости молодого человека. Но почему-то послушалась и стала рассказывать про такси, аэропорт и самолёт, надеясь, что тот прервёт занудное перечисление. Но Кей слушал её внимательно. Его собачьи глаза стали её раздражать, и Анна стала шарить взглядом по скатерти, а потом представлять, что говорит не для Кея, а для головы жареной рыбы на тарелке. Но через какое-то время ей стало казаться, что и в глазах рыбы появилась мука.
– Впереди в кресле сидела женщина… – Анна так устала от этого монолога, что даже оставила сарказм. – Женщина средних лет с ребёнком. У женщины была красная блузка. Нет, малиновая. Женщина рассказывала сказку. Одну и ту же, по кругу. Потом принесли бутерброды.
– А что это была за сказка?
– Обычная какая-то сказка. Про трёх медвежат.
– Вы помните сказку?
– А вы не помните?
– Расскажите.
Анна потянулась за ножом и отрезала себе кусочек лимона, приложив куда больше силы, чем нужно.
– Чёрт, какой вы настырный. Первый медвежонок… чтоб ему пусто было… Первый медвежонок построил домик из соломы. Второй из веток и прутьев и ещё какого-то дерьма. Где он его только взял? – Анна, игнорируя приличия, выдавила лимонную дольку в чай руками, представляя, что душит Кея. И запела: – «У меня хороший дом. Новый дом, прочный дом». Молодец, мишутка, с другой стороны. С нашими ставками по ипотечным кредитам….
– А третий медвежонок?
– А третий поросёнок построил дом из камней. Он был всех умней. Его звали Наф-Наф. Хорошее имя, кстати, почти такое же красивое, как Кей.
– А первого поросёнка как звали?
– Первого медвежонка? То есть…
У Анны закружилась голова. На секунду мысли смешались, как во время погружения в сон. Капля лимонного сока упала в чай, и звук падения смешался с музыкой, отчего показалось, что Анна капнула соком в песню. У неё возникло чувство чего-то непоправимого. К счастью, это быстро закончилось. Кей заставил её сделать длинный вдох и выдох. Всё вернулось на рельсы рациональности, и ощущение безумия растаяло. Стинг всё так же был расстроен, но вовсе не кислой каплей в гитарных нотах, а тем, что его девушка дышит и ходит без него, а ему приходится следить за каждым её шагом.
Анна промокнула лоб салфеткой и приподнялась из-за стола.
– Что это значит? – спросила она тихо.
– Это значит, что плотину, возможно, вот-вот прорвёт.
– Из-за сказки?
– Из-за того, что вы бессознательно заменили поросёнка на мишку. Пока вы приходили в себя, я перебрал в уме всех ваших знакомых, которые могли выступить символическим медвежонком. Скорее всего, дело в сходстве фамилии.
Он написал что-то на листе бумаги, сложил его пополам, положил на стол и придвинул Анне.
– Возможно, это будет решающим ручейком. Я думаю, вам захочется прочитать это у себя в номере. «Деликатный, гад», – подумала Анна.

Она забралась с ногами под одеяло не раздеваясь. Включила кондиционер на полную мощность и на полгромкости – телевизор.
Она не сердилась на Сокращённо Кея. Конечно, то, что он ей предложил, было грубее грубого. Но Кей отлично знал, как она это воспримет. Её работой – уже лет десять – было задавать неудобные вопросы предпринимателям. Находить слабые места – и бить по ним. Нет ничего более обыкновенного, чем человек, увлечённый идеей, который в упор не хочет замечать неприятных фактов. Например, того, что мало кто захочет совать себе в рот слишком много понимающую зубную щётку и платить за неё двадцать долларов в месяц.
Настала, видимо, пора и ей позадавать себе неудобные вопросы. Люди, которым нечего от себя скрывать, не попадают в отели, которых не бронировали. Не так ли?
Так что, наверное, этот тип прав. Но какой он неприятный всё-таки. Вечно правый, холодный. Хотя нет, не холодный. Честный. Печальный даже немного. Как будто он врач, а она – Анна – перелом. И хотя Анна не виновата, что она перелом, у неё есть все основания не любить врача. Он будет смотреть, как она срастается. И от этого, наверное, всем станет лучше, но она перестанет быть переломом. То есть перестанет быть собой. Какое-то дурацкое витиеватое сравнение. Что происходит с её головой? Это уже прорывается плотина?
Анна вытянула руку из-под одеяла, чтобы посмотреть на часы. Впрочем, куда она торопится? Никуда. Или ей захотелось уже быстрее вернуться домой? Просто её бесит его выражение лица. Честный он. Печальный он. Толку от его честности! Один раз она чуть было не вышла замуж за такого же вот. Тоже с чипом в голове. Тогда это было в диковинку ещё. И легально. Да и чипы вставляли не такие мощные. Всего лишь расширение памяти. Отлично помогало в работе. Артур работал архитектором. Анна же ещё только перекладывала бумажки в каком-то мелком инвестфонде. Он приглашал её ужинать. Она соглашалась. Он всегда рассказывал что-то интересное. Она слушала. Он был романтик. Ей это нравилось. Потом… в какой-то момент… Почему телевизор показывает этот канал? Она вроде бы включала новости, но играет музыка. Он был романтиком. Ей это нравилось. Потом в какой-то момент он стал слишком романтиком. Всё предлагал ей уволиться и куда-то поехать. Зачем?
Он расск азывал о работе. Было интересно. Что делает здание? Оно стоит. Вроде бы нет ничего более постоянного, чем дом. Бетонная крепкая штука. На самом деле… Действительно, канал сам по себе переключился. Ладно, не страшно. Главное, чтобы вместо холодной воды не пошла внезапно горячая. Этот отель действительно свихнулся. Хорошо, что ей недолго здесь торчать.
На самом деле здание – как он говорил? – больше похоже на вихрь, чем на коробку. Потоки людей вливаются в двери и выливаются из дверей. Возносятся на лифтах, засасываются в кинотеатры и выталкиваются по окончанию сеансов, как кровь из сердца. Воздух втягивается вентиляцией, вода засасывается из водопровода. Еда заезжает в фургонах и уходит с канализацией.
Откройте кран так, чтобы вода закрутилась в умывальнике и прибывала с той же скоростью, с которой убывает. Есть ли вода в умывальнике? Вроде как есть, но в то же время утекает. Так и здания – вроде и стоят недвижимые, но при этом всё время меняются. Так же, как и люди. С каждым кусочком еды, с каждом вдохом, с каждой слезинкой, с каждой отслоившейся чешуйкой кожи, с каждым глотком воды, с каждым бокалом вина, с каждой таблеткой.
Кстати. Она ведь давно забыла Артура. Возможно, действительно таблетки помогли. Выстроили плотину между памятью и сознанием. Но теперь плотина рушится из-за этой сволочи Кея. Ну сволочи же они – чипованные. Хотя она сама не понимает толком, что происходит с человеком, которому микросхема впилась зубчиками в затылок.
Анна развернула бумажку, которую ей дал Сокращённо Кей. На бумажке была написана фамилия Артура.

Ну хорошо, Артур. Что с ним такого? Артур рассказывал, как это – проектировать огромное здание, когда у тебя в голове чип. Сколько вещей ты обычно можешь удерживать в рабочей памяти? Пять-семь. А с чипом – весь проект полностью. Никакой чертёж, никакая трёхмерная модель этого не заменит. Он весь у тебя в голове.
Ну или ты в нём.
Крути его как хочешь, продумывай. Фантазируй. Меняй вот здесь – и тут же чувствуй, как это отразится вот там. Броди по коридорам, летай по вентиляции. Убирай квадратные окна, ставь круглые, смотри на них вблизи, издалека, с высоты птичьего полёта или прижимаясь носом к стеклу – и всё это не открывая глаз, не касаясь ни единой клавиши.
Результат был выше всех похвал. Это было время великих архитектурных сооружений.
Два здания, в которых располагалась фирма Анны, были как раз из таких. С виду – обычные офисные стекляшки. Но изнутри… Анна и подумать не могла, что архитектура может так сильно действовать на душу. Коллеги-англичане прозвали эти здания-близнецы «парой старых туфель». An old pair of shoes. В русском языке не было такого выражения, но Анна хорошо понимала ощущение уюта, которое закрепилось в поговорке, дошедшей до нас из времён, когда кожаную обувь приходилось долго и больно разнашивать, чтобы ботинки принимали твою форму и обнимали тебя всякий раз, когда ты их надевал. Настолько уютными были эти здания.
Анна их терпеть не могла.
Коридоры обнимали её. Окна и дверные проёмы приветствовали её, как старого друга. Но Анна помнила, что кто-то отдал душу за эти дома.
Стив Джобс изобрёл велосипед для мозга. Чип в голове – это гоночная машина, библиотека и строительный кран для мозга. Неокортекс теперь больше не внутри черепа. Ты лижешь аксонами полупроводники, щупаешь байты, посылаешь сигналы, принимаешь сигналы. Читаешь строки, перебираешь мысленным взором массивы чисел, жонглируешь в памяти векторной графикой. Ты всезнающий врач, всезамечающий следователь и всевидящий архитектор. Пронырливый бизнесмен, писатель от бога и политик от дьявола.
Но разве кроме зданий ничего в мире не изменилось? Конечно, нет.
Когда появились первые нейрокиборги, любимый публицист Анны сказал, что мир приготовился к самой увлекательной шахматной партии в истории человечества. Разумелось, что это война: модифицированные люди поработят обычных. Ну или хотя бы зажмут в углу доски. Но чёрные фигуры не захотели прыгать с клетки на клетку, а попытались раствориться среди белых. Белых сковал страх.
Любое новое изобретение сперва вызывает страх. Будь то «Прибытие поезда». Будь то имплант в мозг.
Шахматная партия увязла в топтаниях, топтания перемежались редкими скандалами. Может ли нейрокиборг получить Нобелевскую премию? Поскандалили и решили, что может. Может ли киборг заседать в сенате США? Поскандалили и решили, что может, но лучше не надо. Это только то, что всплыло на поверхность из бульканья новостей, теорий и догадок. Слоны подходили к ладьям, всматривались в их глаза, искали бугорки на затылках и спрашивали – а не из этих ли он? Ладьи уходили от вопросов. Или просто уходили из публичного поля.
Шахматную доску накрыли простынёй, и дальнейшая возня мало кого интересовала, кроме диванных параноиков. Если бы Анна не сталкивалась по работе с начинающими предпринимателями (а многие начинали с того, что модифицировали себя), вообще забыла бы про то, что человечество – если верить хорошо подвешенным языкам – вышло на новый этап развития.
Вышло и вышло. Пока что это «Сицилианская защита» под простынёй, догадки и предсказания. В итоге единственными зримыми и заметными следами присутствия электрических сверхлюдей остались здания, созданные модифицированными архитекторами. Такими как Артур.
Потому что они были не политики и даже не врачи. Строишь себе здание – строй. Делать это запуганное общество позволяло. Ну что ж, делай. Убирай квадратные окна, ставь круглые, смотри на них вблизи, издалека, с высоты птичьего полёта, прижимаясь носом к стеклу – и всё это не открывая глаз, не касаясь ни единой клавиши. Сооружай, твори. Всматривайся в здание как в лицо, предчувствуй каждый следующий кирпичик как следующую ноту в мелодии. Как рифму в стихе. Ходи по комнатам, выглядывай с балконов. Беги по маршруту пожарного выхода или теряйся.
И он начал теряться.
Анна глубоко вдохнула – она почувствовала, что плотину прорывает, и сейчас она к этому готова.

Однажды за ужином Артур не донёс вилку до рта и замер на полминуты. Когда пришёл в себя, объяснил: за едой он прикусил язык и от обиды подумал о том, как это муторно и унизительно иногда – быть человеком. Существом, которое может так глупо пораниться.
И перестал им быть.
Выяснилось, что это с ним не в первый раз. Иногда – только иногда – он вдруг прекращал быть собой и начинал быть отелем. Участок мозга, который был его «я», соединялся с моделью здания. Вместо привычных мыслей, желаний, сигналов от тела – того, что мы называем ощущением себя – оставался только отель.
Понаблюдайте пять минут за тем, как бегут ваши мысли: «Хочу есть», «Надо проверить почту», «Что-то побаливает колено», «Надо позвонить, но мне не хочется», «Хочу новую машину», «Надо сходить к стоматологу», «У стоматолога страшно», «Но зуб болит», «Не надо было есть столько сладкого». «Видел новую шоколадку». «Продавщица в этом магазине невежливая». «Я тоже вчера нагрубил маме».
И так далее. Поезд мыслей, как говорят англичане.
Всего этого нет. Есть отель. Ты стоишь. Ты прохладный. Под раскалённым солнцем Малайзии. Крыши печёт, но твои стены хранят прохладу. Люди заходят в тебя с чемоданами. Они восхищаются тобой. Они входят в тебя. Теперь им тоже прохладно. Они спят под хрустящими одеялами белого цвета. Они ужинают на веранде. Их ждут ломтики холодного арбуза. Они берут машины напрокат. Они уезжают. Ты стоишь. В окнах твоих верхних этажей отражается океан. Нет мыслей о стоматологе. Нет вообще никаких тревог. Нет заботы. Нет желания зарабатывать побольше. Нет желания почесаться. Нет зависти. Нет коротких удовольствий от шоколада и секса, которые можно заглушить лишь на час, чтобы потом снова хотеть и хотеть. И хотеть.
Есть только стены. Есть двери, есть палящее солнце и прохлада тебя.
Артур сказал: нам есть чему поучиться у отелей. Стой, делись прохладой. Люди приходят в тебя, люди уходят из тебя. Пользуются тобой. Иногда остаются на подольше. Никаких обид, надежд и сожалений.
Откуда у него это взялось?
Психика человека устроена так, что иногда наше «я» может переключаться на других. Вы слушаете песню и сопереживаете певцу. Как это происходит? Вам кажется, что его голос – это ваш собственный. Когда вы смотрите фильм, то краешком сознания сливаетесь с киногероем.
У нас в голове есть дверь, через которую можно ненадолго выйти из собственной психики.
И если эта дверь ведёт не в песню и не в фильм, а в огромный и до чёртиков реалистичный отель…
Услышав это, Анна решила, что хватит с неё. Ей нужен близкий человек, а не гостиница. А она хочет быть женой, а не постоялицей. Она дала ему понять, что им лучше остаться друзьями. Или это было не так? Анна – честно – не помнила. Она помнила, что был разговор на пороге её квартиры. Она закрывала дверь, а он мягко пытался ей помешать. Была неловкая сцена: с полминуты она тянула дверь на себя, а он уступал. В конце концов замок щёлкнул. Анна стояла, кусая губы, и боялась, что выглянут соседи. А потом Артур ушёл.
Ну зачем ей было это вспоминать? Анна промокнула слёзы краешком одеяла. Да, теперь она недолюбливает юнцов с чипованными мозгами. И вспомнила почему. Кому это было нужно? Где теперь Артур? Всё ли у него хорошо? Получается ли у него жить подобно гостинице? Пускать к себе людей и выпускать на следующее утро? Делиться, прости господи, какая пошлость, прохладой в жаркий день? Можно подумать, приведут такие мысли к чему хорошему. Разве что в психушку. Конечно, только туда. Если сильно хочешь стать гостиницей, то путь тебе к психиатру. Не можешь же ты в конце концов стать отелем на самом деле?
У Анны перехватило дыхание.
Что-то она такое читала недавно. Какие-то ужасные заметки. Именно про Юго-Восточную Азию. Люди, подключённые к компьютерам. И фотографии: человек, прижатый затылком к пульту управления то ли электростанции, то ли метро. Весь опутанный проводами. Зачем они это делали? Экономили на компьютерах? Или считали, что так будет лучше работать? Анна не помнила.
А ведь он мог это устроить. Он мог уехать сюда и подключиться к своему любимому отелю. Не к чертежу, а к настоящему зданию. Потерять своё «я» и стать отелем.

Она села в кровати и медленно оглядела номер. Телевизор моргнул, и заиграла знакомая песня. Медленно набрал обороты и затих кондиционер. Потом снова медленно набрал обороты и затих. Точно как дыхание.
Анна встала с кровати, сделала несколько осторожных шагов по ковру и положила ладонь на стену.
Нет, не может быть.
Артур? Где-то в подвале этого здания? Слитый проводами в одно целое с отелем? С кондиционерами, дверями, окнами, динамиками в ресторане, с системой бронирования, с умывальниками и душем? Всё это теперь – он? Она ощупывала стену, как будто надеялась найти живую плоть под штукатуркой.
Сама собой открылась дверь. Анна выглянула в коридор. За дверью никого не было.
Боясь ступать, она подошла к двери, взялась за ручку и потянула на себя. Дверь поддавалась неохотно, будто ей кто-то мешал. Будто кто-то стоял снаружи и тянул на себя. Будто он заранее знал, что позволит Анне закрыть дверь, но всё ещё не желал её отпускать.
Настойчиво и медленно Анна закрыла дверь. Замок щёлкнул. Анна расплакалась.
Она попыталась представить, каково это – быть отелем. Рук нет, рта нет, мыслей нет, есть окна и коридоры. Есть брони номеров и вращающиеся двери. Есть камеры наблюдения, но нет глаз.
Каким свободным он, наверное, себя чувствует. Он рассказывал. Бесконечная свобода и покой. Свобода от каждой следующей мысли. Ни планов, ни тревоги. Ни сомнений, ни жалости. Ни чувства опасности, ни инстинкта самосохранения, ни отцовского инстинкта, ни голода, ни погони за мелкими удовольствиями. Ни желания выпить, ни сожаления о лишней бутылке.
Спокойный, красивый, прохладный в жару сукин сын.
Анна ударила кулаком по стене.
Счастлив ты? Счастлив? Доволен?
Оставил меня одну. Переехал сюда, превратился в этот красивый замок. Стоишь всем на зависть у моря. А я… А что я? Умная столичная стерва с зарплатой в шесть нулей и пустой квартирой. С человеческими мыслями и желаниями, от которых ты так радостно сбежал.
Трус. Вот ты кто. Ну и живи. Думай телевизорами и шевели форточками вместо рук. Смотри видеокамерами. Кстати, а зачем ты меня вообще сюда позвал, а?
Анна пнула кровать.
В номер постучали. Анна ожидала увидеть Сокращённо Кея, но за дверью оказался механический разносчик заказов. Робот закатил в номер тележку с пивом. Пива Анна не заказывала. Посмотрев на чек, она позвонила сыщику.

Кей мельком отметил опухшие глаза Анны, но ничего не сказал. Анна указала взглядом на тележку. Кей жадно изучил то, что на ней стояло. Две бутылки пива и чек.
– Пива вы не заказывали, – он не спрашивал, а утверждал.
– Да.
– И номер не тот. У нас 193, а тут 174. Что ещё?
– Не знаю, что ещё. Вы сыщик, у вас компьютерная голова, вот вы ею и думайте. Я вам помогать не хочу.
Кей выслушал грубость спокойно, впитывая каждое слово.
– И платить за пиво я не собираюсь, даже не думайте.
– Ах да, точно. Спасибо.
– Что «спасибо»?
– Цена. Это пиво столько не стоит. Вообще, это очень дорого для пива: четырёхзначная сумма.
– Вот и разбирайтесь.
– Очевидно, кто-то влез в систему управления отелем и послал нам сигнал. Идти в номер 174. А цифры – это код. От сейфа, наверное. Здесь в каждом номере установлены сейфики с цифровым замком. Идём?
– Мне надо побыть одной.
– Я вижу. Но у нас был уговор. К тому же время истекает.
Анна направилась к двери, громко топая.

Они остановились возле номера 174 и стали озираться. Дверь не поддавалась. Кей деликатно постучал, потом стал барабанить громче.
– Постойте, – Анна прервала его.
Она представила себя отелем. Как в него заходят люди. Хорошие люди, обычные люди. Туристы и бизнесмены. Плохие люди. Можно ли это понять, если смотришь камерами? Много ли у него осталось человеческого интеллекта? Видимо, что-то да есть. Если, скажем, в отель ночью привозят бесчувственную девушку и держат её в номере, то отель понимает, что что-то не так. И начинает тревожиться. Громко дышать кондиционером. Звать на помощь, как умеет: вспоминать знакомых, бронировать на них номера…
Анна нашла взглядом ближайшую камеру видеонаблюдения и встала под неё. Убрала чёлку с глаз и посмотрела в линзу.
По коридору пронёсся ветерок, будто кто-то выдохнул.
Щёлкнул замок. Дверь в номер 174 открылась.
Сокращённо Кей осторожно заглянул в номер и поманил Анну.
На кровати лежала девушка со спутанными волосами, закрывавшими половину лица – то ли спящая, то ли без сознания. Кожа у неё была бледная, чуть ли не серая. Анна пригляделась к ней и потрогала.
– Не надо, – сказал Кей приказным тоном.
Он порылся в шкафу. Нашёл сейф и набрал комбинацию – стоимость пива. Сейф открылся. Кей извлёк из него пачку каких-то документов и две ампулы.
– Наше дело сделано, – сказал он.
Он положил найденное возле девушки, сфотографировал её вместе с документами и ампулами и отправил фотографию каким-то мессенджером.
– А теперь пойдём отсюда.
– Но ей надо помочь, наверное?
– Вот противоядие. Куда и сколько колоть, я не знаю. Вы тоже. Скоро здесь будет полиция. А может, и мафия тоже. В перестрелке мы лишние. Надо идти.
Анна подчинилась, и они направились по коридору.
– Вы всегда так работаете?
– Нет, иногда подолгу позирую для прессы. Сегодня не будем. Вы тоже не в лучшем виде для этого.
– Бестактное замечание. И я не собираюсь ничего объяснять.
– А я и не прошу.
– Вам не любопытно?
– Любопытно. Но я не лезу не в своё дело. Но не думайте, что я не догадался обо всём.
– Обо всём?
– Ну это же просто. В Юго-Восточной Азии живёт как минимум три тысячи человек, у которых на родине проблемы с законом. Сидят годами в Таиланде, Малайзии, Камбодже. Иногда до самой смерти. Местной полиции делать больше нечего, как их искать, а Интерпол здесь ногу сломит. Значит, картина такая: один такой ваш знакомый, бывший коллега, нечистый на руку, получает информацию о похищении. Хочет помочь и подаёт сигналы как может. Электронной почтой не шлёт, боится. И правильно делает. Заманивает вас сюда. Даёт информацию, никак явно не выдавая своего присутствия. Мммм… какая-то параноидальная схема, как по мне. Неужели так трудно послать сообщение по шифрованному каналу? С другой стороны: нет сообщения – нечего предъявить следствию. Видимо, он опасается, что вы его сдадите. Что, нет? По глазам вижу, что нет. Ну и ладно.
– Что ещё вы видите по глазам?
Они вернулись в свой номер. Анна закрыла дверь.
Сокращённо Кей послушно заглянул Анне в лицо.
– Я вижу, что вы очень на кого-то злитесь.
– И?
– И хотите меня поцеловать. Вы облизнулись и посмотрели на мой рот.
– Верно.
– Это странно. Вы ведь меня терпеть не можете. Конкретно – за чип в затылке.
– Это верно, Кей, – тихо ответила Анна. – В самую точку, Кей.
– Я, кстати, не до конца понимаю почему. Допустим, чипы в мозгах – это противоестественно. Ну так мы живём в противоестественном мире. Носим одежду. Жарим и солим пищу. Живём в домах, а не прячемся под деревьями от дождя. Вентиляторы заменяют нам ветер, а обогреватели – костры. Мы используем косметику. Мы всегда и всё улучшаем – для себя. Берём естественное – превращаем в искусственное. И самих себя тоже.
– И себя тоже, – зло повторила Анна. – Как будто человек – это… мотор в автомобиле, которому надо смазывать шестерёнки.
– Ну… – В первый раз Кей задумался дольше, чем на долю секунды. – Да! В целом – вполне здравая аналогия. Надо смазывать. Можно подумать, лучше ходить несмазанным. Та же физкультура для мозга очень полезна. Однако это всё абстракции. А конкретно – вы же лично знакомы с десятками людей, которые нелегально улучшили свой мозг. Многие ли из них сделали это для денег? Или с целью поработить планету? Нет, такие вещи ради денег не делаются. Риски слишком высоки. Чтобы пойти на такой риск, чтобы вытерпеть боль – надо иметь высшую цель. Вы же инвестор, вы знаете предпринимателей – они хотят изменить мир к лучшему.
Анна фыркнула.
– Клише для наивных программистов, которыми манипулируют коммерсанты. Я эту фразу по сорок раз в день слышу. У вас свалка в голове.
– Свалка? Я, кажется, очень последовательно излагаю мысли, и…
Анна поцеловала Сокращённо Кея. Тот отстранился и удивлённо посмотрел на неё.
Анна обвела взглядом комнату. Ей показалось, будто в номере что-то тихонечко хрустнуло. Как рука, которую сжали в кулак до предела сил. «Получай», – подумала Анна и прижалась к губам Кея ещё раз. «Получай, – подумала она. – Ты хотел быть отелем. Не привязанным ни к кому. Прохладным в жару. Чтобы каждый человек в твоей жизни был гостем, не оставляющим после себя даже зубной щётки. Ни другом, ни боссом, ни женой. Не ранил тебя, не ссорился с тобой, не спорил, не теребил. Не хотел от тебя ничего. Ни времени твоего, ни свободы твоей драгоценной. А раз так – то вот тебе. Вот тебе. И вот». Она впилась в губы Кея, выгнулась и прижалась к нему всем телом. И целовала его, пока тот не оторвал её от себя.
– Ладно, хватит, – сказала Анна вслух, – прости.
– А? За что вас прощать? Считаете мою голову свалкой – дело ваше. Но по мне, так это организованное хранилище. Что считаю нужным – то и храню.
– Поцелуй вы тоже сохраните?
– Да, – удивился Кей. – И раскрытое преступление тоже. Вы почему-то продолжаете меня ненавидеть. Даже когда целуете. Но я ведь тоже меняю мир к лучшему. Я же… я спас похищенную девушку.
Кей развёл руками.
Анна отвернулась и отошла к окну. Она раздвинула шторы. За окном открывался вид на внутренний двор отеля. Изящные проёмы, балюстрады, окна, синие башенки, розовые и кремовые стены.
– А отель, – спросила Анна, – отель тоже меняет мир к лучшему?
– Я не понимаю, – ответил Кей. – Отель? Отель ничего не делает. Он просто стоит.

Писатель Павел Губарев. Скачивайте книгу целиком, подписывайтесь.