«“В этот раз всё будет по-другому.” — самые опасные слова в инвестициях» Джон Маркс Темплтон

«Всё будет по-другому» — это одни из самых опасных слов не только для инвесторов, а каждого, кто когда-нибудь давал себе предновогоднее обещание начать жить по-новому, или по-другому.

Мы очень часто переоцениваем свои силы в схватке с переменами. Это касается и формирования привычек, и нескончаемых реформ образования, и тенденций на финансовом рынке. Веруя в лёгкость перемен, мы игнорируем инерционные силы: старые привычки, бюрократию или экономические обоснования. Всегда есть противодействующая сила, которая будет тянуть обратно устремление к переменам. Если это принимать и заранее быть готовым к сопротивлению, то перемены станут намного реальнее. 

В этом эссе я попробую разобраться, почему предновогодние обещания не исполняются, а рынки не растут бесконечно (пф... кто этого не понимает?... только поведение инвесторов очень часто говорит об обратном). Также я поразмышляю о самой идее перемен, как мы их воспринимаем; в чём переменился финансовый рынок; рассмотрю опасность необоснованной веры в прогресс; и заключу, что «по-другому» не будет ни в жизни, ни на рынке, — если не прикладывать сознательные и своевременные усилия.

Парадокс перемен

Для начала надо кое-что уточнить. «По-другому» как бы означает перемены, с виду всё логично. Например, такое «по-другому»: Tesla — это автопроизводитель будущего, и через пять, ну максимум 10 лет, везде будут колесить беспилотные электрокары. А пока — её акции должны оцениваться «по-другому».

То есть получается, что «по-другому» — это перемены, которые нарушают устоявшиеся правила. В данном случае, с соотношением цены к прибыли в 380х (ещё недавно больше 1000х) — правила фундаментальной оценки компаний. И, как это ни парадоксально, но понимается под этим отсутствие перемен. В случае «Теслы», это означает, что авторынок ничем не удивит, и сбудутся раздутые ожидания, которые инвесторы закладывают в цену. Выше ожидания — выше цена. «Всё будет по-другому». 

Такие ожидания предполагают линейное восприятие событий. Но оно бывает и хаотичным, или цикличным.

История, как хаос, — это набор неуправляемых случайностей. Например, есть теория, что интернет, с его объёмами данных и сетевыми эффектами, положил конец сменяемости исторических эпох (средневековье, модерн, постмодерн), задав новый, вневременной виток истории.

Если отождествлять ход истории с природой, то события будут повторяться циклично, как времена года.

А вот инвесторы в «Теслу», учёные, и стартаперы смотрят на историю линейно. 

Но много ли что может развиваться линейно? Ну, разве что злокачественные раковые опухоли и сложный процент. В остальном, постоянства роста нет нигде. И уж точно его нет на финансовом рынке. Он существует не сам по себе, а зависит от происходящего в экономике, обществе и культуре. Следовательно, эти элементы всегда будут ограничивать склонности рынка к геометрическому росту.  

Так что, по-другому быть не может, потому что баланс не может сохраняться без перемен. В самых знакомых нам системах — природе или человеческом организме, «по-другому» — это как зима, которая не заканчивается, или как человек, который не спит. А в более абстрактных областях, как финансовый рынок, это как «Тесла», которая не перестаёт расти. Потому что именно это и означают слова «всё будет по-другому».

Бесконечный прогресс

А можем ли мы смотреть линейно хотя бы на прогресс науки и технологий?

Если брать канонический взгляд на историю, то да. Как вид, мы вскарабкались от обезьяньих групп к покорению космоса. Вспоминается сцена из культового фильма Стэнли Кубрика «2001 год: Космическая одиссея», где обезьяна, догадавшись, что обглоданную кость чьей-то добычи можно приспособить под дубину, на радостях подбрасывает её в воздух, и смена кадра превращает кость в космический корабль, висящий в межпланетном пространстве Солнечной системы. Что-то похожее происходит с техническим прогрессом. 

Ведь прогресс — это просто движение вперёд, в направлении к какой-то цели. В чём угодно: карьере, воспитании детей, или изготовлении форфоровой посуды. С  прогрессом накапливается темп движения вперёд, то есть каждый последующий шаг вперёд начинается от уже проделанных.

Свойство накапливания — очень важно, ведь наука и технологии идут вперёд как раз за счёт него. С наукой мы узнаём что-то новое, сохраняем полученное знание, которое потом используется для движения к новым открытиям. Книги — яркий тому пример. Автор может потратить годы на исследования, а читатель может выучить плоды его трудов за каких пару недель. Или другой пример: 

Это вычислительная мощность на доллар в реальном выражении и на логарифмической шкале. По закону Мура этот показатель удваивается каждые 18 месяцев уже как 120 лет. Картинка поражает. Но давайте посмотрим, что ещё скрывается под похожими параболическими графиками технического прогресса.

1. Прогресс и этика

Философ Джон Грей сравнивает прогресс науки и технологий с прогрессом этики. Если регресс в науке на данном этапе развития он не представляет (благодаря разрозненной сетке хранения знаний), то прогресс общественного развития намного более хрупок. Не случайно же, катаклизмы прошлого происходили, когда казалось, что человечество вышло на пик эволюции. Многие мыслители и артисты предупреждают о том, что без развития общей культуры, технический прогресс несёт большие риски, так как он слишком обгоняет прогресс человеческий. 

2. Удобство и массовость 

Это, наверное, главные черты современности: Ikea вместо ремесленничества; дешевизна и доступность в ущерб качеству. 

Говорят, что массовое производство первыми придумали древние китайцы. До этого изобретения, лучники сами заготавливали себе стрелы, но после смерти эксклюзивные стрелы не годились для использования другими лучниками. Для решения этой проблемы, мудрый китайский император ввёл единый стандарт стрел.

Но если для стрел или каких-нибудь пластырей, однотипность и массовость годятся, то, например, для постройки дома, типовые и сборные проекты — очень сомнительная идея. Стандартизация не учитывает множество деталей, что делает конструкцию менее надёжной.

3. Умственный ресурс

С вкушением многочисленных благ цивилизации удобства и массовости — тоже не так всё просто. С виду жить легче. Мы научились много чего делегировать «машине»: от хранения каких-нибудь личных заметок до поиска ближайшего ресторана в незнакомом городе. Но есть и проблема обслуживания всего нашего машинного богатства — вокруг нас слишком много предметов, и надо уметь с ними взаимодействовать хотя бы на самом элементарном уровне. Возможно, часть действий и становится в какой-то момент рефлекторными, но растущая сложность жизни ставит всё новые задачи для освоения. 

«Вытесняет духовную жизнь техника. И это развитие технической жизни и потребная на это большая умственная энергия, — она уходит из духовной жизни. И развивается не человек, а машины вокруг человека. То, что мы живём в очень сложном мире, — это упрощает нашу умственную жизнь ... [она] поглощается техникой.» Дмитрий Лихачёв

Под упрощением академик Лихачёв имел в виду её примитивизацию, а между умственной и духовной жизнью он не делал различий. То есть усложнение жизни тратит ресурс, который мог бы быть направлен на саморазвитие или исследование своих интересов. Тут тоже возникает парадоксальный замкнутый круг. Мы создаём технику, чтобы упростить жизнь, но в итоге её усложняем.

4. Человек, как машина

Получается, что в этике прогресс — прерывистый. И связь между прогрессом науки и развитием человека очень слабая. Скорее наоборот. Мир становится сложнее; мир человека — примитивнее.

«Тот, кто работает с машиной, сам всё делает, как машина; у того, кто всё делает, как машина, сердце тоже становится машиной. А когда сердце становится, как машина, утрачивается целостность чистой простоты. Кто утратил целостность чистой простоты, тот не утвердился в жизни разума. Тот, кто не утвердился в жизни разума, не сбережёт в себе Путь.» Чжуан-цзы

Не далеко от мыслителей древности ушёл и старина Карл Маркс. Он тоже писал, что рабочий на конвейере будет воспринимать себя, как ничтожная частичка огромного механизма. А это будет плодить пассивность и апатию, выходящие далеко за пределы работы.

Мастер более широкого профиля (к примеру, архитектор), который отвечает за разные процессы и на вещи смотрит шире, и себя воспринимает, как живой и многогранный субъект, неразрывно встроенный в эти самые процессы.

Как контраргумент, можно привести мнение Мэтта Ридли, автора книги «Рациональный оптимист». Он высказывается в том смысле, что жизнь становится гиперспециализированной в работе, но и сверхразнообразной в потреблении. Однако проводя на работе от 20% до 60% сознательной жизни, большой вопрос, может ли разнообразие потребления заменить чувство осмысленной и хорошо проделанной работы. 

«Двадцатый век был веком несостоятельности утопии социальной; двадцать первый станет веком несостоятельности утопии технологической.» Нассим Талеб

Подведём промежуточный итог.

Прогресс — безусловен. Беспрецедентен. В этом сомнений нет. Но кроме уже приведённых проблем, у «бесконечного прогресса» есть ещё одна тёмная сторона. 

Об этом мы поговорим далее. 

Ловушка верования

Фридрих Ницше считал, что иллюзии о бесконечном прогрессе стали коренной болезнью личности западного человека.

Бесконечный прогресс — это главное верование современности. Именно верование, а не вера, — в том плане, что для него нет оснований.

Современный человек смотрит на рост производительности чипов, и примеряет его на свою жизнь. А когда он сталкивается с суровыми реалиями, то осознаёт несостыковки, а потом впадает а переживания. Все 120 лет, что чипы становились эффективнее и дешевле, мало что изменилось в природе человеческих проблем. Верование в идеал прогресса игнорирует трудности, которым подвержены наши жизни — в этом ловушка. 

«Западная цивилизация внушила нам миф о прогрессе, который, по сути, говорит ... что цель жизни — добраться отсюда до туда как можно быстрее и по как можно более прямым линиям. Рациональный ум предпочитает видеть жизнь как прямую, постоянно восходящую линию» Ричард Рор

Человек погрязает в иллюзиях и перестаёт трезво смотреть на вещи. Может, об этом говорил Ницше?

Смотря на нашу эпоху из колодца собственного невежества, кажется, что она какая-то уникальная, как будто нет ни прошлого, ни будущего, как в философии времени под названием презентизм. Кажется, что сейчас происходят какие-то невиданные раньше события, что люди изменились — всё это, как обратная сторона старческой ностальгии о том, что когда-то трава была зеленее, а женщины — женственнее. И кажется, что мы пришли в уникальную точку истории, где благодаря прогрессу пары столетий, мы сможем избавиться от войн, бедности и болезней. Что все получат «Универсальный базовый доход», и снизойдёт к нам кочевавший 40 лет призрак коммунизма.

И кажется так не без оснований.

«Нам обещают из часа в час (в рекламных роликах) о наших повседневных благах, рассказывая об огромной силе, доступной в использовании наших компьютеров, в методах массовой коммуникации, в новой электронной эре, которая изменит наши мозговые волны и которая заставит нас видеть и слышать по-новому, и в кибернетике, в гарантированном доходе, в искусстве для всех, в новых и всё более удивительных формах автоматического обучения, в ЛСД, который «расширяет сознание» и высвобождает огромный потенциал, на который когда-то надеялись в психоанализе, но который теперь — благодаря случайному открытию — может быть реализован гораздо легче и быстрее с помощью лекарств, химических методов, которые переделывают личность, в разработке пластиковых органов, которые заменяют изношенные сердца и почки, и в открытии того, как предотвратить нервное утомление, чтобы можно было жить почти бесконечно, и так до бесконечности» Ролло Мэй, 1969 год

Проблема в том, что такие обещания идут против опасности, которая кроется за словами «всё будет по-другому», и перетекают в сферы, где не может быть линейности, даже близкой той, которая есть в науке и технологиях. 

Например, на финансовых рынках. 

Как рынок оторвался от экономики?

Рынок — это место, где очень легко заразиться вирусом под названием «всё будет по-другому». На примере Теслы, мы видим, как нарушаются правила игры, которые теперь нарушаются на всём рынке. 

Главное правило, которое нарушается — это неразрывная связь рынка с экономикой. Становится нормальным веровать в необязательность такой связи. Но это как веровать в рост дерева без корней. И не будь инвесторы адептами таких догматов, невозможно было бы объяснить происходящее на рынках сейчас. Да, рынок живёт будущим, но если инвесторы опираются в своих ожиданиях на несбыточное, то это будущее полностью отрывается от корней в настоящем. 

На минутку остановимся и разберёмся в отличиях между экономикой и рынками.  

Экономика — это денежный поток, рабочие места, сделанные вещи. Финансовый рынок — это бумажная прибыль, цены акций, планы менеджмента в презентациях. То есть, это спрос и производство с одной стороны, и капитал — с другой. 

Финансовый рынок выражает состояние реальной экономики. Её цепочка включает в себя труд с производством, продукцию, её продажу, выплату зарплат, уплату налогов, накопление капитала с прибыли, и его последующее перераспределение между теми, у кого есть излишки капитала, и теми, кто знает, что с ним сделать, например, улучшить товар или расшириться. Последний этап реализуется через рынок. На нём замыкается цепочка. И он способен разогнать уже происходящие тенденции в экономике.

«Финансы — это привилегированная сфера для работы, потому что это притягивающая область для всего, что происходит в обществе — одновременно с тем, что это и о заглядывании вперёд, на то, что будет происходить дальше, и с тем, что каждая область того, как устроено общество, отражается в самих ценах на ценные бумаги. Это явная связь с лежащей в основе широкой экономикой. Поэтому я всегда говорю, что при инвестировании нельзя терять реальное видение. Дело не в бумаге. Вы инвестируете в реальную экономическую деятельность.» Ингве Слингстад, бывший управляющий суверенным фондом Норвегии

Степень отражённости экономики в рынке будет зависеть от того, насколько сильно для манипулирования спросом задействуется монетарная политика. 

Сейчас, она используется по полной. 

«Игнорируя на время, был ли уровень цен на акции логичными в январе 1987 года, мы уверены, что стоимость американской промышленности в совокупности не увеличилась на 44% по состоянию на 25 августа. Так же маловероятно, что стоимость американской промышленности снизилась на 23% за один день, 19 октября.» Уильям Руэйн и Ричард Каннифф, председатель и президент фонда Sequoia (из книги «Запас прочности» Сэта Клармана)

Цены на активы в конечном счёте (то есть долгосрочно) зависят от бизнес-активности. Банальный факт, о котором мы стали забывать. Не может быть так, что экономика растёт по 2% в год, а фондовый рынок — на 10%. Так же, как стоимость компании не может ежегодно расти по 20%, когда прибыль увеличивается на 5%. Когда длится слишком долго, как с 2009 года, появляется иллюзия богатства без экономической основы. Тони Диден сравнивает такой самообман с тратами чужой кредиткой, что со стороны будет выглядеть, как богатство.

Ведь что такое рынок? Это место, где продавец встречается с покупателем. Ясное дело, именно так он работает с 600 года до н.э., когда первый базар появился в древней Лидии. В теории, для этого служит и финансовый рынок. Но не когда заключать сделки приходит покупатель с неограниченными ресурсами. Представим, что вы что-то продаёте. И тут, у вас регулярно стал закупаться один клиент. Он говорит: «куплю столько, сколько есть». Но ваши запасы продукции-то не бездонные. А заработать с таким спросом хочется. Что сделает недобросовестный продавец? Начнёт схематозничать с качеством товара. Где-то разбавлять, где-то недокладывать, где-то обсчитывать. 

Ровно то же самое сейчас творится на фондовом рынке. На бумаги есть спрос, и заёмщики этим злоупотребляют, с удовольствием предлагая свой долг. Кто-то чтобы удержаться на плаву. А кто-то чтобы завысить прибыль через выкуп акций. 

«Финансолизация — рост бумажной прибыли без роста производительности.» Бен Хант

Финансолизация экономики отрывает рынок капитала от реальной экономики. Потому что берут кредиты не для того, чтобы инвестировать в развитие, а просто чтобы продать одному крупному покупателю или тому, что ещё больше верует во «всё будет по-другому» 

Из-за чего экономика стала финансолизироваться? Если вернуться к основам, то получается, что пробуксовку роста вызывает отсутствие привлекательных вариантов для реинвестирования заработанной прибыли. Бизнес не видит достаточного спроса на плоды своей деятельности. Причины называются разные — от долгов (излёт кредитного цикла с 1980-х годов) до стареющего населения. Но не будем сейчас в это углубляться. Факт остаётся фактом, и важнее, что из этого следует. 

Билл Гросс называет финансолизацию «зарабатывание денег деньгами». Даже философы Ханна Арендт и Джон Грей писали про неизбежность финансолизации капитализма, потому что большинство населения в определённый момент перестаёт делать что-то нужное обществу, вместо этого больше заботясь о способах заработать денег деньгами. Может показаться, что в этом нет ничего плохого. Плохо то, что общий пирог благ не увеличивается, а перераспределяется. Возможности для заработка от существующего пирога истощаются — мы это видим, например, по нулевым доходностям. Система расшатывается.

У заработка денег деньгами есть предел. Кто-то считает, что эта проблема усугубляется автоматизацией, роботизацией, деглобализацией, стареющим населением и искусственным интеллектом, отнимающим рабочие места. Это мол главные вызовы. Но как они отразятся на наших жизнях — никто, в действительности, не знает (кроме, конечно же, экономистов и футурологов). Прогнозисты, в своих страшилках, не утруждаются заглянуть на шаг вперёд. К примеру, если автоматизация приведёт к тотальной потере рабочих мест, то кто тогда будет покупать кучу произведённых роботами товаров? 

И всё-таки все участники процесса обязаны считаться с этими рисками.

Политики к этому подходят, на ходу меняя правила игры и превращая фондовый рынок в повседневный инструмент решения политических задач. Чем дольше они так делают, тем дальше рынок отрывается от экономики. Он становится похожим на ставки у букмекеров, которые бы определяли исходы матчей.

Классические методы монетарной политики не могут ответить на вызовы «бесконечного прогресса». Для центробанков, контроль за деньгами — это игра на своей половине поля. На ней они могут выделывать что угодно. Но есть и чужая половина. Там возможны графики Мура. Там игроки могут играть в свою игру, как бы центробанки их не дразнили бесплатными деньгами. А поле целиком — это многообразие экономической жизни во всей её необъятности: прелести комфорта с заказом пиццы нажатием кнопки на телефоне под «Нетфликс» после пятничного зашивания на работе, дорожающие продукты в магазине, пособия по простою, и всё остальное: от рабочего места на кухне с плачущим за спиной двухмесячным младенцем до официозных заседаний в малахитовых кабинетах центральных банков.

Техпрогресс и деньги как бы работают друг против друга. Рэй Далио в своей новой книге о новом мировом порядке, очень наглядно изобразил это противодействие, как наклонённый вверх штопор. Этот образ объединяет цикличность с прогрессом: подъёмы и обвалы с человеческой изобретательностью и воображением; долговые циклы и монетарную политику с инновациями и производительностью.

Что же с этим всем делать?

Нужно сесть и подумать, как вы сами оцениваете текущее состояние рынка. И после, перебрать все сценарии, как вы можете быть неправы в своих оценках. 

«Если правила игры изменились достаточно сильно, то я не могу ничему доверять. Это как будто прийти в ресторан, где в меню всё отравлено, а вы голодны. Вам надо что-то делать. И что вы можете сделать — это полностью выйти из системы.» Тони Диден

Начать можно с базовых вопросов. К примеру, выполняет ли финансовый рынок свои функции? Эффективно ли распределяется капитал, и меняется ли что-то от этого в экономике?

Если это не самое комфортное занятие наведёт вас на мысль, что верить действительно ничему нельзя, то лучше выйти из системы. Потому что вы не сможете заниматься тем, для чего должен помогать рынок капитала.

Тони Диден так сделал в 1990-х годах, когда впервые стал замечать оторванность рынка от экономики. Но перед этим он, как мог объективно, проверил свои допущения о рынке и об экономике. В итоге, он осознал, что его строгим критериям отвечают, например, частные компании с долгой семейной преемственностью, которые держатся на плаву по 100-150 лет. 

Но может быть и другой ответ. Играть в игру, пока есть с кем играть и на что. Такой подход предполагает, что вы отдаёте себе отчёт в избранной стратегии. Эталоном тут служит поведение игроков на понижение, то есть короткие идеи, которые закрываются при первом же признаке, что тезис не работает. Технические условия коротких позиций обрекают таких инвесторов выживать только так, потому что иначе они будут «кровоточить» от обеспечения своих позиций.  

В своём опыте с размещением на рынке банковского капитала, я следовал строгому правилу не покупать бумаги с отрицательной доходностью, несмотря на то, что на рынке европейского суверенного долга выбор таких бумаг был очень скудным. Без такого подхода, я бы надеялся на то, что кто-то другой купит бонд с отрицательной доходностью ещё по более высокой цене, и что фундаментальные правила финансов можно отложить в сторону, потому что сейчас «всё будет по-другому».

Чтобы плыть с переменами, инвестору нужно сохранять трезвость в оценках и системность в анализе. Ну а с новогодними обещаниями, всем нам надо тренировать волю и применять проверенные техники по формированию привычек. 

«Юнг когда-то подметил, что все успешные запросы к психике включают в себя сделки. Нашей психике нравится заключать сделки. Если часть вас, например, безмерно ленива и не хочет выполнять какую-либо работу, очевидное новогоднее обещание не принесёт никакой пользы. Шансов будет больше, если вы скажете своей ленивой части: «Ты позволишь мне поработать один час, а потом я позволю тебе час быть тюленем — согласен?» «Железный Джон», Роберт Блай

Заключение

Настоящий прогресс — нелинеен, он движется по спирали. 

«Возлюбив геометрию, движение времени уподоблю спирали. Это повторение, но на каком-то новом, более высоком уровне. Или, если хочешь, переживание нового, но не с чистого листа. С памятью о пережитом прежде.» «Лавр», Евгений Водолазкин

Соотвественно, если мы хотим что-то менять — в своих привычках и, тем более, на более глобальном уровне, то должны скромно признаваться в слабостях, из раза в раз учиться на своих новых и неизбежных ошибках, или усваивать уроки из чужих. Изменение — это в первую очередь обучение. 

«Представьте, что вы едете на электричке, и ваша остановка конечная. Если бы вы были уверены, что едете правильной дорогой, вы не сходили бы просто потому, что поезд время от времени останавливался. Вы знаете, что остановки — это часть пути. Вы можете многому по ним научиться, и в конце концов поезд снова тронется. Тем не менее, когда дело доходит до целей, которые для нас важнее всего в жизни, мы склонны прыгать через рельсы, как только перестаём ощущать поступательное движение вперёд. Мы предпочитаем иллюзию прогресса тому, что действительно имеет значение.» Шейн Пэрриш, Farnam street

Мы развиваемся не когда мчимся за бессмертием через криоконсервацию, а когда крепко стоим на фундаменте бесконечных усилий над собой. Когда мы отвергаем слова «всё будет по-другому», мы концентрируемся на себе, на своих возможностях и ограничениях, которые лежат прямо перед ногами. И так прогрессируем.

Как поёт Том Йорк из Radiohead: «future is inside us, it's not somewhere else» (будущее — в нас самих, а не где бы то ни было ещё). 

===

Если вам было интересно то, что вы только что прочитали, то буду благодарен за подписку на мой Телеграм-канал The Mismatch, где я пишу о постоянных принципах в непостоянном мире инвестиций и финансов.

Оригинал статьи