Индусы говорят, что те, кто нас окружают, помогают нам справиться с проблемами, которые мы накопили за предыдущие воплощения, словно в этом воплощении у нас проблем недостаточно… Пожили бы те индусы в нашем дворе хотя бы неделю, да что там, хотя бы пару — тройку дней с «кармой» нашего двора — бабкой Феней, вот тогда бы мы поговорили за философию...

Некоторые люди просто маниакально больны желанием оказаться в центре внимания, пускай даже посредством общедворового скандала. А некоторые свой талант скандалить развивают до такой степени, что сами с течением времени превращаются в ходячий скандал. Перед такими расступаются очереди, таких обходит толпа, но, так или иначе, СВОЙ скандал они все равно находят, ну а в самом крайнем случае — делают.

Крайне редко встречаются настоящие самородки, те, которые способны передать умение качественно делать «скандал» даже своим четвероногим подопечным. Итак, нам несказанно повезло, у нас во дворе такой самородок расцвел лет 60 назад — имя ему, как вы, наверное, догадались, баба Феня. Ее четвероногий на редкость талантливый ученик — пинчер Нерон – суть ее продолжение, ее второе, а может и первое, «Я».

Если породу колли вывели шотландские пастухи в XVIII веке, породу боксер — в XIX веке цеховики Германии, то пинчеров, да простят меня любители этой редкой по сочетанию интеллекта и экспрессии породы, создало скандальное божество нижних миров еще до появления человека. Впрочем, Нерона, пинчера бабы Фени, вывела и духовно воспитала, по ее глубокому убеждению, сама Феня при активном участии двух других, не менее скандальных сородичей — Азазеллы и Калерии.

Когда депутаты в очередной раз переводят время на час назад или вперед, что иногда происходит по несколько раз в месяц, выручает Нерон, неизменно разминающий грудную клетку в 5 утра по своим собственным биологическим часам. Ну а те, кто периодически покидает пределы Одессы и Украины, отправляясь, скажем в турне или дальнюю интерконтинентальную командировку, уже на следующее утро чувствует, что его биологические ритмы сместились. Но виной тому — не смена географических поясов и климата, а отсутствие, до стакана валерианки близкой, и до головной боли знакомой, утренней голосовой разминки Нерона. Нерон, он и в Африке Нерон!

Нерон облаивает судьбу трижды: выволакивая Феню за пределы затхлой прокуренной коморки в парадную, расположенную в конце двора, у внутреннего входа в подъезд и, собственно, у выхода со двора. Таким образом, он привлекает внимание аудитории, как дворовой галерки, так и самого, что ни на есть близкого круга со мной в том числе. Лает Нерон самозабвенно, захлебываясь, разбрызгивая на Феню слюну и, словно резиновый мячик, подпрыгивая при этом на месте. Лай бестии разносится эхом вверх по Еврейской улице, сворачивает на мирно спящую Пушкинскую, докатывается до Приморского бульвара и, минуя бодряка Пушкина, долетает до благородного слуха самого герцога Дюка Ришелье, трепетно сжимающего в руке свой сокровенный свиток.

Так каждое утро, сломленная бессонницей и отсыпающаяся днем Феня с Нероном совершает полный круг, обходя дом по периметру, минут на 15 — 20 задерживается, беседуя с дворничкой Машей на углу Троицкой, после чего возвращается во двор, где Нерон снова трижды разминает грудную клетку, но уже в обратном порядке. При этом треклятый пинчер совершает утренний вояж вокруг дома в полном молчании, самозабвенно концентрируясь на главной цели прогулочных мероприятий. Только когда дверь прокуренной квартирки за Феней закрывается, двор понимает — можно доспать, хотя на самом деле, кофе уже давно сварен.

Мои окна выходят на подъезд, поэтому до меня Феня с Нероном добираются последними, что ничуть не облегчает ситуации, поскольку я живу на первом этаже. «Живу» — громко сказано, поскольку я сова, и ложусь около 3 ночи, а уже в шесть вынужден просыпаться под истошное волхование экзальтированного Нерона. На работе сплю, вечером — жду, пока Феня совершит вечерний вояж, и сваливаюсь, как убитый.

Первые трое суток, в своей новой злосчастной квартире я не спал вообще. Попытался намекнуть Фене, что не мешало бы чем- то заткнуть сучка, на что лаконичная старуха ответила мне камнем, высадившим форточку. В тот день я с удивлением и скрытым ужасом узнал, что Феня терроризирует весь двор, периодически отлаиваясь каким — то чудом от участкового и медперсонала. А вот пенсионер Веня утверждает, что сотрудники городской будки на вызовы с просьбой забрать периодически срывающегося с поводка Нерона не отвечают, поскольку приехав раз по вызову, так и не смогли определиться — кого забирать Феню или Нерона.

Так социальная проблема превратилась для меня в проблему личную, а Нерон — в проклятие, от которого не спасают ни беруши, ни лошадиные дозы снотворного.

Но я всегда говорил: Бог на свете таки — есть, он все видит, но не все терпит. Даже божественному терпению иногда приходит предел. Буквально через два дня после описанных мной событий приключилась с Нероном предельно забавная, с точки зрения дворового сообщества история, в которой мне довелось сыграть ключевую роль. А дело было так...

Как — то раз я проснулся не от пронзительного многоголосого нероновского проклятия, а от причитаний нашей Фенюшки, раздававшихся, откуда — то из — за угла подъезда. Я протер глаза и подошел к окну. Глаза ослепил пронзительный летний утренний луч. Я перевел взгляд на электронные часы — 6:35! Как? Неужели я проспал Нерона?!

Демоны! Антихристы! Авантюристы! Люди! Помогайте, — орала Феня, уличая кого-то невидимого в чем-то невероятном. Я наскоро оделся и, вооружившись на всякий случай оставшейся в качестве бонуса от предыдущего жильца бейсбольной битой, ринулся на улицу.

Метрах в 30 от входа в подъезд, как ядро на цепи метателя, носилась по кругу Феня. В центре этого виртуального круга, будто медный всадник, замерев в неестественной для себя позе, пребывал окаменевший Нерон. От нелепости происходящего захотелось еще раз проснуться, но, овладев собой, сжимая биту и заручившись моральной поддержкой подоспевшего откуда-то сзади Вени, я двинулся навстречу метавшейся вокруг Нерона Фене. Заметив нас, Феня дико завращала зенками и, зашипев словно кошка, защищающая котят, двинулась прямо на меня. Феня, стой! — заорал я нечеловеческим голосом, стой, а то щааас взорвуу — показал я пальцем свободной руки на бейсбольную биту. Это подействовало, Феня замерла в некотором замешательстве.

-Помоги, промямлила она полупустым ртом — освободи Нерошку. Она схватила меня за руку и, с несвойственной для 78 — летней старухи силой, увлекла в сторону «сфинкса» — Нерона. Веня перекрестился и куда-то исчез, оставив меня один на один с ситуацией и чокнутой на всю голову Феней...
Подойдя на слабогнущихся ногах поближе, я взглянул на Нерона. Куда девалась маска самоуверенности и бахвальства на этой наглой ненавистной морде! Он выглядел жутко, противно дрожал, как дрожит абсолютное большинство пинчеров, дрожал и гортанно поскуливал, но он был жив. Он был жив, но чем — то жутко напуган, а самое главное, не двигался с места.
-Ой, помоги! Сосед, ой помоги! — больно и неожиданно сильно пихнула меня в бок костлявым кулаком Феня.
-Да что у вас тут случилось?! — спросил я ее, боковым зрением замечая бегущую с угла квартала Фенину подругу — дворничиху Машу с чем-то массивным в руке. Ну вот, кажется и бита пригодится — подумал я, а Феня, тем временем не замечала происходящего. Она косилась то на меня, то на Нерошку, то подпрыгивала на месте, словно ведьмак на шабаше, то дергала меня за рукав.

«Помоги, чего стоишь — не видишь, он идти не может, клешни у него застряли...

В этот момент с нами поравнялась дворничиха, и я сжал в руках биту, впервые твердо решив для себя стереть из сознания и поступков все гендерные ограничения и условности. Охолонь, баламут, покрутила ломом у виска дебелая рябая Катерина, помоги лучше. Да что случилось, кто-то может ответить толком? -бросил я в адрес дворничихи.

-Да это я виновата, а может, и нет, хто его знает, пробормотала Катерина? — Ты говори толком, да побыстрее! – Феня, как ошалелая, заметалась вокруг Нерошки снова.

-Тут дело такое — сосед твой по дому — тот, что с фасада, ремонт затеял. Ну, я ничего не могу сказать про него особенно плохого, так себе, среднестатистический мудак с баблом...

-Короче можно? ...

-Да, так вот, он намедни сухой раствор какой-то американческий завозил, так два мешка тут на яме с кузова и выпали — много было очень. Ну, упали, лопнули, херь из одного мешка белая просыпалась, яму и забросало, из другого — сероватая. Ну, а дело к ночи уже было, так толком и не прибрали они — половину оставили. Утром я тут как тут, ну думаю мудаки, весь квартал мне загадят, как пить дать — стою, думаю самой убрать, или их заставить. Так ведь, как пить дать, пошлют, откуда не возвращаются. А тут как раз слышу Фенька с Нерошкой по своим делам собрались. Я на них не зла — Фенька дурная, жалко ее...

-Короче..., снова поторопил я дворничиху...

-Да что короче, тут дальше такое! Фенька ко мне, Нерон ходит вокруг ямки засыпанной, нюхаеть, фыркаеть, давай отливать на енту херь, так это с чуйством отливает, дооолго. Потом меня нюхаеть (коты у меня — шесть персон). А мы с Фенькой — о правительстве, да о ценах, о том, о сем.

Затрепались мы, "… ладно, говорю, Феня, давай, мене убираться надо"… Ну и она мне: давай, а то застоялся Нерошка… и уходить… а не тут — то было!!! Она его тянеть, а он стоит, как вкопанный, то бишь отлил он на херь эту серо — белую американческую, а она и затвердела пока мы с Фенькой лясы точили. Вот и прихватился. Видно не врет реклама постылая, таки – да, качественная херь оказалась.
Я почувствовал, что сейчас не выдержу и отолью рядом, но вид дрожащего от ужаса нестандартной ситуации Нерона вывел меня из оцепенения. Стиснув челюсти, я выхватил лом у Катьки и за несколько минут — надо сказать повозиться с затвердевшей коркой таки да пришлось, освободил дрожащую псину из бетонного капкана. Фенька, разревелась, подхватила Нерошку на руки и, выхватив у меня биту, в порыве беспредельной благодарности больно огрела по филейной части. После, бросив биту на асфальт, погрозила мне крючковатым пальцем, подхватила Нерошку под мышку и, ехидно прищурившись, поковыляла к подъезду.

В тот момент я почувствовал себя бесконечным идиотом, но, к моему великому изумлению утренняя побудка на следующее утро, как и во все последующие, прекратились — Нерон сменил гнев на милость, став облаивать дом по периметру. Видать отработал наш двор таки свою карму.