Перевод был сделан 2 недели назад, с тех пор в сети появилось издание прямо с такой же картинкой, как-будто кто-то подглядел в мои черновики на Хабре. Дабы восстановить справедливость и отдать должное тем, кто помогал с переводом — публикую статью тут.

Зато у нас в конце есть примечания, как в книге «Хакеры и Художники», которую мы продолжаем переводить совместными усилиями.

Оригинал «What You Can't Say»

За помощь с переводом огромное спасибо Щёкотовой Яне и Artem unknown

Январь 2004

То, что Вы не можете сказать

Видели ли Вы Ваше старое фото и не были ли обескуражены тем, что видите? Одевались ли мы таким образом? В действительности, да. И мы не имели представления, как глупо выглядим. Истинная природа моды и стиля — быть невидимыми, как невидимо движение Земли для тех, кто живет на ней.

Пугает меня тот факт, что существует множество моральных мод. Они столь же деспотичны, сколько и невидимы для глаз большинства людей. Но они куда более опасны. Мода ошибочно принимается за хороший дизайн, моды морали — за благо. Одеваясь странно, Вы выставляете себя на посмешище. Нарушая моральные устои, Вы рискуете быть уволенным, подвергнутым остракизму, тюремному заключению или даже быть убитым.

Если бы Вы могли совершить путешествие на машине времени назад в прошлое, единственная вещь оставалась бы неизменной: вам следовало бы следить за своими словами. Мнения, считающиеся безвредными сейчас, могли бы доставить множество неприятностей. Я уже упомянул одну из них, которая могла бы доставить большие неприятности почти во всей Европе в середине 17 века, и доставила Галилею, когда он сказал, что Земля вращается. [1]

Похоже, что одна вещь остается неизменной в истории человечества: в каждом периоде люди верили вещам невероятно глупым, но верили так сильно, что инакомыслие вызывало бы ужасные последствия.

Отличается ли настоящее от прошлого? Для того, кто посвятил достаточное время изучению исторических фактов, ответом будет однозначное «нет». Было бы чистейшим совпадением, если бы в наше время все думали, что всё происходящее с нами сегодня совершенно правильно и законно.

Мучительно осознавать, что мы верим в то, что люди в будущем сочтут глупым. О чем бы предпочли умалчивать те, кто пришел бы к нам из будущего? Именно это я и хочу выяснить. Но я хочу большего, нежели просто шокировать очередной «ересью дня», я хочу найти универсальный рецепт того, чего не стоит говорить в какой-либо из эпох.

Тест на конформизм

Давайте начнем с теста: есть ли у Вас на уме то, что Вы бы высказали группе своих собеседников с большой неохотой? Если Ваш ответ — «нет», то хорошо бы остановиться и обдумать это. Если все, во что Вы верите, это то, во что Вы должны верить, то не является ли это совпадением? Возможно, что нет. Вполне возможно, что Вы верите тому, что Вам говорят.

Другим возможным вариантом может быть то, что Вы независимо обдумали каждую проблему и пришли точно к таким же заключениям, которые в настоящее время считаются приемлемыми. Это маловероятно, так как Вам пришлось бы сделать те же ошибки, что и другим. Картографы намеренно делают небольшие ошибки в своих картах и могут с уверенностью сказать, что результаты их трудов скопированы. Если другая карта содержит те же ошибки, данный факт является убедительным доказательством.

Как и любая другая эра в истории, наша «моральная карта» почти наверняка содержит какое-то количество ошибок. И любой, кто совершает те же ошибки, вряд ли совершает их случайно. Это было бы равноценно тому, что если бы кто-то заявлял о том, что расклешенные брюки были придуманы и им также.

Если Вы верите всему, были ли бы Вы уверены, что Ваше мнение отличалось бы от мнения плантаторов довоенного Юга, жителей германии 1930-х годов или монголов 1200-х? Очевидно, нет.

В прошлом, во времени появления термина «приспособленец» было в ходу убеждение о ненормальности субъекта, который не осмеливается высказать свои идеи. Это кажется ошибочным. Без малого очевидно, что что-то не то с Вами, если Вы не думаете то, чего не можете высказать вслух.

Проблема

Чего мы не можем сказать? Один из способов выяснить это — обратить внимание на людей, которые попадают в неприятные ситуации из-за своих слов. [2]

Безусловно, мы не только выискиваем табуированные вещи. Мы пытаемся найти то, что запрещено, ибо является правдой, либо, по крайней мере, имеет достаточно оснований, чтобы считаться не до конца разрешенным вопросом. Но многие утверждения, из-за произнесения которых люди попадают в передрягу, возможно, переступают через второй, более низкий, порог. Никто не попадает в передрягу из-за утверждений, что дважды два — пять, или россказней о том, что в Питтсбурге живут люди трехметрового роста. Такое очевидно ложное утверждение будет воспринято как шутку или, в худшем случае, свидетельство сумасшествия высказывающего, но вряд ли сведут кого-то с ума. Сводит с ума то, во что можно поверить. Предполагаю, что сводят с ума те вещи, которые могут показаться правдивыми.

Если бы Галилей сказал, что в Падуе живут люди трех метров роста, его бы посчитали тихо помешанным. А вот говорить о том, что Земля вращается вокруг Солнца — совсем другое дело. Церковь знала, что эти вещи заставили бы людей задумываться.

Конечно, когда мы смотрим в прошлое, «правило большого пальца» работает отлично. Многие вещи, из-за которые люди наживали себе неприятности, сейчас кажутся безобидными. Похоже, что пришельцы из будущего согласились бы с некоторыми вещами, являющимися предметом спора сейчас. У нас нет Галилеев? Непохоже.

Чтобы отыскать их, следите за мнениями, являющимися источником проблем, и задайте вопрос, являются ли они истинными. Ладно, они могут быть еретическими (или как это называется ныне), но могут ли они быть и истиной также?

Ересь

Впрочем, это не даст нам всех ответов. Что, если никто до сих пор не попал впросак из-за какой-либо идеи? Если какая-то идея является настолько спорной, что никто не осмелился высказать ее публично? Как найти такие?

Другой подход — следовать за словом «ересь». В каждом историческом периоде, кажется, существуют ярлыки, которые навешиваются на высказывания, чтобы уничтожить их до того, как кто-либо заинтересуется их истинностью. «Богохульство», «святотатство» и «ересь» были такими ярлыками для большой части Западной истории, так же, как и «неприличный», «неподобающий» или «неамериканский» в недавнее время. В настоящее время они утратили свое убийственное значение. Как и обычно, теперь они употребляются с оттенком иронии. Но в свое время они имели солидный вес.

Слово «капитулянт», например, теперь не имеет политического оттенка. Но в Германии 1917 года это слово было оружием, используемым Людендорфом для уничтожения тех, кто был согласен на договорной мир. В начале Второй мировой войны оно было использовано Черчиллем и его сторонниками для заглушения своих оппонентов. В 1940 любимым контраргументом Черчилля в борьбе с противниками собственной агрессивной политики было слово «капитулянт». Было ли оно верным или нет? В действительности, никто не осмеливался выяснить это.

Есть такие ярлыки и сейчас, конечно же, довольно много их, от общеупотребимого «неприемлемого» до ужасающего «раскольнического». Всегда можно с легкостью найти их, просто слушая, что говорят люди об идеях, ошибочно считая неверным. Когда политик говорит, что его оппонент неправ, это прямая критика, если же он употребляет термины «вызывающий разногласия» или «расово нетерпимый» вместо аргументов, на это следует обратить внимание.

Итак, еще одним способом выяснить наши табу, над которыми будут смеяться будущие поколения, является определение ярлыков. Возьмем клеймо «сексист», например, и подумаем над тем, что является причиной называть сексиста сексистом. Далее, мы размышляем, спрашивая себя на каждом шаге, является ли данный шаг верным.

Просто начать с произвольных вопросов? Да, потому что они, в действительности, не будут случайными. То, что придет в голову первым, будет тем, что у всех на слуху. Они будут тем, что Вы слышали, но о чем не задумывались.

В 1989 году было проведено исследование движений глаз рентгенологов, изучающих снимки пациентов на предмет рака легких. [3] Они выяснили, что, пропуская признаки поражения, врач останавливался в непосредственной близости от них. Каким-то образом, несознательно, он определял, что там что-то есть. Полагаю, что некоторые еретические вещи уже назрели у Вас на уме. Если мы временно выключим внутреннюю цензуру, появится первая из них.

Время и пространство

Если бы мы могли заглянуть в будущее, стало бы понятно, какие из наших табу были бы высмеяны. Мы этого не можем, но мы можем сделать по чти то же: мы можем заглянуть в прошлое. Другим способом выяснить, что делается не так, является взгляд на то, что было приемлемым, сейчас же считается немыслимым.

Изменения между прошлым и настоящим иногда представляют собой прогресс. В области знаний, такой как физика, если мы не согласны с прошлыми поколениями, то только лишь потому, что мы правы, а они — нет. Но убежденность в этом стремительно уменьшается по мере отдаления от точных наук. Рассуждая о социальных вопросах, приходим к выводу, что многие изменения — это просто мода. Брачный возраст меняется как подол платья.

Мы можем представить, что являемся умнее и добрее предшественников, но чем больше мы изучаем прошлое, тем менее мы в этом убеждаемся. Люди в прошлые времена были во многом похожи на нас. Ни герои, ни варвары. Какими бы ни были их идеи, разумные люди верили в них.

Вот еще один источник интересных ересей. Сравните (diff) между собой идеи настоящего и культуру прошлого и посмотрите, что получилось в итоге. [4] Что-то, по сегодняшним меркам, будет выглядеть шокирующе. Отлично, но что из этого может быть истинным?

Не требуется вглядываться в прошлое, пытаясь увидеть существенную разницу. В наше время многие общества людей имеют собственные представления о добре и зле. Так что, Вы можете сравнить их культуру с вашей собственной (лучший способ сделать это — посетить их).

Вы, вероятно, сможете найти противоречащие табу. В одной культуре будет шокирующим думать про одно, в другой же будет ужасом не думать об этом. Но я думаю, что шок всегда будет только на стороне одних. В одной культуре это что-то будет допустимым, ужасом эе это будет у других. Моя гипотеза такова, что та сторона, которая шокирована, вероятнее всего и является заблуждающейся. [5]

Я предполагаю, что единственные табу, которые даже больше, чем просто запреты, это всемирные табу, или близкие к ним. Например, убийство. Но любая идея, воспринимаемая как безобидная в большинстве случаев в разные времена и в различных местах, но еще находящаяся под запретом у нас, является хорошим кандидатом на доказательство того, что мы в чем-то ошибаемся.

Например, на пике политической корректности в начале 90-х, на одном из факультетов Гарварда и среди преподавателей распространялась брошюра, в которой, помимо прочего, заявлялось о недопустимости комплиментов в адрес одежды коллег или студентов. Более никаких «классная рубашка!». Думаю, что этот принцип довольно редок среди мировых культур настоящего или прошлого. Вероятно, что в большем количестве мест данный комплимент будет сочтен особенно приятным, чем наоборот. Очевидно, это и есть мягкая форма табу, которую должен будет избежать пришелец из будущего, попади он в Кембридж, Массачусеттс, в 1992 году.

Педанты

Конечно же, если у них есть машины времени, то, безусловно, у них найдется и отдельныое руковдство по Кембриджу. Оно всегда было местом средоточия приверед, город придир и буквоедов, где, очень вероятно, исправят не только Ваши идеи, но и речь. И это является еще одним способом найти табу. Взгляните на придир и узрите, что у них в головах.

Головы наших детей — хранилища всех наших табу. Мы думаем о том, что детские мысли должны быть чистыми и светлыми. Картину мира, которую мы им преподносим, не просто доведена до предельной простоты, но и очищена от всего дурного, чтобы соответствовать нашим представлениям о детских мыслях. [6]

Вы можете увидеть это на примере шкалы ругательств. Большинство моих друзей заводят детей в настоящее время, и они избегают использования слов вроде «fuck» и «shit» в присутствии детей, чтобы ребенок не стал употреблять их в своей речи. Но эти слова — часть языка, и взрослые используют постоянно. Так родители подают дурной пример использования языка своим детям путем его неправильного применения. Почему они это делают? Очевидно, их устраивает мысль о том, что дети не должны использовать весь язык без ограничений. Нам нравится, когда дети кажутся невинными. [7]

Большинство взрослых, более того, умышленно преподносят искаженную картину мира. Один из очевидных примеров — Санта-Клаус. Мы думаем, что для детей было бы здорово верить в него. Но рассказываем ли мы им эту ерунду для их блага или своего собственного?

Я не оспариваю все «за» и «против» этой идеи. Вероятно, неизбежно, если родители захотят держать умы детей в младенческих одежках. Вероятно, я и сам сделаю это. Важно то, что в результате наших усилий разум содержащегося в тепличных условиях подростка является сборищем всех наших табу, не бывших в употреблении из-за отсутствия опыта. Все, что мы позже сочтем нелепым, безусловно, находится в их головах.

Как мы приходим к этим идеям? В результате следующего эксперимента. Представьте современного человека, работавшего какое-то время наемником в Африке, доктором в Непале и менеджером ночного клуба в Майами. Детали неважны, только то, что человек повидал многое на своем веку. Теперь попробуйте сравнить содержимое головы этого парня и шестнадцатилетней девушки с хорошими манерами из пригорода. Шокирует ли ее его мысли? Он знает мир, а она «знает», ну или по крайней мере заключает в себе, нынешние табу. Вычтите одно из другого, и результатом будет то, о чем нельзя говорить.

Механизм

На ум приходит еще один способ выяснить запретные вещи, а именно, как появляются табу. Как возникают моральные нормы и как они приспосабливаются к действительности? Если мы поймем этот механизм, возможно, мы выясним, как он работает в наши дни.

Похоже, что моральные нормы не появляются так же, как обычные модные тренды. Последние, видимо, возникают из-за имитации кем-то прихотей какой-либо влиятельной персоны. Мода на обувь с широким носком в конце XV века возникла в Европе из-за того, что на одной из ступней ног Карл VIII было 6 пальцев. Мода на имя Гэри появилась после того, как актер Фрэнк Купер сделал название этого сурового промышленного города Индианы своим именем. Моральные же нормы, похоже, создаются умышленно. Когда есть то, о чем нельзя говорить, зачастую только потому, что некая группа людей не хочет, чтобы об этом рассуждали вслух.

Запрет будет наиболее сильным, если группа нервозна. Ирония судьбы Галилея заключалась в том, что он озвучивал идеи Коперника. Коперник же сам этого не говорил. В действительности, Коперник был соборным священником и посвятил книгу Папе. Во времена же Галилея церковь находилась в агонии Контрреформации и была сильно озабочена борьбой с неортодоксальными идеями.

Чтобы дать запрету ход, группа должна быть ни достаточной сильной, ни ослабленной. Уверенной группе не нужно защищать запреты. Не считается зазорным отпускать пренебрежительные колкости в адрес американцев или англичан. И, конечно же, группа должна быть достаточно сильной, чтобы продвигать запреты, давать им жизнь. Копрофилы, на момент написания данной статьи, не имеют ни достаточной численности, ни веса в обществе, чтобы продвигать в обществе свои интересы.

Думаю, что наиболее вероятным источником моральных норм будет являться борьба за власть, при которой одна сторона будет ненамного сильнее других. Она и будет группой, достаточно сильной, чтобы устанавливать запреты, и достаточно слабой, чтобы нуждаться в них.

Большинство видов борьбы, за что бы они не велись, будут иметь форму диалектики идей. Английская Реформация изначально добивалась власти и богатства, но впоследствии заботилась о сохранении англичан от тлетворного влияния Рима. Всегда проще поднять народ на борьбу за идею. И какова бы сторона ни выиграла, их идея будет считаться главенствующей, как если бы Господь ниспослал свою волю через победителей.

Нам зачастую нравится думать о том, что Вторая Мировая война закончилась победой над тоталитаризмом. И мы благостно забываем, что Советский Союз был одним из победителей.

Не утверждаю, что битвы ведутся не за идеи на самом деле, утверждаю только лишь то, что любой битве придается вид идейной борьбы, являются ли они таковыми на самом деле или же нет. И так как нет ничего более отвратительного, чем последняя отвергнутая мода, нет ничего более неверного, чем принцип последнего побежденного противника. Изобразительное искусство только сейчас пытается отойти от набивших оскомину образов Гитлера и Сталина. [8]

Несмотря на то, что происхождение морали несколько отлично от происхождению модный тенденций в одежде, механизмы их приспособления кажутся во многом сходными. Первыми, кто будет стремиться привнести новое, будут движимы амбициями: уверенные, спокойные люди, стремящиеся отойти от общей массы. Когда новые веяния станут нормой, они смешаются с еще большей группой, движимой страхом. [9] Ибо вторые примут новое из-за боязни оказаться в стороне и стать чужими.

Итак, чтобы выяснить, чего мы говорить не можем, посмотрите на то, как мода сменяет другую, и постарайтесь предсказать, что именно станет запретом. Какие группы людей являются власть предержащими и нетерпимыми, что они хотят запретить или уничтожить? Какие идеи были дискредетированы в недавней борьбе? Если уверенный человек хочет отойти от предыдущих норм и запретов (например, от своих родителей), что из их наследия он отвергнет? О чем боятся говорить люди, подверженные конвенционализму?

Данная техника не позволит отыскать все запрещенное. На ум приходит и то, что не является результатом каких-либо столкновений. Многие наши запреты коренятся в глубоком прошлом. Но данный подход, соединенный предыдущими четырьмя, позволит обнаружить немалое количество подсудных идей.

Почему

Кто-то может спросить, зачем это может понадобиться. Зачем намеренно копаться в грязных, дурных идеях, заглядывая под камни?

Я делаю это, прежде всего, по причине, заставлявшей меня ребенком искать под камнями: из-за простого любопытства.
И я особенно любопытен до всего, что не запрещено явно. Позвольте мне самому решать.

Во-вторых, я делаю это из-за нежелания пребывать в заблуждении. Если бы, как и в других эпохах, мы верим в то, что в будущем будет нелепым, я хочу знать, что именно будет таковым, или, по крайней мере, смогу избежать веры в них.

В-третьих, это хорошо для развития мозга. Для выполнения хорошей работы требуется живой ум. И, в особенности, требуется сохранить беспристрастность и избегать ненужных отклонений.

Замечательные результаты получаются из просмотренных идей, пропущенных другими, и нет более скрытой идеи, нежели та, что подсудна. Например, естественный отбор. Это очень просто. Почему никто не додумался о нем? Ну что ж, это слишком очевидно. Дарвин не спешил делать выводы из своей теории. Он хотел заниматься биологией, а не бесконечными спорами с теми, кто упрекал его в атеизме.

В научной деятельности, где это проявляется в большей степени, большим преимуществом является возможность делать предположения. Образ действия ученых или, по крайней мере, хороших ученых, проявляется следующим образом: поиск мест, где нарушаются незыблемые истины, удалить шелуху и взглянуть внутрь. Так появляются новые теории.

Хороший ученый, иными словами, не просто игнорирует устоявшиеся истины, но и пытается нарушить их. Ученые ищут проблемы. Это и должно быть образцом поведения любого схоласта, но, видимо, именно ученые-естественники более всех стремятся «заглянуть под камни». [10]

Зачем? Возможно, потому, что ученым присущ развитый интеллект; большинство физиков, при необходимости, могли бы получить ученую степень в области французской литературы, но лишь немногие специалисты-филологи могли бы иметь степень по физике. Или же это могло бы произойти по той причине, что в естественных науках теории истинны или ложны, и это добавляет ученым смелости (или же из-за деления теорий на истинные или ложные в естественных науках для выполнения тех или иных работ требуется более развитый интеллект, чем для работы просто хорошего политика).

Какой бы ни была причина, похоже, что существует видимая корреляция между интеллектом и стремлением к необычным идеям. Это происходит не только потому, что умными людьми движет желание найти изъян в обыденном мышлении. Думается, что условности и обыденность не представляют интереса и не удерживают их в каких-либо рамках. Это можно наблюдать, например, в их манере одеваться.

Ересь оправдывается не только в науках. При любом соперничестве Вы можете добиться большего только лишь потому, что обратили внимание на то, о чем соперники и не посмели подумать. В любом деле, вероятно, найдутся необычные вещи, позволить себе говорить о которых смогут лишь немногие. Снижение доли рынка, занимаемой автомобильными компаниями США, имеет множество объяснений. Тем не менее, причина настолько очевидна, что любой сторонний наблюдатель сможет назвать ее: они делают плохие автомобили. И они делали их плохими так долго, что теперь бренды американских автокомпаний стали антибрендами, покупая американскую машину, Вы покупаете вопреки, а не из-за ее хорошего качества. «Кадиллак» перестал быть «Кадиллаком» в 1970-м, и, насколько я вижу, никто не хочет говорить об этом. [11] Иначе эти компании предприняли бы что-либо для улучшения текущей ситуации.

Тренировка своего ума думать о немыслимом имеет своей целью нечто большее, чем просто мышление. Это похоже на растяжку. Когда Вы выполняете растяжку, то ставите себя в такие экстремальные условия, какие никогда не потребуются при беге. Если Вы можете думать о вещах, от которых у людей волосы встают дыбом, то не составит никакого труда думать о том, что люди назовут инновациями.

Сокровенные мысли

Когда возникают мысли, которые не хочется высказывать, что Вы делаете с ними? Мой совет: не делитесь ими. Или, по крайней мере, взвешивайте все «за» и «против».

Предположим, в будущем образуется движется по запрету желтого цвета. Предложение выкрасить что-то в желтый цвет сделает Вас «желтистом», как и любого, кому нравится этот цвет. Любителей оранжевого терпят, но смотрят искоса. Предположим, Вы понимаете, что в желтом нет ничего плохого. Если Вы будете рассказывать об этом, Вас объявят «желтистом» и задавят массой аргументов «анти-желтисты». Если цель Вашей жизни — реабилитация желтого цвета, то это, возможно, и есть то, что Вы хотите. Но если Вы интересуетесь и другими вопросами, то статус «желтиста» не пойдет Вам впрок. Споря с идиотами, Вы становитесь идиотом сами.

Самая важная вещь — возможность думать о чем угодно, но не говорить что угодно. И если Вам кажется, что необходимо высказать все, что Вы думаете, это может удержать Вас от неподобающих мыслей. Думаю, стоит придерживаться обратной политики. Мысленно начертите четкую линию между мыслями и речью. В пределах Вашего разума дозволено все, я могу думать о самых непристойных вещах, какие только можно вообразить. Но, как и в любом секретном обществе, ничто, сказанное среди участников, не должно распространиться куда-либо еще. Первой правило бойцовского клуба — не говорить о бойцовском клубе.

Когда Мильтон собирался посетить Италию в 1630-х, сэр Генри Вуттон, бывший послом в Венеции, сообщил Мильтону, что его девизом должны быть слова «i pensieri stretti & il viso sciolto» («сокрытые мысли и открытое лицо»). Улыбайтесь всем и не говорите, что у Вас на уме. Это было мудрым советом. Мильтон любил поспорить, а Инквизиция был присущ норов. Но, думаю, разница между ситуацией Мильтона и нынешними временами — всего лишь вопрос степени сравнения. В каждом времени есть свои ереси, и если Вас не заключили под замок, у Вас есть достаточно причин для волнения.

Я принимаю то, что мысль о молчании звучит трусовато. Когда я читаю о преследованиях Сайентологами своих оппонентов,[12] или о сборах досье сторонниками Израиля на несогласных с нарушениями прав человека, [13] или же о судебном преследовании нарушителей DMCA,[14] часть меня хочется сказать: «Ну что ж, подонки, попробуйте». Проблема в том, что существует очень много вещей, о которых нельзя говорить вслух. Если Вы произнесете их, то не останется времени для дела. Лучше бы Вам стать Ноамом Хомским.[15]

Проблема с невысказанными мыслями заключается в том, что Вы теряете возможность обсуждения. Обсуждении идеи приводит к появлению большего количества идей. Вот оптимальный план: если Вы можете, обсуждайте мысли в кругу проверенных лиц. Это не только способ развивать мысли, но и способ выбирать друзей. Люди, которые спокойно и без критики выслушивают странные мысли, как правило, самые интересные, которых приходится знать.

Viso Sciolto?

Не думаю, что открытый взгляд требуется так же, как и умение скрывать мысли. Возможно, лучший способ спастись от фанатиков своего времени — сделать его как можно проще, но не показывать явное несогласие. Вас попытаются вывести на чистую воду, но Вы не обязаны отвечать им. Если Вас принуждают к ответу на вопрос «Ты с нами или против нас?», возможен ответ: «Ни то, ни другое».

Еще лучшим ответом будет «Я еще не решил». Именно это и произошло с Ларри Саммерсом в схожей ситуации. Объясняясь позже, он сказал: «Я не признаю лакмусовую проверку». [16] Лишь немногие вопросы, задаваемые людям, касаются нетривиальных вещей. Нет ничего удивительного, что ответ дают немедленно.

Если «антижелтисты» одерживают верх и требуется нанести ответный удар, существуют способы сделать это не будучи обвиненным в «желтизме». Как и стрелок в древней армии, можно избежать непосредственного контакта с врагом. Куда лучше поразить его стрелами с дистанции.

Одним из способов осуществить это является попытка поднять обсуждение на один уровень абстракции вверх. Если Вы оспариваете цензуру вообще, Вы можете избежать обвинения в любой ереси, содержащейся в книге или фильме, являющихся предметом цензуры. Вы можете контратаковать ярлыки с помощью «мета-ярлыков»: ярлыки, ссылающиеся на ярлыки, необходимые для предотвращения дискуссии. Растяженность термина «политическая корректность» означало начало конца этой корректности, так как позволяло критиковать что угодно без боязни быть обвиненным.

Другим способом провести контратаку является метафора. Артур Миллер подколол Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности пьесой «Суровое испытание» о салемских ведьмах. Он не обращался напрямую к Комитету и потому не дал им возможности ответить. Комиссия не могла открыто заявить о поддержке описанных в пьесе испытаний. Метафора Миллера так прочно прилипла, что до недавнего времени деятельность этого комитета зачастую именовалась «охотой на ведьм».

Но лучшим из всех, вероятно, является юмор. Фанатики, чем бы ни руководствовались, не обладали чувством юмора. Попадая впросак, они чувствовали себя как корова на льду. Викторианская мораль была уничтожена, в основном, тем, что к ней относились как к шутке. Подобное ей отношение получила и политическая корректность. Миллер писал: «Я рад, что мне удалось создать „Суровое испытание“, но, оглядываясь назад, очень часто желал обладать достаточным темпераментом, чтобы создать комедию абсурда, которой, безусловно, заслуживала ситуация». [17]

ABQ

Мой приятель-голландец как-то сказал, что мне следует считать Голландию образцом толерантного общества. Во многом это верно: у них давняя традиция свободы высказывать свои убеждения. На протяжение многих веков Нидерланды были страной, где можно было сказать то, что не принимали где-либо еще, что сделало государство центром схоластики и промышленности (связь которых настолько длительная, какую не может осознать большинство людей). Декарт, обвиняемый во Франции, плодотворно работал в Голландии.

И тем не менее, я удивляюсь. Голландцы живут по горло в правилах и установках. Здесь все еще многого нельзя, что же можно?

Конечно, высокая оценка либеральности и открытости — не гарантия чего-либо. Кто сомневается в их открытости? Наша гипотетическая мисс из пригорода думает то же самое и о себе. Учили ли ее этому? Кого бы ни спроси, мы услышим то же, тем не менее люди отчетливо дистанцируются от вещей, по-настоящему дурных. (Кто-то может оспорить термин «дурной» как оценочный, заменив его более нейтрально звучащим эвфемизмом «негативный» или «разрушительный»)

Когда люди не в ладах с арифметикой, им это известно, так как они проваливаются при проверке. Но когда люди закрыты и стеснены, им это неизвестно. Фактически, они думают совсем обратное. Вспомните, суть моды — быть невидимой.

В ином случае этого бы не произошло. Она не выглядит как что-то осязаемое, скорее, как естественное поведение. Это только со стороны видны колебания установок, норм и правил как руководства к действию и мы можем опознать в них моду.

Время предоставляет нам такую возможность. В самом деле, появление новой моды делает ясно различимой старую, ибо она начинает выглядеть смехотворно. С одного крайнего положения маятника другое выглядит особенно далеко.

Впрочем, чтобы заметить какую-то моду в наше время, требуется серьезное усилие. Не обладая достаточным временем для соблюдения дистанции, придется дистанцироваться самому. Вместо того, чтобы быть частью толпы, встаньте на достаточном удалении от нее и наблюдайте, что происходит. И проявите особое внимание тогда, когда требуется подавление какой-либо идеи. Веб-фильтры для детей и работников зачастую блокируют сайты с порнографией, насилием и распространением ненависти (hate speech). Что определяет порнографию и насилие? И что такое «распространение ненависти»? Похоже на фразу из «1984».

Ярлыки, подобные им, вероятно, являются важнейшими внешними признаками. Если утверждение ложно, то это наихудшая из вещей, которую Вы можете сказать про него. Не требуется утверждать, что оно еретическое. И если оно не является ложным, оно не должно быть подавлено или уничтожено. Так что, когда Вы видите термины, описываемые как "...-ист" или "...-ый", неважно, в 1630 или в 2030, это будет нездоровым признаком. Когда Вы слышите, как употребляют эти термины, спросите, почему их употребляют.

Особенно, если их употребляете Вы. Необязательно, если это будет толпа, которую Вы изучаете с отдаления, необходимо наблюдать и свои мысли с расстояния. Это не какая-то радикальная идея, по сути своей; это основное различие между ребенком и взрослым. Когда ребенок сердится из-за усталости, он не понимает, что происходит. Взрослый может осознать это и принять мысль «не бери в голову, я просто устал». Я не могу взять в толк, почему невозможно, подобно этому, учиться распознавать и не принимать на веру эффект моральных норм.

Вам придется еще шаг сверх того, чтобы научиться мыслить четко и ясно. Это труднее, ибо теперь Вы действуете наперекор социальным устоям, а не с ними заодно. Ваше стремление дорасти до того, чтобы держать свое дурное настроение при себе, поощряется. Лишь немногие помогают Вам дойти до того, чтобы не принимать во внимания дурные настроения общества.

Как вы увидите волну, будучи водной гладью? Всегда задавайте вопросы, это — единственная защита. Чего Вы не можете сказать? И почему?

---

Примечания

[1] Вероятно, инквизиция никогда и не собиралась претворять свои угрозы пытки в жизнь. Но это только потому, что Галилео ясно дал понять, что сделал бы все, о чем бы они ни попросили. Если бы он отказался, они бы так просто не отступили. Незадолго до этого инквизиторы сожгли философа Джордано Бруно, когда он не пошел на компромисс.

[2] Многие организации любезно публикуют списки запрещенных тем в стенах их офисов. К сожалению, эти списки обычно неполные, потому что есть такие шокирующие вещи, что никто даже и не ожидает их услышать. И в то же время, есть настолько общие, что, в любом случае невозможно буквально уследить за их употреблением. Редко какой университетский речевой кодекс не запрещал бы, в прямом смысле слова, Шекспира.

[3] Kundel H. L., C.F. Nodine, E.A. Krupinski. “Searching for lung nodules: Visual dwell indicates locations of false-positive and false-negative decisions”. Investigative Radiology, 1989, 24, 472-478.

[4] Глагол «diff» происходит из компьютерного жаргона, но это именно то слово, отражающее смысл, который мне хотелось передать. Происходит от названия утилиты diff в операционных системах семейства Unix, возвращающая список всех различий между двумя файлами. В более широком смысле оно означает неизбирательное и подробное всестороннее сравнение двух версий чего-либо.

[5] Может показаться, что я какой-то духовный релятивист. Но это далеко не так. Я полагаю, что понятие «категоричный» является одним из ярлыков, используемым в наше время для того, чтобы подавлять любые разговоры, а наши попытки быть «некатегоричными» покажутся в будущем одной из наиболее забавных наших особенностей.

[6] Это делает мир еще более запутанным для детей, т.к. то, что они видят, идет в разрез с тем, что им говорят. Я никогда не мог понять почему, например, португальские «исследователи» начали прокладывать свой путь вдоль побережья Африки. На самом деле, они искали рабов.

Bovill, Edward, The Golden Trade of the Moors, Oxford, 1963.

[7] Дети вскоре узнают эти слова от своих друзей, но они не знают о том, что не должны их использовать. Таким образом, на протяжении некоторого времени у Вас такое положение дел как какой-то в музыкальной комедии, где родители употребляют эти слова в своем кругу, но никогда произносят их при детях, а дети используют их в кругу своих друзей, но никогда не используют в речи при своих родителях.

[8] Несколько лет назад я работал в одном стартапе, чей логотип представлял собой закрашенный красный круг с белой буквой «V» по середине. После того, как мы с ним поработали, помнится, мне пришла в голову мысль, что красный круг — это довольно мощный символ. Красный, вероятно, самый базовый цвет, а круг – основная форма. Вместе они обладали такой визуальной пробивной силой! Почему не так много американских компаний использовали красный круг в качестве логотипа? А-а, ну да … (ссылка www.paulgraham.com/zero.html)

[9] Страх намного сильнее из этих двух сил. Иногда, когда я слышу, как кто-то произносит слово «gyp», я говорю им, с серьезным выражением лица, что это слово использовать нельзя, потому что оно считается унизительным по отношению к цыганам (англ. Gypsies). На самом деле словари расходятся во мнениях относительно этимологии данного слова. Но реакцией на эту шутку почти всегда бывает слегка напуганное согласие. Есть еще кое-что в моде, будь то в одежде или в убеждениях, что отнимает у людей уверенность. Когда они узнают что-то новое, они чувствуют, что это было что-то такое, о чем они уже должны были знать.

[10]
а) Я не хочу сказать, что мнения ученых непоколебимо правильные. Я хочу сказать только то, что их готовность обдумывать нешаблонные убеждения позволяет им делать рывок вперед. В остальном это иногда и недостаток. Как и другие люди науки, многие ученые никогда напрямую не зарабатывали на жизнь, т.е. никогда не получали оплату за оказанные услуги. Большинство ученых живет в аномальном микромире, где деньги – это что-то такое, что скупо выдается комиссиями вместо того, чтобы представлять их работу. И для них кажется естественным, что национальные экономики следуют тому же сценарию. В итоге, множество умных, в кавычках, людей пошли по пути социализма в середине XX века.

б) В данном эссе это один из ярких примеров того, о чем мы не можем говорить. Это нарушает принцип запрета университетской жизни. Среди университетов негласной аксиомой является то, что все области науки интеллектуально равны. Нет сомнений в том, что эта аксиома помогает решать некоторые вопросы деликатнее. Но когда Вы думаете о том, какое же удивительное совпадение потребовалось бы, чтобы это было истиной, и как бы удобно было для всех воспринимать это как истину, даже если это не так, как же не поставить это под сомнение? Особенно, когда Вы приходите к каким-либо выводам, которые Вы вынуждены принять. Например, это означало бы, что в отдельно взятой области взлетов и падений могло бы и не быть. Если бы все научные сферы не были бы так синхронизированы друг с другом (Вам действительно придется напрячься, чтобы усвоить это). И что же делать с университетами, где есть факультеты по кулинарному искусству или менеджменту спорта? Если Вы принимаете эту аксиому, то как далеко она простирается? Вы правда хотите оказаться в положении, когда придется отстаивать свои идеи о том, что дифференциальная геометрия не сложнее готовки?

[11] По-видимому, в пределах отрасли, такие мысли рассматривались бы как «отрицающие». Еще один ярлык, прямо как «капитулянт». Не говоря уже о том, что следует задаться вопросом, а истинны ли они? В самом деле, мерой здоровой организации, вероятно, является степень, до которой позволены такие отрицающие мысли. Там, где выполняется важная работа, отношение обычно больше кажется критичным и саркастичным, чем «благоприятным» и «располагающим». Люди, которых я знаю, и которые выполняют важную работу, думают, что у них все из рук вон плохо, но при этом у всех остальных еще хуже.

[12] Behar, Richard, «The Thriving Cult of Greed and Power», Time, 6 May 1991.

[13] Healy, Patrick, «Summers hits 'anti-Semitic' actions,»Boston Globe, 20 September 2002.

[14] «Tinkerers' champion,» The Economist, 20 June 2002.

[15] Под этим я подразумеваю, что Вам пришлось бы стать профессиональным полемистом, а не то, что мнение Ноама Хомского = то, что нельзя произносить. Если Вы даже и сказали то, чего не следует, Вы в шок повергнете как консерваторов, так и либералов. Прямо как если бы Вы отправились в прошлое на машине времени в Англию викторианской эпохи, Ваши убеждения шокировали бы и вигов, и тори.

[16] Traub, James, «Harvard Radical,» New York Times Magazine, 24 August 2003.

[17] Miller, Arthur, The Crucible in History and Other Essays,Methuen, 2000.

[18] Некоторые сообщества избегают слова «ошибочный» как слишком категоричное, а вместо этого используют более нейтрально звучащие эвфемизмы «несогласный» или «опровергающий».

Благодарность Саре Харлин (Sarah Harlin), Тревору Блеквеллу (Trevor Blackwell), Джессике Ливингстон (Jessica Livingston), Роберту Моррису (Robert Morris), Эрику Реймонду (Eric Raymond) И Бобу Ван Дер Звану (Bob van der Zwaan) за чтение черновиков этого эссе, и спасибо Лизе Рэндел (Lisa Randall), Джеки МакДоноу (Jackie McDonough), Райану Стэнли (Ryan Stanley) и Джоэлу Рейни (Joel Rainey) за обсуждения ересей. Разумеется, что они не несут никакой ответственности за мнения, высказанные в нём, и, в особенности, за мнения, которые в нём не высказаны.

Еще 80+ статей Пола Грэма на Хабре.
(Кто хочет помочь с переводом — подключайтесь)

П.С.
Если вам интересно попасть в Y Combinator и вам близки идеи Грэма, пишите в личку, есть у меня пара задумок.