В восьмидесятых журнал «Радио» опубликовал цикл статей, посвящённых тому, как продвинутый радиолюбитель мог бы собрать микрокомпьютер в домашних условиях. Так в тысячах семей впервые появились компьютеры. Это стало важной вехой в истории компьютеризации СССР и в формировании сообщества людей, интересующихся технологиями.
Недавно в гостях у Музея Яндекса побывали соавторы этого цикла статей и создатели компьютеров «Микро-80», «Радио-86РК» и «Микроша» — Геннадий Вадимович Зеленко и Сергей Николаевич Попов. Мы записали для Хабра истории, которые они рассказали. В конце поста можно посмотреть видео встречи.
Наш путь в мир электроники начинался как хобби, с детекторных приёмников. В моём случае это был конец сороковых — начало пятидесятых. С одной стороны, технологии тогда были развиты не настолько мощно, чтобы можно самому из деталей что-то слепить. С другой, уже собранные устройства в магазинах или стоили очень дорого, или не продавались. Когда появились электронные лампы, это было мощным стимулом начать что-то делать. И мы начали.
Как вы думаете, когда была произведена первая мини-ЭВМ, в каком году и в какой стране?
Немного истории. Фирма Intel — ленивые инженеры, которые, как всегда, делают то что надо. Однажды к ним пришёл заказ на смешную сумму — 50 тыс. долларов. Они должны были сделать четыре разных специализированных калькулятора. Но они же ленивые инженеры. Сказали — зачем нам четыре, мы сделаем один универсальный, затем тут перепаяем, тут перепрограммируем, и получится четыре. В Америке они сейчас самыми-самыми считаются, на памятниках пишут их имена. Они сделали, а руководство фирмы Intel увидело в их работе знак, что можно сделать что-то, чтобы потом потребитель сам под себя это переделывал. Так появились первые, совершенно дурацкие микроконтроллеры. В 74 году вышел Intel 8080, а в 78-м — Intel 8086. Его ещё можно было делать на том оборудовании, которое разрешил продать Никсон, а дальше всё, на этом наша микроэлектроника вроде бы благополучно остановилась.
Кстати, Motorola сделала свой первый процессор всего на два-три месяца позже, чем 8086. Motorola 68000, как писали, был гораздо лучше. Но во-первых, они опоздали на два-три месяца, а во-вторых, фирма Intel была столь хитра, что придумала себе поставщиков из Японии и Германии. Поэтому любой конструктор сомневался — вдруг Motorola разорится? C Intel такого опасения не было, их партнёры продолжили бы производство. Поэтому люди чаще выбирали Intel. Разработать — это только полдела.
Если вернуться к Intel 8080, наши тут же передрали его. Это даже почти не сленг, разве что правильно говорить — скрабировать. Слой за слоем микросхема сдирается, фотографируется, делаются соответствующие маски. Оборудование для производства (благодаря Никсону) есть, маски есть, потом можно воспроизвести эту схему, даже не понимая, как она работает. И в середине семидесятых появился микропроцессор со странным названием МПК-25. Под таким названием он существовал года два, таково первое появление этой элементной базы. Догадайтесь, почему МПК-25?
Я тогда рассматривал электронику как хобби или как вторую работу, по совместительству. Специальность у меня была другая, связанная с оптикой (я заканчивал Бауманский институт). Но в 1975 году в библиотеке мне попался переведённый журнал Electronics. Переводы обычно выходили через два-три месяца после оригиналов. На обложке было написано — «микропроцессор». Я не знал, что это такое, но когда увидел это слово, понял — это моё. Я зачитал этот журнал до дыр и стал искать, как бы убежать из ракетно-космической фирмы, в которой я работал по распределению, и заняться именно микропроцессорами.
Разработчики аппаратуры в институтах Cоветского Союза должны были в конце каждого года составлять списки деталей, которые им потребуются в следующем году. Мы сидели и сочиняли. Обычно в первой половине списка указывали то, что действительно необходимо, а вторую составляли по принципу «что душа попросит». К примеру, я однажды заказал двигатель для магнитофона — никто на такие заказы не обращал внимания. Самое странное, что все посылки приходили. И после журнала Electronics я написал в списке, чтобы привезли микропроцессор Intel 8080. Потом я уволился из этой организации, через полгода иду по улице и вдруг встречаю бывшую коллегу. Она говорит: «Слушай, ты что-то там заказал. Забери, иначе я всё выкину нафиг». Я пришёл, увидел красивую коробку, там лежало большое руководство по применению и штук пять микросхем.
На основе процессора 8080 многие на Западе стали лепить мелкие машинки, устройства. Тогда всё было принято публиковать, включая код. Мы без проблем собрали монитор по инструкции из какого-то журнала (возможно, из журнала Byte). Монитор — это совсем не то, что вы подумали. В IBM аналогом монитора стал BIOS. Это некая (на тот момент малюсенькая) программка, которая позволяла оживить ваш комплект деталей, чтобы он коммуницировал с внешними устройствами.
Монитор, который мы собрали, был универсальным. Настолько универсальным, что появился первый язык Basic, который работал под этим монитором.
Сейчас почти никто не помнит, что в Сокольниках в те годы устраивали разные международные выставки, посвящённые техническим штукам. К нам ехали из-за рубежа, показывали продукцию, микросхемы, чувствуя, что Советский Союз станет для них новым рынком. И вот мы, однажды посетив американский павильон или стенд, позаимствовали оттуда два рулона перфоленты. Очень надёжный носитель.
У нас была программист Марина, она отвлекала американцев, а мы «заимствовали». Дальше мы притащили рулоны к себе в МИЭМ, и поскольку собранный нами монитор был универсальный, а не от какой-то машины, то мы воткнули эту перфоленту, и она начала работать. Правда, американцы испортили первые две команды, чтобы так просто ничего не запустилось. Марина догадалась, что именно исправить, и всё заработало — на экране появилась надпись go to. Мы подумали, что она означает «Да пошёл ты». Несколько дней смотрели на неё и не знали, что же делать дальше.
Cамое интересное: через два дня после того, как мы позаимствовали перфоленту, на кафедре появляется наш ровесник, говорит — я был около стенда, всё видел, давайте делиться — и достаёт корочку КГБ. Мы начали делиться, отдали ему что-то, он нам что-то отдал. Ни он, ни мы не знали, что там внутри скрывается Basic. Ленты были предназначены в первую очередь для того, чтобы играть в электронные игры. На первой ленте была записана игра о губернаторе коммунистического острова, на другой — о посадке на Луну (нужно было посадить лунный модуль).
Так как переходы в интерпретаторе были изменены, игры запускалась сразу, без приглашения на экране. Мы добрались до спрятанного внутри Basic лишь потом — догадались, что работает интерпретатор. Он всегда сидит в памяти и каждую команду интерпретирует. Оказывается, в каждом рулоне основную часть занимал интерпретатор, и чуть-чуть — игрушка.
Состояние сферы радиоэлектроники в СССР усугублялось тем, что во главе Министерства радиопромышленности вставали просто члены партии, долго в этой отрасли проработавшие. Например, замминистра какое-то время был Николай Васильевич Горшков, который когда-то давно работал в радиоэлектронной промышленности, но был всего-навсего начальником инструментального цеха и, конечно, в электронике ничего не понимал.
У нас на кафедре работал сын Николая Васильевича, пригласили его отца — показать ему один из наших компьютеров, всё о нём рассказали. Он был очень скептичен. Приобнял меня за плечо и говорит:
— Ребята, вы занимаетесь ерундой. Вы вообще знаете, что такое компьютер? Это сто квадратных метров помещения, 30-50 человек обслуживающего персонала, 30 литров спирта на промывку контактов и мегаватт электроэнергии в месяц. Вот это компьютер. Он персональным быть не может и никогда не будет. Персональной бывает машина, дача, пенсия. Персональный компьютер — это нонсенс.
Замминистра промышленности. И ничего тут не поделаешь. Хорошо, что мы его не послушались.
На улице Кирова (ныне Мясницкая) была вывеска — журнал «Радио». Тираж — полтора миллиона экземпляров. Мы решили к ним обратиться. Нас поддержал заместитель главного редактора по фамилии Степанов, человек дальновидный, как нам показалось. Он почему-то за наше предложение ухватился, и мы начали эту безумную по размерам серию публикаций.
Забавно, что сам «Микро-80» мы так у себя и не собрали. Наша гордость — в том, что мы публиковали в журнале схемы, не проверяя их в сборе, потом по этим схемам кто-то что-то собирал, и как ни странно, всё работало.
В институте мы использовали похожую на «Микро-80» машину, чтобы печатать гороскопы для заинтересованных руководящих лиц. Если незаметно нажать кнопку на клавиатуре, гороскоп всегда выдавался идеальный, и все радовались. Плюс напечатали наши две диссертации.
В команде, которая целенаправленно занималась построением компьютеров, были Геннадий Вадимович, Виктор Панов, программист Марина и я. Я был не совсем родным членом коллектива. Все остальные закончили институт по этой специальности, а я пришёл немножко попозже. У тех, с кем мне прежде доводилось работать, было примерно такое же представление о компьютерах, как у замминистра Горшкова. А я сразу подумал, что мне такую штуку очень хочется домой. Лень — двигатель прогресса.
1983 год, помещение Совмина (сейчас это Белый дом). Проводилась выставка учебного оборудования, кажется, она называлась «Учёные Минвуза в стране», что-то в этом духе. В один из дней я был дежурным. Я сидел, от нечего делать рисовал на экранчике с разрешением 128 на 64 точки, нарисовал такую рожицу. И слышу за спиной перешёптывание. До того народу вокруг не было, вот я и отвлёкся. Оборачиваюсь — стоит академик Александров, президент Академии наук СССР, человек выше крыши. Сейчас вы и не знаете, кто у нас президент Академии наук, а тогда её очень уважали, а уж президент — это был вообще небожитель. И он говорит:
— Это ты меня нарисовал?
— Нет, так получилось.
— А что это вообще за штука?
Я рассказал. Говорит — интересно, хочу знать об этом больше.
— Я всё понял, заказываю вам пропуск.
— Но я один-то не могу, у меня начальник, ректор.
— Ладно, ему тоже закажу.
Приезжаем в Академию наук. Сейчас у них огромное здание, а тогда было небольшое, в Нескучном саду. Очень забавное место: на кабинетах таблички с фамилиями, но ни должности, ничего. Просто «Александров А. П.». Заходим, там секретарь:
— Вы откуда?
— Из МИЭМа.
— А, я вчера купила телевизор, он у меня сломался! — и начинает атаковать нашего ректора вопросами.
Вдруг дверь открывается, появляется Александров. Как было в Советском Союзе устроено? По телевидению он был именно таким, как на фото. А на самом деле он оказался горбатым, небольшого роста: «Мальчики. Проходи-проходи...» Смотрит подозрительно на нашего ректора.
Говорит — у меня дочь, я тебе в сентябре позвоню, приедь, пожалуйста, поучить её надо чему-то. В смысле — программированию.
Мы подарили Александрову один из наших компьютеров, сделанный на коленке. Он расчувствовался, говорит — я тоже был радиолюбителем. У него были большие книжные шкафы, и где-то на самом верху подшивка журналов. Говорит, вот там за 29 год моя статья. Я в разговоре с ним вспомнил момент, когда в журнале начали публиковать радиоприёмники, сделанные в виде мыльницы. Он в ответ жмёт плечами — не знает, о чём речь. И тут я понимаю, что в тот момент, когда я интересовался приёмником в виде мыльницы, он делал атомную бомбу.
В нашей команде появился молодой Юра Озеров, он решил сделать компьютер более компактным. Воспользовавшись имеющимся ПО, тем самым монитором и ориентируясь на советскую элементную базу, он максимально уменьшил количество необходимых микросхем. Дальше мы где-то достали печатную плату, потому что сами не могли развести так красиво и хорошо. Появилось вот это:
Это уже настоящая работающая штука, которая распространялась во многих тысячах экземпляров. Кстати, кроме журнала «Радио» мы читали кучу лекций, в том числе во Фрязино, в центрах электронной промышленности, пытались донести, что такое Intel 8080. Тот молодой кагэбэшник очень жалел, что его начальство никак не хотело применять этот процессор.
В ответ на наши публикации читатели присылали очень много писем. Они у меня до сих пор хранятся в специальном мешке, несколько тысяч штук. Письма приходили со всего Советского Союза, из Польши, несколько раз из Германии. Писали и частные лица, и руководители предприятий. Сначала конверты приходили в журнал «Радио», а оттуда пересылались на мой домашний адрес, так было устроено. У каждого письма был номер.
Он зашёл, оказалось — действительно развёлся. Жена сказала — ты не будешь видеться с ребёнком, пока у него не появится компьютер. Он кандидат биологических наук, никогда не держал паяльник в руках, но аккуратно сделал всё по инструкциям из журнала «Радио» и принёс в этом чемодане: компьютер, маленький телевизор ВЛ-100 и магнитофон. Я говорю — что не работает? Смотрю, всё в порядке. Отвечает — магнитофон не читает и не пишет программу. Смотрю, он магнитофон купил новый, опломбированный. Говорю — давай вскроем. Вскрыли, а там в выходном разъёме ни одного провода не припаяно.
В общем, починили, и семейная жизнь у него вроде начала налаживаться. Правда, потом жена, как в сказке Пушкина, попросила ещё что-то…
Мне предложили представить «Микрошу» на выставке в Лейпциге. Командировка обещала быть длинной: выставка проходила на бывшем танковом заводе, сначала несколько месяцев монтаж, потом две недели — сама выставка, потом ещё сколько-то времени на демонтаж. И никто из внешнеторговых работников ехать не хотел: «Ой, в этот Липецк мы не хотим». Так они Лейпциг называли. Поэтому нас, работников вузов, туда и засунули. А я только рад — надолго за рубеж, супер.
Выставка была посвящена Красноярскому краю. Приезжаем, там уже все развешано, большой текст на немецком языке: «Красноярск. Поместье Ленина в таких-то годах». Со мной приехал переводчик из Плехановского института. Он посмотрел на это, говорит — вы чего написали? Не поместье, а деревня, конечно. Сказались нюансы немецкого языка. Ему говорят — сиди, не твоё дело. «Ну я-то сейчас сюда сяду, а на сколько вы потом сядете?» После этих слов они бросились звонить в посольство. И мы всю ночь перебивали эту надпись.
Рядом с нашей «Микрошей» поставили большой станок для сверления печатных плат. Мы-то из вуза, а из Красноярска послали какого-то первого секретаря обкома. Он, естественно, совершенно не разбирался в станках и не мог ничего о них рассказать гостям. Поэтому нам пришлось быстренько изучить, как эти станки работают, и уже мы показывали их немцам. Они говорили — интересно, хорошо.
Вдруг нам приходит бумага: зря вы тут сидите, вы должны ходить по другим павильонам, узнавать, что у них нового, записывать. Такая, чисто кагэбэшная бумага. Ну ладно, пойдём. Приходим в какой-то немецкий павильон и видим — стоит точно такой же сверлильный станок. С нами была переводчица, мадам Комарова, которая защищала в Германии диссертацию. Она купила там какой-то безумный плащ. Подходит, рассматривает станок. Все немцы сбежались — такая красивая девушка пришла. И вдруг она спрашивает: «А какая точность двойного позиционирования?» Все разбежались.
До перестройки был ещё почти год, никто не подозревал, что случится. Немцы интересовались, какой будет новая модель «Лады». У нас с собой было два вида брошюрок для гостей выставки. Одна — с речью Горбачёва на съезде, другая — с космическими картинками. Мы думали, что брать будут картинки, а получилось наоборот — немцы в основном интересовались речью Горбачёва. Видимо, чувствовали, что что-то произойдёт.
Однажды, не помню как, мы попали на Лианозовский электромеханический завод (раньше он назывался «вагоностроительный»). Там делали радиолокаторы и ещё что-то — сугубо военное предприятие. Мы принесли директору завода компьютер «Радио-86РК», один из вариантов. Как ни странно, мы его врубили в телевизор в директорском кабинете, и всё заработало. Он почесал затылок. А тогда была такая же тенденция, что и сейчас: если есть военно-промышленное предприятие, пусть оно и для быта что-то выпускает. Он: «Я буду это делать». Мы скромно так говорим — понимаете, эта микросхема в Советском Союзе пока ещё не выпускается. И вот эта. Он: «Ну и что? Я куплю ведро микросхем на Западе и буду делать». Вот это решение нормального руководителя. И Лианозовский завод стал производить «Микрошу».
«Микроша» выпускался не только в Лианозово, но и на Ульяновском радиоламповом заводе. Там же выпускалось и ещё кое-что, что послужило источником моих дальнейших дел в 90-е годы.
На закате СССР средняя зарплата по стране была 160 рублей. Молодой специалист получал 110, ведущий инженер — 200, доцент — почти 500. Став доцентом, я месяца три получал эти деньги, а потом случился переворот. И всё, я на нуле. Тут со мной связывается некий армянин по фамилии Бапке. Говорит — не могли бы вы сделать игровой автомат? Всё это происходит в тот момент, когда стреляли по Вильнюсской телебашне, 1991 год. Вы, наверное, этого не знаете или не помните.
Он говорит — давайте поедем в Клайпеду, я покажу, что именно надо сделать. Мне страшно стало, а он говорит: «Да ладно, поехали». Почему-то я решился. Помчались сначала на поезде до Риги, а потом через прибалтийские республики до Клайпеды.
Он показал игровой автомат, мы согласились начать их делать. И купили целый контейнер плат, которые выпускались на Ульяновском заводе (в 90-е их всё равно уже никто не хотел брать). Контейнер дошёл до Москвы, мы сняли квартиру и развернули там производство плат. Получилась удачная игрушка, всё как надо.
Мы довольно прилично заработали на этом, у нас появились деньги. Он меня спрашивал: «Сколько вам в этом журнале «Радио» заплатили?» Я пожимаю плечами, говорю — настолько мало, что даже не знаю. «Зато ты теперь всё с меня получишь!» Он оказался прав. Странные были годы.
Недавно в гостях у Музея Яндекса побывали соавторы этого цикла статей и создатели компьютеров «Микро-80», «Радио-86РК» и «Микроша» — Геннадий Вадимович Зеленко и Сергей Николаевич Попов. Мы записали для Хабра истории, которые они рассказали. В конце поста можно посмотреть видео встречи.
- Пятидесятые и шестидесятые
- Семидесятые
?Никсон и ленивые инженеры
?Процессор, который чуть не выкинули
?Как в руки Геннадия Зеленко и Сергея Попова попал язык Basic - Восьмидесятые
?30 литров спирта и персональная пенсия
?Чертежи без образца и идеальная машинистка
?«Портрет» академика Александрова
?Письма в промышленных масштабах
?Спасённый брак
?Выставка в Лейпциге
?Ведро микросхем - Девяностые
- Видео встречи и сессии вопросов и ответов
Пятидесятые и шестидесятые
Геннадий Зеленко:
Прежде всего мы хотим поблагодарить молодых ребят, которые вспомнили и помнят о нас и о истории вычислительной техники. Когда мы обсуждали план встречи в Музее Яндекса, вдруг возник вопрос (не у нас, конечно, у молодых): а как вам работалось?.. Мы сообразили, что под словом «работалось» имелось в виду — давно и в Советском Союзе. Ответ — нормально работалось. Но это слишком короткий ответ.Наш путь в мир электроники начинался как хобби, с детекторных приёмников. В моём случае это был конец сороковых — начало пятидесятых. С одной стороны, технологии тогда были развиты не настолько мощно, чтобы можно самому из деталей что-то слепить. С другой, уже собранные устройства в магазинах или стоили очень дорого, или не продавались. Когда появились электронные лампы, это было мощным стимулом начать что-то делать. И мы начали.
Сергей Попов:
Мой путь в электронику начался попозже, и начался он с преступления. Сейчас уже можно рассказать, срок давности вышел. Это была середина шестидесятых. Я тоже попытался сделать детекторный приёмник. У меня было всё необходимое: привод, диод, наушник. Не хватало предмета, на который я мог бы намотать катушку приёмника. Поэтому я отпилил кусочек от отцовской лопаты. Отец потом долго удивлялся, что лопата какая-то короткая стала. Собрать приёмник казалось несказанной радостью. Мне тогда было лет 12.Как вы думаете, когда была произведена первая мини-ЭВМ, в каком году и в какой стране?
Правильный ответ
В 1963 году в Ленинграде советские инженеры Альфред Сарант (по паспорту Филипп Георгиевич Старос) и Джоэл Барр (Иосиф Вениаминович Берг) собрали УМ1-НХ — «Управляющую машину для народного хозяйства», первую в мире мини-ЭВМ. Двойные имена связаны с тем, что раньше они были разведчиками. УМ1-НХ проработала долго — ещё в середине 90-х такой компьютер стоял в прокатном цехе «Северстали» и управлял прокатом.
Семидесятые
Никсон и ленивые инженеры
Геннадий Зеленко:
В 1972 году в СССР приезжает президент Никсон, они с Брежневым целуются, и Никсон разрешает — а это было строжайше запрещено — продать в Советский Союз современное американское оборудование для производства микросхем. Оно поступило в Зеленоград и в Киев, в НПО «Кристалл». Наши тогда смогли начать делать нормальные микросхемы.Немного истории. Фирма Intel — ленивые инженеры, которые, как всегда, делают то что надо. Однажды к ним пришёл заказ на смешную сумму — 50 тыс. долларов. Они должны были сделать четыре разных специализированных калькулятора. Но они же ленивые инженеры. Сказали — зачем нам четыре, мы сделаем один универсальный, затем тут перепаяем, тут перепрограммируем, и получится четыре. В Америке они сейчас самыми-самыми считаются, на памятниках пишут их имена. Они сделали, а руководство фирмы Intel увидело в их работе знак, что можно сделать что-то, чтобы потом потребитель сам под себя это переделывал. Так появились первые, совершенно дурацкие микроконтроллеры. В 74 году вышел Intel 8080, а в 78-м — Intel 8086. Его ещё можно было делать на том оборудовании, которое разрешил продать Никсон, а дальше всё, на этом наша микроэлектроника вроде бы благополучно остановилась.
Кстати, Motorola сделала свой первый процессор всего на два-три месяца позже, чем 8086. Motorola 68000, как писали, был гораздо лучше. Но во-первых, они опоздали на два-три месяца, а во-вторых, фирма Intel была столь хитра, что придумала себе поставщиков из Японии и Германии. Поэтому любой конструктор сомневался — вдруг Motorola разорится? C Intel такого опасения не было, их партнёры продолжили бы производство. Поэтому люди чаще выбирали Intel. Разработать — это только полдела.
Intel i8080 и советский аналог — КР580ВМ80А. Фото: Konstantin Lanzet, CPU collection Konstantin Lanzet, commons.wikimedia.org
Если вернуться к Intel 8080, наши тут же передрали его. Это даже почти не сленг, разве что правильно говорить — скрабировать. Слой за слоем микросхема сдирается, фотографируется, делаются соответствующие маски. Оборудование для производства (благодаря Никсону) есть, маски есть, потом можно воспроизвести эту схему, даже не понимая, как она работает. И в середине семидесятых появился микропроцессор со странным названием МПК-25. Под таким названием он существовал года два, таково первое появление этой элементной базы. Догадайтесь, почему МПК-25?
Правильный ответ
Микропроцессор к XXV cъезду
Процессор, который чуть не выкинули
Я тогда рассматривал электронику как хобби или как вторую работу, по совместительству. Специальность у меня была другая, связанная с оптикой (я заканчивал Бауманский институт). Но в 1975 году в библиотеке мне попался переведённый журнал Electronics. Переводы обычно выходили через два-три месяца после оригиналов. На обложке было написано — «микропроцессор». Я не знал, что это такое, но когда увидел это слово, понял — это моё. Я зачитал этот журнал до дыр и стал искать, как бы убежать из ракетно-космической фирмы, в которой я работал по распределению, и заняться именно микропроцессорами.
Разработчики аппаратуры в институтах Cоветского Союза должны были в конце каждого года составлять списки деталей, которые им потребуются в следующем году. Мы сидели и сочиняли. Обычно в первой половине списка указывали то, что действительно необходимо, а вторую составляли по принципу «что душа попросит». К примеру, я однажды заказал двигатель для магнитофона — никто на такие заказы не обращал внимания. Самое странное, что все посылки приходили. И после журнала Electronics я написал в списке, чтобы привезли микропроцессор Intel 8080. Потом я уволился из этой организации, через полгода иду по улице и вдруг встречаю бывшую коллегу. Она говорит: «Слушай, ты что-то там заказал. Забери, иначе я всё выкину нафиг». Я пришёл, увидел красивую коробку, там лежало большое руководство по применению и штук пять микросхем.
Как в руки Геннадия Зеленко и Сергея Попова попал язык Basic
На основе процессора 8080 многие на Западе стали лепить мелкие машинки, устройства. Тогда всё было принято публиковать, включая код. Мы без проблем собрали монитор по инструкции из какого-то журнала (возможно, из журнала Byte). Монитор — это совсем не то, что вы подумали. В IBM аналогом монитора стал BIOS. Это некая (на тот момент малюсенькая) программка, которая позволяла оживить ваш комплект деталей, чтобы он коммуницировал с внешними устройствами.
Монитор, который мы собрали, был универсальным. Настолько универсальным, что появился первый язык Basic, который работал под этим монитором.
Сейчас почти никто не помнит, что в Сокольниках в те годы устраивали разные международные выставки, посвящённые техническим штукам. К нам ехали из-за рубежа, показывали продукцию, микросхемы, чувствуя, что Советский Союз станет для них новым рынком. И вот мы, однажды посетив американский павильон или стенд, позаимствовали оттуда два рулона перфоленты. Очень надёжный носитель.
У нас была программист Марина, она отвлекала американцев, а мы «заимствовали». Дальше мы притащили рулоны к себе в МИЭМ, и поскольку собранный нами монитор был универсальный, а не от какой-то машины, то мы воткнули эту перфоленту, и она начала работать. Правда, американцы испортили первые две команды, чтобы так просто ничего не запустилось. Марина догадалась, что именно исправить, и всё заработало — на экране появилась надпись go to. Мы подумали, что она означает «Да пошёл ты». Несколько дней смотрели на неё и не знали, что же делать дальше.
Cамое интересное: через два дня после того, как мы позаимствовали перфоленту, на кафедре появляется наш ровесник, говорит — я был около стенда, всё видел, давайте делиться — и достаёт корочку КГБ. Мы начали делиться, отдали ему что-то, он нам что-то отдал. Ни он, ни мы не знали, что там внутри скрывается Basic. Ленты были предназначены в первую очередь для того, чтобы играть в электронные игры. На первой ленте была записана игра о губернаторе коммунистического острова, на другой — о посадке на Луну (нужно было посадить лунный модуль).
Так как переходы в интерпретаторе были изменены, игры запускалась сразу, без приглашения на экране. Мы добрались до спрятанного внутри Basic лишь потом — догадались, что работает интерпретатор. Он всегда сидит в памяти и каждую команду интерпретирует. Оказывается, в каждом рулоне основную часть занимал интерпретатор, и чуть-чуть — игрушка.
Сергей Попов
Восьмидесятые
30 литров спирта и персональная пенсия
Состояние сферы радиоэлектроники в СССР усугублялось тем, что во главе Министерства радиопромышленности вставали просто члены партии, долго в этой отрасли проработавшие. Например, замминистра какое-то время был Николай Васильевич Горшков, который когда-то давно работал в радиоэлектронной промышленности, но был всего-навсего начальником инструментального цеха и, конечно, в электронике ничего не понимал.
У нас на кафедре работал сын Николая Васильевича, пригласили его отца — показать ему один из наших компьютеров, всё о нём рассказали. Он был очень скептичен. Приобнял меня за плечо и говорит:
— Ребята, вы занимаетесь ерундой. Вы вообще знаете, что такое компьютер? Это сто квадратных метров помещения, 30-50 человек обслуживающего персонала, 30 литров спирта на промывку контактов и мегаватт электроэнергии в месяц. Вот это компьютер. Он персональным быть не может и никогда не будет. Персональной бывает машина, дача, пенсия. Персональный компьютер — это нонсенс.
Замминистра промышленности. И ничего тут не поделаешь. Хорошо, что мы его не послушались.
Чертежи без образца и идеальная машинистка
На улице Кирова (ныне Мясницкая) была вывеска — журнал «Радио». Тираж — полтора миллиона экземпляров. Мы решили к ним обратиться. Нас поддержал заместитель главного редактора по фамилии Степанов, человек дальновидный, как нам показалось. Он почему-то за наше предложение ухватился, и мы начали эту безумную по размерам серию публикаций.
Забавно, что сам «Микро-80» мы так у себя и не собрали. Наша гордость — в том, что мы публиковали в журнале схемы, не проверяя их в сборе, потом по этим схемам кто-то что-то собирал, и как ни странно, всё работало.
В институте мы использовали похожую на «Микро-80» машину, чтобы печатать гороскопы для заинтересованных руководящих лиц. Если незаметно нажать кнопку на клавиатуре, гороскоп всегда выдавался идеальный, и все радовались. Плюс напечатали наши две диссертации.
Сергей Попов:
Когда я принес своему руководителю напечатанную диссертацию, он сделал вид, что листает её, а потом говорит: «Где ты взял такую машинистку? Посмотри, как ей удается правый край выравнивать, она что, рассчитывает и проводит?» Пришлось рассказать, чем мы занимаемся.В команде, которая целенаправленно занималась построением компьютеров, были Геннадий Вадимович, Виктор Панов, программист Марина и я. Я был не совсем родным членом коллектива. Все остальные закончили институт по этой специальности, а я пришёл немножко попозже. У тех, с кем мне прежде доводилось работать, было примерно такое же представление о компьютерах, как у замминистра Горшкова. А я сразу подумал, что мне такую штуку очень хочется домой. Лень — двигатель прогресса.
«Портрет» академика Александрова
1983 год, помещение Совмина (сейчас это Белый дом). Проводилась выставка учебного оборудования, кажется, она называлась «Учёные Минвуза в стране», что-то в этом духе. В один из дней я был дежурным. Я сидел, от нечего делать рисовал на экранчике с разрешением 128 на 64 точки, нарисовал такую рожицу. И слышу за спиной перешёптывание. До того народу вокруг не было, вот я и отвлёкся. Оборачиваюсь — стоит академик Александров, президент Академии наук СССР, человек выше крыши. Сейчас вы и не знаете, кто у нас президент Академии наук, а тогда её очень уважали, а уж президент — это был вообще небожитель. И он говорит:
— Это ты меня нарисовал?
— Нет, так получилось.
— А что это вообще за штука?
Я рассказал. Говорит — интересно, хочу знать об этом больше.
Геннадий Зеленко:
На следующий день, не успел я прийти на работу, мне говорят — Александров велел тебе приехать к нему. А куда приехать, с кем связаться? Неизвестно. Я беру обычный телефонный справочник, ищу Академию наук, набираю номер и говорю — академик Александров просил, чтобы я приехал. На том конце явно решили, что появился очередной шизофреник, и бросили трубку. Через некоторое время я опять звоню, опять начинаю объяснять. Собеседница попалась более вразумительная, говорит — подождите. Через некоторое время приходит мужик, который всеми управляет, я ему тоже долго рассказываю, он что-то проверяет, просит перезвонить. Говорит:— Я всё понял, заказываю вам пропуск.
— Но я один-то не могу, у меня начальник, ректор.
— Ладно, ему тоже закажу.
Приезжаем в Академию наук. Сейчас у них огромное здание, а тогда было небольшое, в Нескучном саду. Очень забавное место: на кабинетах таблички с фамилиями, но ни должности, ничего. Просто «Александров А. П.». Заходим, там секретарь:
— Вы откуда?
— Из МИЭМа.
— А, я вчера купила телевизор, он у меня сломался! — и начинает атаковать нашего ректора вопросами.
Вдруг дверь открывается, появляется Александров. Как было в Советском Союзе устроено? По телевидению он был именно таким, как на фото. А на самом деле он оказался горбатым, небольшого роста: «Мальчики. Проходи-проходи...» Смотрит подозрительно на нашего ректора.
Говорит — у меня дочь, я тебе в сентябре позвоню, приедь, пожалуйста, поучить её надо чему-то. В смысле — программированию.
Мы подарили Александрову один из наших компьютеров, сделанный на коленке. Он расчувствовался, говорит — я тоже был радиолюбителем. У него были большие книжные шкафы, и где-то на самом верху подшивка журналов. Говорит, вот там за 29 год моя статья. Я в разговоре с ним вспомнил момент, когда в журнале начали публиковать радиоприёмники, сделанные в виде мыльницы. Он в ответ жмёт плечами — не знает, о чём речь. И тут я понимаю, что в тот момент, когда я интересовался приёмником в виде мыльницы, он делал атомную бомбу.
Письма в промышленных масштабах
В нашей команде появился молодой Юра Озеров, он решил сделать компьютер более компактным. Воспользовавшись имеющимся ПО, тем самым монитором и ориентируясь на советскую элементную базу, он максимально уменьшил количество необходимых микросхем. Дальше мы где-то достали печатную плату, потому что сами не могли развести так красиво и хорошо. Появилось вот это:
Микрокомпьютер «Радио-86РК», 1986 г. Фото: Audriusa, commons.wikimedia.org
Это уже настоящая работающая штука, которая распространялась во многих тысячах экземпляров. Кстати, кроме журнала «Радио» мы читали кучу лекций, в том числе во Фрязино, в центрах электронной промышленности, пытались донести, что такое Intel 8080. Тот молодой кагэбэшник очень жалел, что его начальство никак не хотело применять этот процессор.
В ответ на наши публикации читатели присылали очень много писем. Они у меня до сих пор хранятся в специальном мешке, несколько тысяч штук. Письма приходили со всего Советского Союза, из Польши, несколько раз из Германии. Писали и частные лица, и руководители предприятий. Сначала конверты приходили в журнал «Радио», а оттуда пересылались на мой домашний адрес, так было устроено. У каждого письма был номер.
Спасённый брак
Сергей Попов:
Несмотря на то, что мы просили не давать наши адреса, самым настойчивым удавалось их узнавать. Однажды вечером в моей квартире раздался звонок, открываю — стоит мужчина с чемоданом, смотрит на меня и говорит: «Я с женой развёлся». И чемодан потихоньку просовывает в дверной проем. «Вам кто нужен?» Называет моё имя. «А я чем могу помочь?» Думал, он ответит: «Я у вас жить буду». Говорит: «Я вам всё расскажу, только пустите».Он зашёл, оказалось — действительно развёлся. Жена сказала — ты не будешь видеться с ребёнком, пока у него не появится компьютер. Он кандидат биологических наук, никогда не держал паяльник в руках, но аккуратно сделал всё по инструкциям из журнала «Радио» и принёс в этом чемодане: компьютер, маленький телевизор ВЛ-100 и магнитофон. Я говорю — что не работает? Смотрю, всё в порядке. Отвечает — магнитофон не читает и не пишет программу. Смотрю, он магнитофон купил новый, опломбированный. Говорю — давай вскроем. Вскрыли, а там в выходном разъёме ни одного провода не припаяно.
В общем, починили, и семейная жизнь у него вроде начала налаживаться. Правда, потом жена, как в сказке Пушкина, попросила ещё что-то…
Выставка в Лейпциге
Геннадий Зеленко:
В восьмидесятых проводился конкурс на компьютер для школы. Витя Панов, наш третий участник, говорит — микрокомпьютер, школа. Вот и получилась «Микроша»:Фото: Alecv, commons.wikimedia.org
Мне предложили представить «Микрошу» на выставке в Лейпциге. Командировка обещала быть длинной: выставка проходила на бывшем танковом заводе, сначала несколько месяцев монтаж, потом две недели — сама выставка, потом ещё сколько-то времени на демонтаж. И никто из внешнеторговых работников ехать не хотел: «Ой, в этот Липецк мы не хотим». Так они Лейпциг называли. Поэтому нас, работников вузов, туда и засунули. А я только рад — надолго за рубеж, супер.
Выставка была посвящена Красноярскому краю. Приезжаем, там уже все развешано, большой текст на немецком языке: «Красноярск. Поместье Ленина в таких-то годах». Со мной приехал переводчик из Плехановского института. Он посмотрел на это, говорит — вы чего написали? Не поместье, а деревня, конечно. Сказались нюансы немецкого языка. Ему говорят — сиди, не твоё дело. «Ну я-то сейчас сюда сяду, а на сколько вы потом сядете?» После этих слов они бросились звонить в посольство. И мы всю ночь перебивали эту надпись.
Рядом с нашей «Микрошей» поставили большой станок для сверления печатных плат. Мы-то из вуза, а из Красноярска послали какого-то первого секретаря обкома. Он, естественно, совершенно не разбирался в станках и не мог ничего о них рассказать гостям. Поэтому нам пришлось быстренько изучить, как эти станки работают, и уже мы показывали их немцам. Они говорили — интересно, хорошо.
Вдруг нам приходит бумага: зря вы тут сидите, вы должны ходить по другим павильонам, узнавать, что у них нового, записывать. Такая, чисто кагэбэшная бумага. Ну ладно, пойдём. Приходим в какой-то немецкий павильон и видим — стоит точно такой же сверлильный станок. С нами была переводчица, мадам Комарова, которая защищала в Германии диссертацию. Она купила там какой-то безумный плащ. Подходит, рассматривает станок. Все немцы сбежались — такая красивая девушка пришла. И вдруг она спрашивает: «А какая точность двойного позиционирования?» Все разбежались.
До перестройки был ещё почти год, никто не подозревал, что случится. Немцы интересовались, какой будет новая модель «Лады». У нас с собой было два вида брошюрок для гостей выставки. Одна — с речью Горбачёва на съезде, другая — с космическими картинками. Мы думали, что брать будут картинки, а получилось наоборот — немцы в основном интересовались речью Горбачёва. Видимо, чувствовали, что что-то произойдёт.
Ведро микросхем
Однажды, не помню как, мы попали на Лианозовский электромеханический завод (раньше он назывался «вагоностроительный»). Там делали радиолокаторы и ещё что-то — сугубо военное предприятие. Мы принесли директору завода компьютер «Радио-86РК», один из вариантов. Как ни странно, мы его врубили в телевизор в директорском кабинете, и всё заработало. Он почесал затылок. А тогда была такая же тенденция, что и сейчас: если есть военно-промышленное предприятие, пусть оно и для быта что-то выпускает. Он: «Я буду это делать». Мы скромно так говорим — понимаете, эта микросхема в Советском Союзе пока ещё не выпускается. И вот эта. Он: «Ну и что? Я куплю ведро микросхем на Западе и буду делать». Вот это решение нормального руководителя. И Лианозовский завод стал производить «Микрошу».
Девяностые
«Микроша» выпускался не только в Лианозово, но и на Ульяновском радиоламповом заводе. Там же выпускалось и ещё кое-что, что послужило источником моих дальнейших дел в 90-е годы.
На закате СССР средняя зарплата по стране была 160 рублей. Молодой специалист получал 110, ведущий инженер — 200, доцент — почти 500. Став доцентом, я месяца три получал эти деньги, а потом случился переворот. И всё, я на нуле. Тут со мной связывается некий армянин по фамилии Бапке. Говорит — не могли бы вы сделать игровой автомат? Всё это происходит в тот момент, когда стреляли по Вильнюсской телебашне, 1991 год. Вы, наверное, этого не знаете или не помните.
Он говорит — давайте поедем в Клайпеду, я покажу, что именно надо сделать. Мне страшно стало, а он говорит: «Да ладно, поехали». Почему-то я решился. Помчались сначала на поезде до Риги, а потом через прибалтийские республики до Клайпеды.
Он показал игровой автомат, мы согласились начать их делать. И купили целый контейнер плат, которые выпускались на Ульяновском заводе (в 90-е их всё равно уже никто не хотел брать). Контейнер дошёл до Москвы, мы сняли квартиру и развернули там производство плат. Получилась удачная игрушка, всё как надо.
Мы довольно прилично заработали на этом, у нас появились деньги. Он меня спрашивал: «Сколько вам в этом журнале «Радио» заплатили?» Я пожимаю плечами, говорю — настолько мало, что даже не знаю. «Зато ты теперь всё с меня получишь!» Он оказался прав. Странные были годы.