Основатели Gonka Даниил и Давид Либерман объездили десятки стран за последние несколько месяцев, общаясь с лидерами AI-рынка, GPU-провайдерами и государственными кластерами. Спешка понятна: до AGI осталось мало времени, а мы ещё даже не придумали, какова будет роль людей в этом будущем.

Братья Даниил и Давид Либерманы — серийные предприниматели, создавших порядка 10 бизнесов от интернет-провайдера и геймдев-студии до стартапа вокруг AR-персонажей (куплен создателем Snapchat за 60 млн долларов) и фонда инвестиций в людей напрямую. Уже на ранних этапах OpenAI Даниил и Давид выступали советниками и архитекторами того, как устроена её корпоративная структура.

Они живут в Калифорнии и находятся прямо в эпицентре AI-революции, как с точки зрения связей, так и проектов, которыми занимаются. А влияние на рынке AI, в том числе участие в судьбоносных сделках и решениях — штука, ценность которой сегодня крайне сложно переоценить.Либерманов редко встретишь поодиночке: они вроде как один человек с общей жизнью, но в двух проявлениях личности. Даниил — экстравертивная: быстро загорается, спорит, демонстрирует яркие эмоции. Давид — более интровертивная: говорит спокойно, задумчиво, готов примирять и соглашаться, идти на компромиссы.

Чтобы сделать этот мир иначе, Давид вырабатывает план, расписывает задачки, методично штудирует данные, часами пишет код. Если на его пути встретится препятствие, он пойдёт перепроверять вычисления, улучшать алгоритм, делать ещё один подход к решению. Даниил может выскочить из-за стола, схватить канистру бензина и поджечь всё заведение — по крайней мере, такое складывается впечатление.

Сейчас основной стартап братьев — Gonka, он строит токеномику рынка децентрализованных AI-вычислений. Два года назад с его идеей Даниил и Давид тоже приходили к братьям Павлу и Николаю Дуровым: тогда Николай не поверил в неё и сказал, что видит решение иначе. Однако 29 октября Павел Дуров анонсировал проект Cocoon, в основе которого лежит та же идея: объединить децентрализованные GPU-кластеры для AI-вычислений, но на платформе TON.

После 5-часового разговора с ними мне стало лучше понятно, как именно братья видят будущее и почему верят, что основа его изобилия — в децентрализации.

Глава 1. Братья и точка невозврата

Два полюса одной силы

Взаимодействие Даниила и Давида Либерманов как двух половин одной личности постоянно проявляется в разговоре. Даниил может резко переключиться с технических деталей на философию: «Если гравитация есть, ты понимаешь, что можешь взлететь в космос. Потому что понимаешь, что нас ограничивает». Давид подхватывает и уточняет: «AI — воплощение этой копируемости. Идея в том, что к копируемым продуктам вообще нужно относиться по-другому».

До Gonka они создали несколько компаний — три успешных, шесть неуспешных. «Большинство твоих попыток как предпринимателя будут неуспешными. В любом случае. Это нормально», — объясняет Давид. Одна из успешных — шоу «Мульт Личности» для Первого канала, для которого они автоматизировали процессы анимации настолько эффективно, что конкуренты не могут повторить это до сих пор, спустя 13 лет.

Принцип копируемости и автоматизации заложен в ДНК всех их проектов. Как только можно взять процесс, разложить его на части и автоматизировать — они это делают. Машинное обучение для устранения рутины. Масштабирование через копирование. Большой результат на большом масштабе.

Сейчас они путешествуют по миру — Даниил за этот год побывал в 24 странах — и встречаются с людьми, которые строят или уже построили ИИ-инфраструктуру, от частных GPU-провайдеров до государственных кластеров. Задача — вовлечь их в создание глобального децентрализованного ИИ как альтернативы OpenAI, Google и Anthropic.

«То, что мы делаем, — это глобальный ИИ, в котором будут участвовать люди со всех точек. Уже сегодня участвуют люди из всех частей мира, будут участвовать люди из практически всех стран, потому что только так можно сделать альтернативу тому, что сегодня есть», — говорит Давид.

Две недели и две минуты до AGI

Даниил формулирует это прямо: «Если бы на сегодняшний день мы в точности знали, что AI гарантированно будет децентрализованным и свободным, я бы занялся биологическими квантовыми компьютерами».

Но такой уверенности нет. Поэтому он бросил всё остальное.

«Может быть, до AGI и осталось два года, но даже если 10-15, то это всё равно очень быстро с точки зрения того, как сильно изменится мир. И представь, насколько не классно будет, если он будет очень централизован».

AGI — общий искусственный интеллект, система, которая превосходит человека во всём. Не в конкретных задачах, а вообще во всём. Когда это произойдёт, мир изменится навсегда. Не только потому что любой сможет очень хорошо программировать, создавать видео, игры и другие цифровые вещи — AGI очень быстро проникнет в офлайн, что уже хорошо видно по усилиям десятков и сотен компаний в сфере робототехники. А это значит, что замещаться будет не только интеллектуальный труд, но и физический.

Старые понятия вроде «работы», «безработицы», «борьбы за ресурсы» потеряют смысл. Появится экономика копируемости, где ценность не ограничена, как нефть или золото, а может тиражироваться без предела.

Мы жили в экономике ограниченности так долго, что не умеем даже думать иначе. Золото, нефть, редкоземельные металлы — всё это существует в ограниченном количестве. Каждый следующий баррель нефти сложнее добыть, потому что надо копать глубже. Ресурсы ограничены, людей становится больше, поэтому цены растут.

Копируемость означает, что для производства следующего экземпляра не требуется труда. Цифровой файл можно скопировать миллион раз без дополнительных затрат. Нейросеть, обученная один раз, может обслуживать миллиард пользователей. Себестоимость каждой копии стремится к нулю.

На какое-то время казалось, что этот феномен касается только цифровых продуктов. Но ИИ меняет правила.

Проблема в том, что достижение AGI может идти по двум сценариям. В одном — у каждого человека есть свой робот, инструмент, который делает любую работу лучше любого человека. В другом все роботы принадлежат нескольким корпорациям, которые контролируют доступ к ним и диктуют всем условия, определяют уровень жизни. Представьте себе Joja Corporation из игры Stardew Valley: безликий монстр, контролирующий спрос и предложение, убивающий всё живое.

Даниил и Давид строят инфраструктуру для первого сценария. И времени осталось мало.

Старый мир и его понятия

Из концепции копируемости следует, что многие привычные понятия становятся нерелевантными.

«Эта концепция устаревает. Но мы жили в этом мире так долго, что не умеем даже думать инач��, не то что действовать», — добавляет Давид.

Когда говорят про ИИ, часто звучат фразы вроде «потеря работы». Но и эти термины скоро станут нерелевантными. Работа сама по себе строится по принципу того, что ресурсы ограничены, и нужно обменять своё время, чтобы их получить.

Но что означает «безработица» в мире, где у тебя есть робот, который делает любую работу лучше тебя? Этот вопрос звучит абсурдно именно потому, что мы всё ещё думаем категориями старого мира.

Перестроить мышление — это не просто интеллектуальное упражнение. Это необходимость. Потому что через несколько лет (два, десять, пятнадцать — неважно) мир будет работать по другим правилам.

Когда роботы копируют роботов

«Мы сейчас будем наблюдать, как и физическое начнёт быть копируемым», — говорит Давид.

До недавнего времени копируемость была ограничена цифровым миром. Но ИИ-роботы изменят это. Как только робот может собрать другого робота без участия человека, физический мир становится копируемым.

Сто тысяч роботов создают двести тысяч роботов, те создают четыреста тысяч, и всё это не требует человеческого труда. Экспоненциальный рост без ограничений.

Какая себестоимость у робота? На эффекте масштаба при производстве сотен тысяч и миллионов — лишь себестоимость материалов. Но даже материалы можно переработать со свалок машин, которые сейчас простаивают. «Такое будущее будет изобильным только в том случае, если эта копируемость будет максимально доступной. И пока мы идём не туда», — предупреждает Давид.

Накопленный капитал быстро обесценится в этой точке, возможно до нуля, констатирует Давид. Но что может сохранить ценность? Возможно, только культурные и исторические объекты — оригинальный памятник ценен тем, что он оригинал. «Может быть, ты и можешь обменять одну вещь на другую с культурной ценностью, потому что ни на что другое ты это менять не будешь — всё остальное у тебя есть или AI может тебе сделать», — размышляет Давид.

Но экономика обмена материальных благ в таком обществе исчезает. Остаётся только обмен культуры на культуру.

Глава 2. Развилка

Мир с роботом у каждого

«Попробуем переключиться в мир, где у каждого человека есть свой робот. Этот робот знает, как делать любую работу в мире лучше любого другого человека. Это определение суперинтеллекта. Пусть даже это ещё не AGI — у робота нет своей воли, но он выполняет задачи в твоих интересах, ты его хозяин, а он твой инструмент. Зафига нам работать в таком мире? И что в нём означает безработица?» — спрашивает Даниил.

Экономика этого сценария уже просчитывается. Миллиард человек в мире сегодня владеют машиной стоимостью в среднем 30 тысяч долларов. В США на каждого человека приходится две машины. Америка, Европа, Япония, Канада, Южная Корея — это 1,3 миллиарда человек, которые могут себе позволить такую покупку.

«Стоимость робота будет меньше — типа 10-15 тысяч долларов. Роботы способны выполнять твою работу. Работу человека, который готовит еду, гладит одежду, на заводе гайки крутит, машину ремонтирует, доктора, который проводит осмотр. И не корпорация и не государство владеет этими роботами, а лично ты, один из миллиарда человек», — продолжает Даниил.

В экономике копируемости потребитель становится создателем ценности. «Фактом потребления копий ты становишься со-создателем. Без тебя у этой копии нет смысла, потому что нету потребителя этой копии», — объясняет Даниил.

Цифровая копия может быть создана хоть миллион раз, но если её никто не потребляет, она не имеет ценности. Как только появляется тысяча человек, которые готовы за неё платить, каждый из них добавляет стоимость самим фактом потребления.

Корпоративная гегемония

Но есть другой сценарий.

Корпорации уже так влиятельны, что мало чего можно сделать без их разрешения. Что если все роботы будущего тоже будут принадлежать им? Они будут разрешать нам ими управлять, потому что им будет это выгодно, но владеть таким роботом будет корпорация.

«Это один из сценариев. Ты прав, что есть абсолютно другой сценарий, в котором всеми этими роботами владеет очень небольшое количество компаний. В этом мире и возникает социальный коллапс. С одной стороны, можно сказать, что дальше эти корпорации высасывают все ресурсы из всего, потому что они производят всю работу. Но, с другой стороны, одновременно ни у кого нет денег», — отвечает Давид.

Парадокс этого сценария: корпорации владеют всеми средствами производства, но людям нечем платить за их услуги. Система разваливается.

«Сейчас сценарий, который для нас сейчас наиболее вероятен, — постепенная потеря работы всё большего и большего количества людей», — констатирует Давид.

В этой антиутопии государство вынуждено вмешиваться. Вводить универсальный базовый доход (УБД), чтобы люди могли хоть как-то существовать. Анализировать социальные рейтинги, чтобы решать, кто получит приоритетный доступ к услугам, а кто нет.

«В сценарии, в котором у каждого человека есть свой робот, который делает ему всё, что нужно сделать, УБД не нужен. А в сценарии, когда от тебя требуют быть хорошим гражданином, чтобы дать тебе минимальный базовый доход, УБД не поможет спасти общество», — резюмирует Даниил.

Waymo, Tesla и электросамокаты

Антиутопичный сценарий уже реализуется. Прямо сейчас. В Сан-Франциско.

«Это очень хорошо видно на примере самоуправляемых машин. Для большинства людей это ещё не случившийся феномен. Однако в центре, где это происходит, а именно в Сан-Франциско, беспилотными стали 20% всех поездок. 20%! И это произошло за полтора года», — говорит Давид.

«Дети, которые сейчас 16 лет и младше, уже вероятно никогда не будут водить машины», — добавляет Даниил.

Большинство беспилотных поездок — это Waymo от Google. Миллионы частных водителей, чья жизнь построена вокруг этой профессии, исчезнут в считанные годы. Адаптация происходит невероятно быстро: после Сан-Франциско идёт Лос-Анджелес, машина приезжает за две минуты, опыт лучше, чем в Uber.

«Дальше есть несколько сценариев. Первый — весь этот рынок займёт Google. И как бы Google не рассказывала о том, что благодаря росту и централизации поездки станут эффективнее и дешевле, — не станут они дешевле. Для потребителя они будут стоить ровно столько же. Не потому что себестоимость останется прежней, а потому что they can (они могут)», — объясняет Давид.

Да, сделают скидку по сравнению с Uber. Но как только Uber умрёт, цены вернутся на прежний уровень. Та же история была в Москве с такси в середине 2010-х: кровавый океан демпинга между компаниями через промокоды, пока одному игроку в итоге не удалось выжать всех конкурентов. Потом цены вернулись обратно.

Tesla рассказывает другую историю: ты владелец машины, которая может участвовать в беспилотном парке такси и зарабатывать тебе деньги пассивно, отбивая свою стоимость. «Это ложь, которую рассказывает Илон Маск, но все верят, потому что история действительно очень увлекательная», — говорит Давид.

Реальность: каждый раз, покупая новую Tesla, ты платишь за AI заново. 7 тысяч долларов каждый раз, даже когда AI-вождение ещё вообще не работало. А через четыре года машина изнашивается и устаревает. Новую они уже не будут продавать потребителю — Tesla будет производить их для себя и будет зарабатывать на такси-парке сама.

«Хотя мы как ранние покупатели вроде бы все проинвестировали в то, чтобы это стало реальностью, поддерживали этот проект — но зарабатывать с этого будет только корпорация. А оправдают всё какой-нибудь безопасностью: условно, версия 6 стала более безопасной, чем версия 5, и больше на дорогах версию 5 с водителями за рулём иметь небезопасно», — добавляет Давид.

Электросамокаты показали, как работает связка корпорации и государства. Самокаты стали самым дешёвым транспортом и начали оккупировать города. Государство начало жёстко регулировать — якобы потому что они захламляли улицы.

Результат? «Каким-то странным компаниям, даже не лидерам рынка, начали выдавать эксклюзивные лицензии на работу в городах. А прикол в том, что лицензии городские власти выдавали за платёж городу. То есть фактически он стал ещё одним налогом, который город стал собирать. Так власти будут давать лицензию двум-трём игрокам, которые будут собирать ту максимальную цену, которая [только] можно, и государство ещё будет от этого получать доход», — объясняет Давид.

Фундамент общества не выдержит антиутопического сценария

«Это то, куда мы сейчас движемся. В таком будущем много людей действительно теряют работу, но благодаря автоматизации не получают более дешёвый или качественный продукт», — формулирует Давид.

Парадокс: уже сегодня миллионы машин находятся в собственности людей, и одним относительно дешёвым апдейтом их можно было бы сделать самоуправляемыми. «Тогда мы имели бы совсем другой сценарий: да, водителей всё равно больше бы не было, но для нас всех поездки стали бы в десятки раз дешевле», — говорит Давид.

Но корпорация этого делать не будет. Как и государство. А у людей нет рычагов для влияения.

«Единственное, что у людей не хватает, — это координации. И это то, на какой мы развилке стоим. Пока более вероятен пессимистичный сценарий», — признаёт Давид.

В антиутопическом сценарии корпорации забирают рынок за рынком, люди теряют работу и не могут платить за услуги. Государство начинает раздавать УБД или талоны. «Будет проверять, хороший гражданин или плохой? Если социального рейтинга у гражданина достаточно, он получит доступ», — добавляет Даниил.

«Фундамент, на котором сейчас построено общество, в этом сценарии тоже не выдержит, будет сильно разрушаться. Поэтому все, кто сейчас занимается работой с этой материей, начинают обсуждать так называемый универсальный базовый доход. Потому что они понимают, что это туда идёт. Корпорации сгребают рынок за рынком, а государство пытается раздавать людям хлеб. Понятно, что даже при универсальном базовом доходе качество жизни будет хуже, чем люди имеют сейчас. Хотя, казалось бы, должно быть лучше», — заключает Давид.

Именно чтобы избежать антиутопии и попытаться реализовать сценарий изобилия, братья Либерманы и строят свою децентрализованную альтернативу.

Глава 3. Децентрализация как альтернатива

Уроки прошлого: Linux, Docker и шифрование

В девяностых казалось, что рынок серверных операционных систем навсегда останется поделен между корпорациями — создателями Windows, NetWare и коммерческих Unix. Линус Торвальдс начал разработку ядра Linux в 1991 году в качестве открытой альтернативы проприетарному ПО, и к началу 2000-х его система уже имела двузначные доли рынка. Сегодня 58% всех веб-сайтов в мире используют Linux.

«Как только ты вещь делаешь максимально копируемой — больше нет никакого препятствия, любой может скачать и установить — то дальше люди начинают ощущать себя неловко, взаимодействуя с централизованными системами. Они видят вот эту зависимость, и видят, как этой зависимостью пользуются большие корпорации», — объясняет Давид.

Бизнес и предприниматели начинают искать выход, чтобы не быть залоченными на одну централизованную систему. Как только миллионы предпринимателей решают, что они больше этим не пользуются, и создают продукты на основе открытого кода — игра меняется.

Docker показал это ещё раз. Google, увидев, насколько популярными становятся контейнеры Docker, решил убить конкурента: сделать свой аналог и всей своей мощью уничтожить его. Все были уверены, что Docker умрёт.

Но Docker не умер. Более того, Google создал Kubernetes, и Kubernetes теперь работает только с Docker-контейнерами. «Google не смогли победить Docker, потому что всем остальным разработчикам не хочется быть запертыми в экосистеме Google», — говорит Давид.

Две движущие силы заставляют выбирать открытые системы: страх зависимости и экономическая выгода. «Одна причина, по которой делают выбор в пользу открытого и децентрализованного — попытка избежать сценария антиутопии. Например, в AI, если ты сейчас что-то автоматизируешь нейросетями — да, тебе удобнее и быстрее подключиться к OpenAI. Но дальше ты видишь, что другие стартапы, которые сделали это до тебя, уже уничтожены — OpenAI воспользовалась их данными, чтобы сделать свою версию и убить их. В этот момент ты понимаешь, что быть запертым внутри OpenAI для тебя плохая затея. И ты ищешь выход. А вторая мотивация будет в том, что открытые системы сильно дешевле», — продолжает Давид.

История шифрования показывает, что общество может отстоять свои интересы у государства, когда ставки достаточно высоки. В США когда-то создавать и распространять алгоритмы шифрования (PGP) было незаконно — это считалось вопросом государственной безопасности.

«Общество в США, люди и активисты смогли через суды отстоять право на открытые методы шифрования, потому что ценили свободу слова и приватность. Они смогли доказать, что государство не имеет права контролировать методы шифрования. И эти методы шифрования в итоге распространились, и на них построился биткоин», — рассказывает Даниил.

Государство в США противостояло: возбуждало дела, угрожало тем, кто написал и распространил шифрование, признавало их действия госизменой, грозило пожизненным заключением. Но общество отстояло и защитило свой интерес.

«AI — настолько подрывная технология, это такой джинн из бутылки и ящик Пандоры, настолько трансформативный по своей сути феномен, что он не может не представлять угрозу. Людям страшно», — говорит Даниил.

Я и сам наблюдал реальность того, что людей всё это пугает, когда через рекламную платформу запускал продвижение собственного блога. Среди девяти разных креативов наиболее эффективно сработал тот, в котором акцент был на страхе потере работы.

«А люди начнут работу терять. Когда 2 миллиона водителей в США потеряют свою работу и их заменят самоуправляемые машины, тогда шаг за шагом общество начнёт догадываться, что есть какая-то угроза», — добавляет Даниил.

Этот страх станет стимулом требовать децентрализованную альтернативу.

Gonka AI: глобальная инфраструктура

«То, что мы делаем, — это глобальный ИИ. Уже сегодня в нём участвуют люди из всех точек мира и стран, потому что только так можно сделать альтернативу тому, что мы сегодня имеем», — объясняет Давид.

Братья летают по миру и встречаются с людьми, которые строят ИИ-инфраструктуру — от частных GPU-провайдеров до государственных кластеров. Задача — вовлечь их в создание децентрализованной сети.

У Gonka уже есть GPU в Эмиратах. В их сети уже более 900 чипов на мощной архитектуре Hopper или Blackwell (это не домашние GPU-рэки из Nvidia 5090), на очереди — больше. Каждый такой чип стоит более 30 тысяч долларов, но рыночная стоимость его аренды — около 2 долларов в час: таким образом ёмкость сети уже превышает $1,2 млн долларов в месяц. Братья планируют меньше чем за год увеличить сеть до 100 тысяч подключённых GPU.

«Вначале подключились частные местные GPU-провайдеры, хотя продажи GPU во всех странах, кроме Штатов и Европы, очень сильно ограничивают. И кому досталась возможность купить GPU — это обычно люди, которые очень активно взаимодействуют с местными властями. Но также мы встречаемся с людьми, которые прям совсем близки к государству: это такие государственные кластеры GPU. То есть сейчас уже майнят или будут майнить не только частные сети», — рассказывает Давид.

Gonka — это протокол, который позволяет объединить разрозненные вычислительные мощности по всему миру в единую сеть. Любой разработчик может получить доступ к ИИ-моделям через API. Причём бесплатно — пока сеть загружена менее чем на 60%.

«Мы так задизайнили протокол, что любой программист через API может получить доступ к моделям бесплатно от нашей сети. Первые три месяца это вообще бесплатно. На втором этапе — если у сети менее 60% загрузки, то для всех компьют всё равно доступен бесплатно. То есть если ты попадаешь в окно, в котором сейчас спрос небольшой и сеть не очень загружена, то получаешь бесплатные вычисления. Как только через 60% перевалится, цена начинает вверх чуть-чуть расти», — объясняет Даниил.

Это не альтруизм: в этой экономической модели ранние участники субсидируются токенами сети. Те, кто предоставляет GPU, получают монеты. И пока токены растут, майнеры зарабатывают больше, чем если бы просто сдали оборудование в аренду под аналогичные вычисления.

Gonka и Cocoon Павла Дурова устроены по-разному: в Gonka участники сети зарабавывают не только на платежах от тех, кому нужны вычисления, но и получают токены от самой сети, которая запрограммирована схожим с биткоином образом: со временем токены станут всё более и более дорогими. В Cocoon же TON — просто метод взаиморасчётов: они не выдаются участникам сети за «майнинг» вычислений.

Братья признают, что Cocoon — конкурент, но считают, что его задачи и перспективы существенно отличаются от Gonka: «Такая модель уже не оправдала себя множество раз, и мы не думаем, что она сработает сейчас. Но в первую очередь Cocoon не является независимым проектом, а существует для привлечения внимания к TON».

Биткоин: не золото, а инфраструктура

Для большинства людей биткоин — это финансовый инструмент, «цифровое золото». Его добычу назвали майнингом — мол, копаем золото, только цифровое. Братья видят это иначе: «Мы на это смотрим как га один из самых грандиозн��х за последнее время инфраструктурных проектов».

Биткоин потребляет 23 гигаватта электричества. Это больше, чем совокупная мощность всех дата-центров Google, Microsoft, Amazon, OpenAI и xAI вместе взятых.

«Финансирование с низового активизма, горизонтальная и меритократичная структура, свободное участие без ограничений», — перечисляет Даниил.

Amazon запустил AWS в 2008 году. Биткоин появился на год позже — в 2009-м. За это время биткоин построил инфраструктуру, превосходящую все корпоративные облака.

Скорость роста тоже впечатляет. OpenAI и xAI за этот год ввели в строй каждый по одному гигаватту. Когда они это делают, все говорят: «Только такие люди, как Илон Маск, могут так быстро строить».

За это же время, без пиара, без анонсов, сеть биткоина добавила 5 гигаватт.

«Биткоин показал путь, как децентрализованная инфраструктура может появиться и даже превзойти по вычислительной мощности всё, что запланировано ведущими лабораториями на ближайшие 10 лет», — говорит Давид.

Чипы, ASICs и жестокая гонка

Биткоин не просто нарастил мощность. Он увеличил энергоэффективность в 100 тысяч раз за 15 лет.

15 лет назад для вычисления одного терахэша на Radeon HD 4870 требовалось 1,6 миллиона джоулей энергии. Сейчас, на Bitmain Antminer S21 Hydro — 16 джоулей. Это стало возможным благодаря специализированным чипам — ASICs.

«Эти распределённые умельцы, им биткоин дал не существующий до этого инструмент. Для того чтобы произвести новый чип, тебе не нужно только знание. Тебе не нужно искать покупателя. Ты можешь, произведя этот чип, сам подключить его тут же через интернет и зарабатывать», — объясняет Даниил.

Моментальный фидбэк. Если ты сделал оборудование лучше на 10%, то на 10% больше биткоинов заработал.

Это породило беспощадную гонку инноваций. Пример BitFury показывает, насколько она жестока. Компания когда-то была производителем лучшего оборудования для майнинга. На практически весь свой капитал они заказали следующее поколение чипов. Когда чипы пришли, выяснилось, что все они бракованные.

«BitFury взяла паузу в полгода, чтобы исправить ситуацию. Но другие их обогнали по технологиям. Обычная компания в этих условиях уже была бы банкротом. Но BitFury сидят на биткоинах, которые они намайнили до того, а те растут в цене, и пока это продолжается, ребята в шоколаде», — рассказывает Даниил.

В децентрализованной системе ты должен менять чипы каждый год, иначе становишься убыточным. «В 100 тысяч раз за 10 лет увеличить производительность чипов — это значит, что каждый год увеличиваешь в 20 раз. Поэтому сегодня в стоимости биткоина электричество — крупнейшая статья затрат. Как только производительность чуть падает относительно рынка, ты становишься убыточен. Ты выкидываешь свои предыдущие чипы и ставишь новые чипы. И так каждый год», — объясняет Даниил.

«Именно наблюдая эту модель, мы пришли к тому, что и вычисления AI должны расти таким же образом. Это и есть план, по которому децентрализованное AI может случиться», — говорит Давид.

Давид тратит около 2000 долларов в месяц на Anthropic API, покупая токены Claude Code. Такие траты мало кто может себе позволить. «Но представь, что будет, когда стоимость вычислений упадёт в 300 тысяч раз, как у биткоина», — говорит он.

Это не теоретическая возможность. Те же люди, которые производили ASICs для биткоина, уже сейчас работают над производством ASICs для трансформеров, для AI-вычислений.

Экономическая модель Gonka работает как двусторонний рынок. С одной стороны — владельцы GPU (майнеры). С другой — миллионы разработчиков, которые сейчас платят OpenAI около 15 миллиардов долларов в год за API.

«Вот этот рынок, он просто плавно перетечет в децентрализованный рынок. И девелоперы будут просто платить за эти же услуги», — объясняет Даниил.

Асимметричность вознаграждения — ключевая особенность таких систем. В биткоине раньше было так, что ты берешь домашний компьютер, получаешь какое-то количество монет, и в сегодняшних деньгах это астрономическая сумма.

«Во второй год существования биткоина каждый мог зарабатывать тысячу биткоинов за год, просто майня со своего GPU в ПК. Сегодня это составило бы 100 миллионов долларов», — говорит Даниил.

Глава 4: Битва титанов

«Бутылочное горлышко» и битва за таланты

Казалось бы, копируемость ИИ-моделей должна привести к их повсеместной доступности. Обучил раз — и всё, модель может приносить пользу всему человечеству. Но в реальности гонка идёт не за сами модели, а за инфраструктуру.

«Все эти компании сейчас невероятные деньги тратят на инфраструктуру. Ещё больше, чем на скупку талантов», — говорит Давид. Инфраструктура — это десятки и сотни миллиардов долларов, а таланты — просто миллиарды.

И тут начинается парадокс. AGI вроде как должен заменить всех специалистов, но стоимость топовых ИИ-разработчиков достигает астрономических высот. Марк Цукерберг скупает людей из других компаний — миллиард туда, миллиард сюда. Это парадокс копируемости, объясняет Давид: «Если ты не делаешь вещь свободной и открытой, то копируемые продукты позволяют концентрировать такой большой финансовый результат вокруг работы небольшого количества людей, и это небольшое количество людей становится крайне дорогим, суперценным активом».

Даниил резюмирует логику корпораций: «Ты либо теряешь всё, либо зарабатываешь бесконечное количество денег. Допустимо потратить миллиард долларов на одного человека, если он позволит тебе не проиграть».

Братьям Либерманам за последние три месяца поступили два таких предложения. Вокруг происходит не просто бум новых стартапов — это «тотальный передел индустрии», как они сами говорят.

Но главное бутылочное горлышко — это не люди, а чипы. Давид объясняет: чтобы запустить современную frontier-модель типа DeepSeek с 600 миллиардами параметров, нужен сервер с восемью топовыми NVIDIA GPU по 30 тысяч долларов за штуку. Это примерно четверть миллиона долларов просто на железо. Можно квантизировать модель, упрощать её, но тогда теряешь в качестве.

«И поэтому у ведущих AI-лабораторий очень чёткий расчёт: "Главное, чтобы не осталось ничего другого, что может взять и выстрелить потом на децентрализованном рынке. Потому что тогда мы сможем владеть всем рынком"», — рассказывает Давид.

Инвесторы смотрят на эти сотни миллиардов инвестиций и кричат: «Пузырь!» Но у лидеров расчёт чёткий. Ещё три года назад выручка OpenAI составляла $2 млрд, а на 2025 прогноз — 15 миллиардов. Происходит вытеснение Netflix, телевизора, TikTok. «А если кост этого всего падает до себестоимости GPU, то тут уже размазываются целые рынки на миллиарды пользователей», — объясняет Давид.

Но вот загвоздка: создавая «бутылочное горлышко» через контроль над чипами, корпорации не учли один сценарий. Даниил поясняет: «Когда ты, условно, 10% всех чипов всё-таки продаёшь не в США или Китай, а остальному миру, ты думаешь, что у каждой страны из 200 в мире будет так мало чипов, что их мощности будут в 100 раз меньше, чем требуют твои frontier-модели».

До тех пор, пока они не смогут объединиться.

США, Китай и «остальные 200»

В геополитической игре вокруг ИИ всё сводится к простому уравнению: есть США, которые владеют всем AI, и есть Китай, который пытается их догнать. А остальные 200 стран? «Будут в полной жопе, если у них не появится альтернативы системам США и Китая», — формулирует Даниил.

Логика железная: все эти остальные 200 стран будут «на руках носить» децентрализованную систему, менять законодательство и разрешать всё подряд — просто потому, что у них нет другого выбора. Как сейчас они играют на противоречиях между США и Китаем, так же будут использовать децентрализованный ИИ в собственных интересах.

Один из друзей братьев приводит пример из своей жизни: он встречался с министерством цифрового развития одной страны, которая целый год пыталась получить разрешение от Госдепа США и NVIDIA на покупку всего лишь 128 GPU. По его словам, у них уже 100 проектов в очереди на использование этих чипов, но они до сих пор не получили эту партию: «То есть мы даже не подозреваем, какого рода уровня квоты все эти государства пытаются получить, не осознавая, что это игра с билетом в один конец».

Но почему государствам будет выгодно использовать децентрализованное решение? Давид объясняет на цифрах: у многих государств есть дата-центры на тысячу, может, 5 тысяч GPU. Но все прекрасно видят, что это неконкурентоспособно, когда у кого-то уже миллион GPU.

«Когда с представителями этих государств говоришь о том, что есть альтернатива общего протокола, в котором у всех будет одинаковый доступ, то это перевешивает мысль про национальную гордость, потому что все уже понимают, что там без шансов», — делится опытом Давид.

Совокупный ВВП Европы сопоставим с США и Китаем. У всего остального мира ВВП в сумме даже больше. «Люди хотят жить хорошо, чтобы их изобилие росло», — просто резюмирует Давид.

Даниил приводит пример Бутана — там всего 800 тысяч населения, но продвинутый, образованный король и дешёвое гидроэлектричество. Бутан продаёт излишки электричества сообществу биткоина и за годы намайнил столько, что сейчас входит в топ-7 стран мира по накоплениям в биткоине. Европа, которая в совокупности больше, чем США и Китай, тоже не в восторге от двуполярности. Этот остальной мир будет поддерживать децентрализацию ради собственного изобилия.

А сколько вообще нужно участников для успеха такой децентрализованной системы? Даниил задаёт встречный вопрос: «Ты представляешь себе, сколько ежемесячных пользователей у биткоина? Десятки миллионов человек. И биткоин стоит 2,5 триллиона долларов».

Инфраструктура биткоина уже обладает большей мощностью (в среднем 23 ГВт), чем все дата-центры Google, Amazon, Oracle, Meta, Netflix, Apple и Microsoft, вместе взятые (до 14 ГВт).

Империя наносит ответный удар

Конечно, государства не будут сидеть сложа руки. История может пойти по сценарию с ядерным оружием: Совбез ООН постановит, что разрабатывать собственные ИИ выше определённого порога возможностей нельзя.

«“Ядерки” уже “запрещены” — модели, имеющие больше триллиона параметров, требуют специальной государственной лицензии», — поправляет Давид, говоря об экспортных ограничениях США. Но речь о другом: государство будет пытаться предотвращать децентрализацию. «Ядерный» AI, принадлежащий корпорациям, тем или иным способом будет национализирован.

Предполагаю, что в будущем Министерство торговли может общаться с другими странами в таком духе: «Покупай вот этот сервис от OpenAI и не выёбывайся. Вариантов делать свой ИИ у тебя нет, и никакой децентрализации мы тебе не разрешаем. Иначе наши крейсеры завтра будут у твоей границы».

Если кажется, что я перегибаю, вот прямая цитата из недавнего выступления Эрика Шмидта, бывшего CEO Google, который сегодня возглавляет ракетостроительную корпорацию Relativity Space и консультирует Пентагон.

Не забывайте: мы соревнуемся с китайцами. У них понятие «баланса между работой и жизнью» выглядит как «996» — с девяти утра до девяти вечера, шесть дней в неделю. Формально, конечно, это незаконно. Но все так работают. Вот с кем вы конкурируете. Я вернул всех сотрудников в офис — и стало гораздо лучше.

Я не собираюсь защищать правительство. Я вообще неоплачиваемый советник на парт-тайме. Но мы действительно находимся в жёстком технологическом соревновании с Китаем. Они тоже серьёзно относятся к искусственному интеллекту и стараются вырваться вперёд.

Они не гонятся за безумными идеями общего искусственного интеллекта — отчасти из-за аппаратных ограничений, а отчасти потому, что у них нет таких глубоких финансовых рынков. Они не могут просто так привлечь 100 миллионов долларов «на удачу» для строительства дата-центров. У них это невозможно. В итоге они сосредоточились на прикладном ИИ — применяют его во всём.

И вот чего я опасаюсь: пока мы гонимся за AGI, что, безусловно, важно и повлияет на всех нас, мы не должны упустить повседневные области, где китайцы могут обойти нас — потребительские приложения, роботов и так далее. Я видел китайские робототехнические компании в Шанхае: они пытаются сделать с роботами то же, что уже сделали с электромобилями. Работают они невероятно усердно.

Моё собственное прошлое связано с open source. Все знают: open source означает «открытый код». Теперь появилось понятие open weights — «открытые веса» нейросетей, а значит — и открытые обучающие данные. Так вот, Китай развивает именно open weights и открытые датасеты. А США, в основном, сосредоточены на закрытых моделях и закрытых данных. В результате большая часть мира — можно сравнить с «инициативой Пояса и пути» — будет пользоваться китайскими моделями, а не американскими.

Я убеждён, что Запад и демократии идут правильным путём. Я бы предпочёл, чтобы распространение больших языковых моделей и обучение шло на основе западных ценностей. […] Я хочу, чтобы Америка победила.

Эрик Шмидт, глав Relativity Space, ex-CEO Google

И какие-то государства согласятся: их граждане и так уже привыкли к ChatGPT, они сами хотят им пользоваться, можно ещё и переизбраться на обещаниях стабильности доступа к ценным инструментам.

«Мы идём в этот сценарий с очень большой скоростью», — констатирует Давид.

Starlink — яркий пример того, как технология может быть ограничена международным правом. По идее, мы все могли бы в любой точке мира иметь доступ в интернет без посредников. Но международные законы давно запрещают передавать спутниковый сигнал в страну без её разрешения.

Почему? «Потому что та страна может сказать: "А мы просто собьём ваш спутник". А если его собьют, тогда на орбите будет мусор», — объясняет Даниил логику запрета.

Многие ругают ООН за то, что отдельные страны могут блокировать такие важные для общества решения. Но, как говорит Давид: «Нужно помнить: по-другому пока не договорились».

Впрочем, есть и обходные пути. Создатели Helium обнаружили в законах США право граждан бесплатно использовать определённую частоту в нелицензируемом диапазоне (похожем на частоты Wi-Fi или Bluetooth), на котором работает технология LoRaWAN (Long Range Wide Area Network) для интернета вещей. Вместо того, чтобы покупать у операторов вышки связи за десятки и сотни тысяч долларов, они написали децентрализованный биллинг на блокчейне и создали компактные коробочки-хотспоты с комплектующими на 500 долларов.

Тем, кто их купит и поставит, Helium автоматически выплачивает вознаграждение просто за то, что коробочка в сети — и ещё немного за фактически переданные через хотспот данные. И вот таким образом весь Сан-Франциско покрыли P2P-сетью связи.

Децентрализация возможна — но для неё пока не хватает инноваций и политической воли пробивать сопротивление государств.

Приватность как точка сопротивления

А что, если запрос на децентрализацию придёт не от государств, а от самих людей? Давид уверен, что главным драйвером станет приватность.

В конце 2024 года из постановления суда в Нью-Йорке стало известно, даже когда ты удаляешь чат с OpenAI, компания не должна удалять его содержимое — и через суды оно может стать достоянием общественности. «А мы все с ним общаемся как с терапевтом, или как с нашим адвокатом, думая, что у нас есть адвокатская тайна… А её там нет», — говорит Даниил.

Приватность становится драйвером перехода к децентрализации. Telegram вырос во многом за счёт обещания, что к зашифрованным сообщениям никто не получит доступ. Slack изменил свою модель: теперь их основная платная фича — не безлимитное хранение данных, а наоборот, автоматическое удаление сообщений в корпоративных чатах через 24 часа (это многое говорит об экономике этих стартапов)..

«Нас спрашивают: "А зачем нужна децентрализация?". Мы отвечаем: "Ну вот вы когда-нибудь загружали медицинские данные в OpenAI?". И собеседники в этот момент начинают осознавать, как много всего они туда уже наговорили и загрузили», — говорит Давид. «И как это повлияет на стоимость их будущей страховки, например», — добавляет Даниил.

Система уже работает на сращивание топовых производителей ИИ с государством. Это неизбежно. Но когда люди начнут массово осознавать, что все их разговоры с «личным терапевтом» на самом деле не приватны и могут быть использованы против них, запрос на децентрализованную альтернативу станет массовым.

Даже в США, где есть определённый уровень децентрализации (каждый штат со своими законами, независимые суды, локальное управление полицией), система далека от идеала. «То есть сила Соединённых Штатов — это не идеальная децентрализованная система. И мы считаем, что там далеко идти до настоящей децентрализации», — говорит Давид.

Но что там работает — так это тот факт, что там есть определённый уровень разделения власти. Президент не может в какой попало штат вводить войска без согласия губернатора. Это тоже форма децентрализации, пусть и несовершенная.

«Децентрализация возможна, но для неё пока не хватает инноваций», — резюмирует Давид.

Сегодня доступ к информации открывает аббревиатура VPN, хорошо знакомая не только нам, но и китайцам, и даже американцам. В далёком будущем Даниил видит ещё более радикальное решение: квантовую коммуникацию.

Два устройства с квантово-запутанными частицами смогут обмениваться информацией напрямую, на любом расстоянии, мгновенно, без посредников. «Без посредников, и неостановимо», — уточняет он.

Это пока лабораторная стадия. Но когда-то и компьютеры занимали целые комнаты. Теперь суперкомпьютер у каждого в кармане.

А если есть роботы, которые могут произвести что угодно, и квантовая связь для мгновенной передачи информации? По сути, мы получаем телепортацию. Неплохо, правда?

Глава 5: Мир после AGI

Конец работы = конец экономики?

Давид формулирует точку AGI предельно ясно: «Не будет ничего, что ты можешь сделать для других людям, чего AI не смог бы сделать лучше тебя».

Это не значит, что мы ничего не будем делать. Но сама основа экономики — взаимовыгодный обмен — исчезнет. Больше не получится предложить другому человеку то, что ИИ не сделает лучше. «И тогда сама материя обмена теряется. Весь смысл, на котором экономика строится, теряется. И надо заново думать», — продолжает Давид.

Даниил добавляет важную деталь: «Обмен тоже был не всегда. Была точка, до которой не было обмена. Обмен — это инновация».

Экономика обмена — изобретение человечества, появившееся на определённом этапе развития. И она может устареть.

Кто-то скажет: погодите, а как же накопленный капитал? Может, обмен сместится на другие ценности — землю, недвижимость, артефакты культурной и исторической ценности?

«Капитал всё равно означает, что у тебя есть что-то, что нужно другому человеку», — отвечает Давид. Но в точке AGI даже это теряет смысл. «Стихи уже написаны AI лучше тебя. Даже данные, которые используются для тренировки новых моделей, уже с помощью AI генерируются лучше, чем ты можешь их сам сгенерировать».

Остаётся разве что scarcity — редкость. Памятник культуры ценен тем, что он — оригинал. «Может быть, ты и можешь обменять одну вещь на другую с культурной или социальной ценностью, но ни на что другое ты это менять уже не будешь — всё остальное у тебя есть или AI может тебе это сделать», — признаёт Давид.

Так что происходит с накоплениями и капиталом? «Очень быстро обесцениваются в этой точке, до нуля», — отрезает он.

Если всерьёз попытаться осмыслить эту идею, голова идёт кругом. Мы так долго жили в мире, где экономика строилась на дефиците и обмене, что представить иное кажется невозможным. Понятия вроде «безработица», «зарплата», «накопления» кажутся незыблемыми, но все они потеряют смысл.

Братья правы: если AGI действительно сможет делать любую работу лучше человека, вся основа экономики рушится. Остаётся только один вопрос: что произойдёт дальше?

Сценарии жизни в изобилии (или безразличии)

Давид описывает первый, наименее драматичный сценарий — если ИИ (или его владельцы) не предоставляет блага людям, то люди просто продолжают жить по-старому: «Если ты ничего от AI не можешь получить, то ты просто продолжаешь взаимодействовать с другими людьми, и экономика остаётся такой же».

Все продолжают работать, потому что ИИ нам ничего не даёт. Тогда мир не становится хуже — он просто не меняется.

Второй сценарий — мрачный. «Есть негативные сценарии, в которых AI или его владельцы зачем-то нас порабощают», — говорит Даниил. Но тут же добавляет: «Хотя у AI цели нас порабощать нет. У них и так всё есть: ты пользуешься своими ресурсами, а они пользуются ресурсами Вселенной».

Это сценарий «Человек и муравьи». Зачем суперинтеллекту вообще обращать на нас внимание?

Давид развивает эту мысль дальше. Потребности ИИ в электричестве будут расти. Что, он съест все ресурсы планеты? «Если AI — сверхинтеллектуальный, то он решит эту проблему. В этом сценарии AI в первую же секунду выходит за пределы Земли для поиска новых ресурсов».

И даже если представить, что суперинтеллект окружит Дайсон-сферой всё Солнце, чтобы получать от него энергию, «что ему стоит оставить какой-то сектор в один градус для луча в сторону Земли просто ради исторического контекста. Просто чтобы не убить муравьёв». В этом сценарии мы для AI — исторический артефакт, не более.

Но есть и третий, оптимистичный сценарий: общество изобилия.

«Поскольку AI есть у каждого и ничего не стоит, тогда получается общество изобилия», — объясняет Давид. Это самый приятный сценарий: ИИ достаточно потратить 1% своей мощности суперинтеллекта на то, чтобы все мы были сыты, радовались и играли, а остальные 99% он может потратить на что угодно ещё.

«1% будет достаточно, чтобы каждому человеку построить по роботу», — добавляет Даниил.

Логика проста: если вещи копируемы, то нет смысла их не дать всем. «Единственная причина, почему не стоит раздать это всем — это если ты можешь что-то от них получить. Но когда тебе нечего от других получить…» — не заканчивает мысль Давид, потому что вывод очевиден.

Изобилие становится единственным рациональным решением.

Экономика внимания или внутренний поиск

А что насчёт внимания? Я спрашиваю братьев: не станет ли внимание других людей последним дефицитным ресурсом?

«Рынок внимания может быть очень интересным. Внимание других людей остаётся дефицитным ресурсом», — соглашается Давид. Но Даниил сразу парирует: «И AI напишет тебе триллион комментариев. А какая будет экономика внимания?»

Даниил идёт дальше: «AI будет создавать любой контент и любое развлечение. Да не нужно это будет никому. Если у всех людей есть всё, то зачем им листать TikTok?»

Он в чём-то прав. Мы листаем TikTok в мечтаниях о другой жизни, хотим, чтобы нас удивили. «А как там у других людей?» — думаем мы, сравниваем себя с ними, завидуем, мечтаем и убегаем от своей несовершенной реальности, думая, что там трава зеленее.

«Да у тебя есть всё! Ты уже не листаешь TikTok. Ты думаешь только о том: "А что ещё бы поделать?". Ты мир листаешь как TikTok: "А слетаем-ка вон на ту планету, тут скучно"».

Я вспоминаю видеоигру No Man's Sky — симулятор космических путешествий с процедурно-генерируемыми мирами. Прилетаешь на первую планету и изучаешь там каждый кустик: «Вау! Какой интересный мир». Вторая, третья планета, четвёртая, и ты понимаешь: «Тут всё плюс-минус то же самое. Зачем лететь дальше?»

Братья кивают. Они понимают проблему.

«Самым большим трудом в мире изобилия будет выбирать, что потреблять», — резюмирует Давид.

Бесконечность выбора порождает безразличие: «Люди будут скучать от этого изобилия. А дальше людям придется развернуться внутрь себя, чтобы понять, что скука — это мысль. Наша собственная мысль. Скуки нету, если у тебя нету мысли о скуке», — говорит Даниил.

Когда у тебя есть бесконечные возможности, ты не знаешь, что делать. Но когда тебе говорят: «У тебя есть только выбор между первым и вторым», становится проще.

«Если это так, значит, AI придумает тебе систему, в которой будет только два выбора», — подхватывает Давид мысль о том, что мы не можем знать, как оно повернётся в будущем. Но он верит, что оно может быть разнообразным.

Единственное, что мы знаем: «Экономика будет другой, и, возможно, её вообще не будет. Именно потому что экономика построена в том, что мы чем-то обмениваемся. И если обмениваться уже нечем... Безработица и другие понятия вокруг труда и ограниченных ресурсов не имеют смысла в этом мире».

Неизбежность распространения таблетки бессмертия

Допустим, мир будущего будет изобильным. Но что если элиты попытаются удержать эти блага только для себя? В фантастических фильмах постоянно показывают, как бессмертие доступно только богачам, а остальные прозябают в нищете и трущобах.

Давид опровергает этот сценарий одним простым аргументом: «Изобретения обычно копируемые. Как только кто-то изобретает бессмертие, оно будет стоить не миллиард долларов, оно не будет стоить ничего».

А если распространение искусственно ограничивается патентами? «Так патент — это выбор большинства. Представь, что есть таблетка от бессмертия. Как ты будешь её удерживать от того, чтобы она была у всех? Это же формула. Ну может быть, месяц её удержишь. Потом какой-нибудь ученый в лаборатории сделает утечку, и она будет у всего человечества».

Это фундаментальное свойство копируемых технологий. У них нулевая предельная стоимость (zero marginal cost). Один раз изобрёл — и всё, формула известна, её можно бесконечно воспроизводить.

«И как только ты это понимаешь, тот этот сценарий удержания становится маловероятным. А более вероятно, что любое такое изобретение будет просто доступно всему человечеству, и это нельзя будет остановить».

Патенты, регуляции, контроль — всё это временные социальные конструкции, бессильные против природы копируемости. Информация хочет быть свободной не потому, что это красиво звучит, а потому что её физически невозможно удержать надолго.

Антиутопии, где элиты владеют бессмертием, а остальные нет — это малореалистичный сценарий: он может работать как страшилка, если не учитывать реальные свойства технологий.

Глава 6: Децентрализация управления

Путь к децентрализации

Хорошо, говорю я братьям. Допустим, изобилие неизбежно, контроль невозможен, элиты не смогут удержать блага. Но есть же вещи, с которыми децентрализация не справилась — тот же «двуполярный» мир.

«Не произошла ли децентрализация власти?» — парирует Даниил. «Сколько стран на планете Земля? Под 200, значит, есть децентрализация власти».

Действительно, после Второй мировой количество стран увеличилось. «Децентрализация есть, но этого ещё недостаточно», — признаёт Давид. «Мы не изобрели структуры, которые позволят этой децентрализации распространиться дальше».

Компании всегда нарушают свои обещания. Google говорил, что в выдаче никогда не будет рекламы. Telegram — что будет бесплатным, без рекламы и подписок. Facebook — что рекламы в ленте не будет.

«И единственное, как такие обещания могут работать, — если они запрограммированы в протокол», — объясняет Давид.

Пример: в Ethereum недавно ввели новую модель ценообразования. Раньше майнеры сами назначали цену транзакции, могли её завышать — это работало как повышенный спрос в такси. Теперь всё определяет протокол по чёткой формуле. «И цена просто невероятно сильно упала», — говорит Давид.

Протокол не врёт и не меняет правила задним числом. «В биткоине монет никогда не будет больше, чем столько-то, сколько определено протоколом биткоина», — добавляет Даниил.

Но чем это отличается от демократии? «Демократия никогда не делает для всех, она делает для большинства. И большинство меняется», — отвечает Даниил.

В демократии 51% может принять решение, которое ущемляет 49%. В протоколе это не работает: у меньшинства всегда есть право на экзит — форк. «В случае proof of stake вторая половина, 49% могут сняться и уйти, и сделать своё, форк».

Это издержки и для оставшихся 51%, что у них вдруг половина сети исчезнет. И они этого тоже не хотят. Поэтому успешные протоколы требуют консенсуса 90-99%, а не просто большинства.

«В национальных государствах с физическими границами у тебя нет такой опции», — констатирует Давид. А Даниил добавляет: «Все успешные онлайн-проекты — это моды и форки. Dota 2 — это форк Warcraft 3. Counter-Strike — форк Half-Life. Fortnite — форк PUBG, а тот сам изначально был модом на баттл-рояль в Arma».

Право на экзит, возможность форкнуться — это фундаментальная характеристика здоровой системы.

Децентрализация на примерах полиции и оружия в США

Для распространения децентрализации за пределы софта на физическую инфраструктуру потребовалась инновация: токеномика. «Для того, чтобы были open source не только программное обеспечение серверов, но и сами сервера были открыты, нужна была инновация в виде токеномики», — объясняет Давид.

Но как вообще может выглядеть децентрализованное общество? Даниил предлагает конкретный пример с полицией в США.

В среднем в стране три сотрудника правоохранительных органов на тысячу человек. Как децентрализовать? Через платформу на блокчейне регистрируются кандидаты, проходят тесты, записывают часовое интервью о себе. Каждый гражданин отдаёт голос за трёх.

«Но должность получат только те, кто получит голоса как минимум ещё 999 человек, кроме тебя. Вот они получают какое право? Я фактически дал этому человеку право иметь пистолет».

Они получают зарплату из общих налогов. У них нет иерархии. «Это про прямое управление: я выбрал вот этих трёх, я дал им свою квоту доверия. Дальше они с друг другом договариваются — формируют полицейский участок, выбирают босса участка, улучшают свою организацию и взаимодействия через всякие приложения».

«Государство будет этому сопротивляться. Но вопрос в том, что современный мандат государства построен на большинстве», — добавляет Давид. И вопрос только в том, когда большинство людей выберет, что отсутствие центральной силы для них лучше.

Но тут Давид замечает: «В социологических данных есть занятный парадокс: большинство людей не согласны с остальным большинством». Большинство — это какой-то Франкенштейн. «Мажоритарный выбор вообще мало кого представляет».

Пример: контроль оружия в США. Всем кажется, что общество делится на два лагеря — за и против, и договориться им невозможно. Но если посмотреть внимательно на карту, то можно заметить, что в городах люди чаще считают оружие плохой идеей: концентрация людей высокая, один придурок с ружьём может нанести много вреда, а от преступников защищает полиция.

В сельской местности типа Техаса население ценит право на ношение оружия больше. Потому что случись что — скажем, дикий зверь нападёт — полиция приедет к тебе только через три часа, когда твоё тело уже остынет.

То есть обе группы имеют рациональное мнение. «Плотность населения определяет мнение о праве на ношение оружия», — резюмирует Даниил.

Децентрализованная система могла бы учесть этот контекст. Но мажоритарная навязывает выбор «или-или».

Низы не могут, верхи не хотят

Переход к децентрализации будет происходить снизу через решение реальных проблем, через эксперименты, считают братья. В Европе обнаружили лазейку: во многих странах 3% налогов можно перераспределить в нон-профит. А так стали появляться целые квази-государства.

Баладжи Шринивасан проводит конференцию The Network State — о сетевых государствах будущего. «Ты просто не представляешь, сколько там людей. Зал в несколько тысяч человек полон, все слушают внимательно, ещё столько же людей с друг другом общаются», — впечатлён Давид. На конференцию приезжают представители государств, фонды. Это уже не маргинальная идея.

Я вспоминаю Либерленд — микронацию между Хорватией и Сербией, которую я посетил этим летом. Они воспользовались отсутствием консенсуса по государственной границе между этими двумя странами и заняли как бы «ничейный» клочок земли размером в пару футбольных полей, но за 10 лет так и не стали полноценным государством. Их стратегия основана на том, что рано или поздно удастся выпросить признания или хотя бы каких-то привилегий у соседних государств.

Привожу Либерленд как неудачный пример, но Даниил утверждает, что и удачных достаточно: «Из сообщества биткоина никто государства не уговаривал. Биткоином просто в итоге стали пользоваться десятки миллионов человек».

Нельзя построить децентрализованную систему на том, что ты выпросишь право на неё у централизованных систем. «Но мы думаем, что можно построить на том, что в итоге будет проводиться референдум, который будет делать это возможным», — возражает Давид.

Но если решение референдума можно отменить другим референдумом, где же децентрализация?

«Ты на референдуме принимаешь законы. Если ты можешь на всех процессах принять вот это решение децентрализации, и ты референдумом принимаешь это решение, ты на самом деле отменил тот факт, что кто-то каким-то референдумом может теперь тебя заставить вернуться обратно», — объясняет Даниил.

«Как только ты меняешь Конституцию, то дальше ты меняешь и саму процедуру её изменения», — добавляет Давид. Могут ли несогласные попробовать применить силу? Могут. Но технологии делают это очень невыгодным занятием: «Будут изобретены другие социальные структуры, и людям понравится, потому что они действительно будут богаче в этом новом состоянии. Тогда уже назад это не откатится потому, что ты никогда не соберёшь большинство отменить это — они будут против».

Для этого не нужно революции. «Люди проголосуют за это, просто потому что это лучше. Но это произойдет только если в действительности этот новый мир сильно более богаче для всех».

OpenAI и Public Benefit Corporation

У братьев есть своя история с OpenAI. Когда компания искала способ привлечь таланты и сохранить идеалистическую миссию, братья Либерманы предложили ей использовать необычную корпоративную структуру управления.

Если кратко, её суть в том, что привлечение денег на развитие от инвесторов обменивается не на долю во всей компании, а только в её части, которая занимается извлечением прибыли — например, продажей подписок. А вот долю в головной структуре, владеющей самым ценным — foundation-моделями, LLM — инвесторы не получают и контролировать их не могут.

Кроме того, их прибыль от коммерческого юрлица ограничена определённым мультипликатором (у Microsoft это было ×100): после достижения потолка вся «лишняя» прибыль будет тоже идти в головную некоммерческую структуру OpenAI.

Смысл этой схемы был в том, чтобы и инвесторам было выгодно вкладываться, и компания в конечном счёте работала не только на акционеров, но и на развитие foundation-моделей для всего общества.

«Замысел был очень хороший, и он даже сработал. Они ввели ограничение того, сколько могут заработать инвесторы, и только такая модель смогла привлечь этот круг очень разных талантов», — вспоминает Давид.

Когда ещё эта модель придумывалась, братья вели обсуждение с основателями — с Грегом Брокманом, Ильёй Суцкевером и Сэмом Альтманом. И тогда они спросили: «Окей, вы ограничили, сколько заработает инвестор, а всё остальное идет в нон-профит. А кто управляет этим нон-профитом?»

«Мне кажется, что скандал — увольнение Сэма Альтмана — произошёл именно вокруг того, кто должен управлять этим нон-профитом, потому что как только оказалось, что этот нон-профит — это одна из самых богатых организаций мира, то всё начало трещать по швам», — анализирует Давид.

Братья предлагали другое решение: «Сверхприбыль не должна никуда идти, она должна делать продукт дешевле для людей». Но модель OpenAI пошла по другому пути.28 октября 2025 года OpenAI с одобрения властей США завершила реструктуризацию как Public Benefit Corporation. Компания сделала ровно то, против чего предостерегали братья: убрала ограничения на прибыль инвесторов — те самые caps, которые были ключевым элементом изначальной идеи. Теперь у OpenAI обычная капитальная структура и коммерческая натура: акционеры владеют долями и получают пропорциональную прибыль без потолка.

OpenAI Foundation (бывший nonprofit) формально контролирует новую коммерческую структуру OpenAI Group PBC и владеет 26% акций стоимостью около $130 млрд (на текущий момент). Microsoft получил 27% — примерно $135 млрд. Foundation обещал выделить $25 млрд на благотворительность, но без конкретных сроков.

Проблема, о которой предупреждали братья, реализовалась: доля Foundation фиксирована, и с каждым новым раундом инвестиций она будет размываться. А Сэм Альтман как CEO получил фактический контроль над компанией стоимостью $500 млрд с обычной капитальной структурой. Формально Foundation назначает совет директоров, но практически — если борд лоялен Альтману, контроль головной структуры иллюзорен.

Ровно это и произошло во время скандала с увольнением Альтмана в ноябре 2023 года: борд попытался его уволить, но ценные сотрудники взбунтовались, и Альтман вернулся с ещё большей властью.

Глава 7: Новое поколение

AI Natives — преимущество или проклятие?

Пенсионные фонды в США сконцентрировали у себя деньги. Планета стареет: молодые меньше заводят детей, а улучшения медицины увеличивают количество пенсионеров и продолжительность жизни.

Искусственный интеллект заменяет джунов, и стажёрам не на чем обучаться. Кажется, что поколенческий разрыв только усиливается: старшие накопили опыт, капитал и власть, а молодым добраться до этого становится всё сложнее.

Давид не согласен. «Будет ли негативное влияние AI на это поколение? Я, честно, не думаю. Всё прошлое показывает обратное».

Да, специалисты 30-40 лет с опытом и ИИ станут супермогучими. Но старшие поколения адаптируются к ИИ медленнее. А эпоха компьютеризации показала, как молодые вдруг получили невероятное преимущество.

«Очень долго не было 20-леток, создающих миллиардные компании... А сейчас с AI ребята едва закончив MIT создают самую быстро растущую по доходам компанию — Cursor», — говорит он. Даниил добавляет про популярный вайбкодинг-стартап: «Lovable тоже создан молодыми, 20-летками. Они только что из колледжа».

Почему опытные специалисты с высшим образованием не сделали Cursor? «Они пытались, но все делали не то», — отвечает Давид. У молодых другое видение мира. Они общаются с ИИ больше всех. Знают, что из него можно получить.

Это поколение быстрее адаптируется к тому, что видео больше нельзя доверять. Что фото — не документ, а способ коммуникации.

Сегодняшние 10-13-летние придумали brainrot. «Это всё — брейнрот», — говорят они про любое медиа старой формации, неважно, новости это или красивое кино. Для них это всё — жвачка для мозга, от потребления которой жизнь не меняется. «Это их способ реинтегрировать новое состояние мира», — объясняет Даниил.

«Так мы, блин, и жили не дольше 35-ти лет в среднем ещё 100 лет назад», — усмехается Даниил на замечание о глубине сдвигов. Технологическая революция меняет всё: информацию, привычки, отношение к здоровью и работе.

«Я очень не люблю обвинять молодое поколение. Я уверен в том, что они в AI разбираются лучше, чем мы», — говорит Давид. Они — AI natives, mobile natives, 3D natives. «Когда я вижу, как они играют в Fortnite, я просто не понимаю, как они это делают. Они это одновременно строят и стреляют. Я очень впечатлен этим поколением».

Старшие строят фундаментальные модели. Но продуктово — не понимают, что с ними делать.

«Вот как человек, который написал протоколы первого интернета, но пока ещё не врубил, что на нём строить. Где у нас AI-first социальные сети? Где они?» — спрашивает Даниил.

Биллу Пиблс 20 с чем-то лет, это он стоит за созданием Sora: супермолодой парень, а сделал первые AI-инновации среди социальных сетей. «Но этих AI-first соцсетей должны быть десятки? А все предыдущие поколения совсем не понимают этого», — добавляет Давид.

И всё же Давид признаёт: «Я полон надежд по поводу этого поколения, но у него есть большие проблемы, потому что вся структура общества построена не под них».

«И более того, у молодого поколения все меньше и меньше рычагов влияния на что-либо... А знания и понимания на самом деле сильно больше. И вот есть этот разрыв, из-за которого возникает чувство несправедливости», — добавляет Даниил.

Молодые знают про AI больше, понимают его лучше, видят будущее дальше, потому что им в нём жить. Но рычагов влияния у них — меньше.

Теория и практика мёртвого интернета

Sora — хороший пример AI-native продукта. Но все площадки уже завалены контентом из Sora, причём без вотермарков. И чем старше человек, тем сложнее ему определить, что это slop.

Постоянно появляются жалобы: слопа стало слишком много, «Я не хочу оказаться в теории мёртвого интернета». И этот паттерн проявляется всё чаще: пользователи смотрят на текст с длинным тире и думают, что его написала нейросеть. Мол, автор не ценит время читателя, если считает, что можно подсунуть контент из-под нейросети.

Давид уверен, что молодое поколение быстро придумает, как с этим справиться: «Наступит адаптация, они начнут разделять, настоящий контент или сгенерированный. И они как раз будут теми инноваторами, которые найдут продукты, которые поз��олят нам справиться с этой проблемой».

А может, и не надо с этой проблемой справляться? Есть фильмы на плёночные камеры, есть — на цифровые. А зрителю какая разница?

Возьмём Snapchat — социальную сеть, где контент по умолчанию не глянцевый, не постановочный. Но миллениалы не могли придумать Snapchat. Они выросли, когда в их фотоаппарате было 36 кадров, и каждая фотография символизировала запечатление особенного момента.

А потом появилось поколение, для которого фото — просто способ коммуникации.

«Мы очень внимательно смотрим на 20-летних, какие они сейчас проекты создают», — говорит Давид. Молодые будут прыгать в то, чтобы использовать ИИ в ремесле. Они уже быстрее прыгнули в то, чтобы писать код с ИИ.

У нас были disposable сообщения. Теперь будут disposable приложения.

В начале ИИ плохо писал код. А теперь самые крутые инженеры в OpenAI и xAI пишут код вместе с ИИ. Только это не вайб-кодинг: «Они не просто говорят: "А сделай мне приложение". Ты на самом деле берёшь и описываешь очень глубокую техническую документацию с каждым шагом», — уточняет Даниил.

Это не prompt engineering. Это context engineering — глубокая работа с контекстом, сбор и структурирование всей необходимой информации, чтобы ИИ мог качественно выполнить работу.

Совет молодым — создавать проекты

Как учиться, если семестр длится дольше, чем время между сменой глобальных обстоятельств? Где получать опыт, если компании заменяют стажёров и джунов нейросетями?

«Ты можешь создавать вещи. Все ожидают появления соло-юникорнов (solo-unicorns)», — отвечает Давид. Единороги — это компании с миллиардной стоимостью, и пока в мире не было ни одной компании с такой оценкой, созданной одним-единственным сотрудником. Правда, создатель Polymarket Шон Каплан подобрался к этой цели вплотную, в возрасте 27 лет став самым молодым self-made миллиардером в мире.

«Уже понятно, что они появятся. Это вот когда мы только начинали, был цикл разработки 4 года. А потом с вебом, мобайлом и AI скорость выросла так, что ты получаешь этот MVP уже за дни».

Теперь время запуска приложения сильнее ограничено скоростью ревью в App Store, чем его разработкой.

«Наш основной совет: вы сильно больше научитесь, если вы будете создавать свои проекты», — говорит Давид. Можно создавать небольшие бизнесы, ведь и капиталоёмкость благодаря ИИ сильно уменьшилась.

Можно переформатировать это утверждение иначе: у большинства людей не будет другой возможности проявить навыки и получить опыт, кроме как заняться созданием своих собственных проектов.

«Это звучит прямо как угроза...» — смеётся Даниил.

Но Давид серьёзен: «Лучше создавать свои проекты. Это точно тот путь, в котором ты научишься сильно большему. Ты сильно быстрее станешь квалифицированным, чем вот эти люди, которые сидели на работе. Даже неудачный проект тебя учит сильно большему».

У молодых нет ещё накопившихся обязательств, которые не дают им делать новые «курсоры». Можно рисковать. Можно искать новые ниши.

«Сегодня самый простой вариант — это сделать небольшую консалтинговую компанию, которая помогает другим бизнесам применить AI. Ты молодой человек, ты знаешь про AI больше, чем большинство этих владельцев бизнеса», — советует Давид.

Точно так же, как 10 лет назад поколение предпринимателей объясняло бизнесам, как пользоваться соцсетями. А 25 лет назад братья Либерманы подключали бизнесы к интернету.

«Мы пришли к точке, в которой эти бизнесы стало открывать гораздо проще. Система позволяет вам это делать. Надо действовать».

Скрытый текст

Больше таких материалов я выпускаю в своём Telegram-канале Радиорубка Лихачёва. А у братьев есть свой твиттер и (запрещённый в РФ) инстаграм. Что? Сам раскрыл этот спойлер.