Предлагаю читателям Geektimes перевод публикации «The Internet as New Enclosure». Перевод был прислан в песочницу на Хабр, пролежал там довольно долгое время и лежал бы и дальше, недоступный широкой аудитории, однако его достали модераторы и перенесли сюда.



СМИ превращают наши переживания, память и общение в нечто синтетическое и внешнее. В обществе, контролируемом СМИ, мы зависим от технологии доступа к этим сторонам самих себя, сделанным внешними. Книги, аудиозаписи, кино, радио, телевидение, интернет, мобильные телефоны: все эти шедшие друг за другом нововведения проникали всё глубже в нашу повседневную жизнь, становясь посредниками для всё большей части наших жизней.

В плоть до конца 20 века, СМИ были чрезвычайно однонаправленными: информация текла в одну сторону, а внимание в другую. Критики обычно сосредотачивались на этом аспекте их устройства, обвиняя их в том, что они давали крохотной политической клике огромное влияние над обществом, закрепляя за остальными роли зрителей. В отличии от них, подпольные СМИ придерживались более интерактивных и децентрализованных форм.

Всеобщее участие и децентрализация внезапно стали мейнстримом с появлением общедоступных цифровых медиа. Во многих отношениях, Интернет представлял из себя более раскрепощающее и укрепляющее самооценку пространство для новых методов коммуникации. Поскольку его базовая модель была разработана исследователями, финансируемыми военными, а не частным сектором, он проектировался для того, чтобы приносить пользу, а не прибыль. По сей день, большая часть Интернета остаётся своего рода «Диким Западом», в котором затруднительно следить за исполнением традиционного вещного права. Возможность делиться материалами бесплатно и напрямую с другими пользователями оказала огромное воздействие на некоторые отрасли, в то время как коллаборативные форматы вроде Википедии и ПО с открытым исходным кодом показали, как просто люди могут удовлетворять свои потребности без частной собственности. Корпорации по-прежнему ищут способы делания денег в Интернет кроме как через онлайн-торговлю и рекламу.



Однако, по мере того как наши жизни становятся всё более и более оцифрованными, важно не принимать как данность то, что это всегда к лучшему. Капитализм разрастается за счёт захвата тех сторон мира, которые когда-то были свободными, а затем предлагает доступ к ним по высокой цене, и эта цена не всегда выплачивается в долларах.

Мы должны быть особенно бдительны в отношении того, что новые медиа удобны: удобство может быть знаком того, что бесконечные возможности человеческой жизни принудительно сужаются. Действительно, эти инновации едва ли необязательны: в наши дни трудно поддерживать дружеские отношения, или устроиться на работу без сотового телефона и онлайн-профиля. Всё больше и больше наши умственные действия и общественная жизнь вынужденно подвергаются воздействию технологий, которые составляют схемы нашей деятельности и отношений для корпораций и правительственных разведслужб. Эти форматы также задают содержание этой деятельности и отношений.

Сети, которые предлагает нам Facebook, не являются чем-то новым; новым является то, что они представляются внешними по отношению к нам самим. У нас всегда были социальные сети, но никто не мог их использовать для продажи рекламы—как и нелегко их было запротоколировать. Сейчас они вернулись как нечто, с чем мы должны считаться. Люди переписывались со старыми друзьями, обучались навыкам и узнавали об общественных мероприятиях задолго до появления электронной почты, Google и Twitter. Конечно, эти технологии чрезвычайно полезны в мире, где лишь немногие из нас имеют близкие отношения со своими соседями, или живут больше нескольких лет в одном и том же месте. Формы, которые принимает технология и повседневная жизнь, влияют друг на друга, что делает всё более невероятной возможность их разъединения.

По мере того как наши потребности в информации и доступ к ней вырастают за пределы чего-то, что мы могли бы удержать в себе, информация, похоже, становится чем-то обособленным от нас. Это подозрительно напоминает принудительное отчуждение рабочих от продуктов их труда, которое превратило их в потребителей. Информация в интернете не совсем свободна — компьютеры и доступ в интернет стоят денег, не говоря уже о затратах на электричество и нагрузку на окружающую среду, которые они создают вместе с работающими серверами по всему миру. А что если корпорации догадаются брать с нас больше денег за доступ ко всем этим технологиям, как только мы станем полностью зависимыми от них? Если они смогут это сделать, не только власть и знания, но даже возможность поддерживать социальные связи станет полностью определяться богатством.

Но было бы не правильно ожидать этого. Старая финансовая аристократия, возможно, вообще не сможет объединить свою власть на этой новой территории. Методы, которыми капитализм колонизирует наши жизни с помощью цифровых технологий не обязательно будут иметь сходства со старыми формами колонизации.

Как и любая пирамида, капитализм должен постоянно расширяться, поглощая новые ресурсы и людей. Он уже распространился по всей планете; последняя война колонизации ведётся у подножия Гималайских гор, на самом краю света. Теоретически, он должен вскоре рухнуть, так как перспективы расширения исчезли. Но что если он продолжит расширяться внутрь нас, и эти новые технологии, подобно трём каравеллам Колумба, высаживаются на континент наших мыслительных процессов и социальных связей?

В этом представлении, интернет выполняет функцию ещё одного следующего слоя отчуждения, основанного на материальной экономике. И если многое доступно в интернете бесплатно, то это не потому что процесс колонизации ещё не окончен, но, кроме всего прочего, потому, что определяющей валютой в СМИ являются не доллары, а внимание. В информационной экономике внимание функционирует подобно контролю над материальными ресурсами в индустриальной экономике. Даже когда внимание не преобразуется сразу в прибыль онлайн, оно может помочь обеспечить её в оффлайне. Как валюты, внимание и капитал ведут себя по-разному, но и то и другое служат созданию дисбаланса власти.

Действительно, что такое капитал? Если отбросить предрассудки, которые делают его похожим на стихийную силу, он, по существу, является социальным конструктом, который позволяет некоторым людям накапливать власть над другими. Без идеи частной собственности, которая «реальна» настолько, насколько все её терпят, материальные ресурсы не могли бы функционировать как капитал. В этом смысле, право собственности служит той же цели, которой ранее служила идея божественного права королей: и то и другое формировало основы систем, определяющих власть. Некоторые люди неистово верят в право собственности, даже когда это право используется для лишения их всякого влияния в обществе. Можно сказать, что эти люди находятся под чарами собственности.

Точно также, когда рекламный агент собирается сделать мем вирусным, вы можете сказать, что она пытается наложить заклятие. Если внимание является валютой медиа, его приобретение является способом заставить людей буквально и образно поддаться структурам власти. Определяющим фактором является не то, соглашаются ли люди с увиденным, или одобряют его, а то, в какой степени это задаёт их поведение.

Цифровые медиа, похоже, владеют децентрализованным вниманием, но они также стандартизуют площадки, на которых оно циркулирует. Остерегайтесь объектов, которые накапливают внимание, даже если они никак не конвертируют его в финансовые активы. Настоящая власть Google и Facebook не в их финансовых активах, а в том, как они структурируют потоки информации. Навязывая единую логику коммуникации, отношений и наведения справок, они обеспечивают себе позицию посредников власти новой эры.

За этими корпорациями стоит АНБ, которое сейчас обладает беспрецедентной способностью составлять схемы отношений и мыслительных процессов. Отслеживая поисковые запросы в Google, оно способно отслеживать ход мыслей пользователя сети интернет в реальном времени. У АНБ даже меньше потребность превращать использование интернет в непосредственную финансовую выгоду; валюта, которая ему нужна, это сама информация, с помощью которой можно управлять грубой силой государства. Роль государственного надзора заключается в поддержании условий, в которых корпорации вроде Facebook ведут бизнес; чем больше влияния накапливают эти корпорации, финансового или иного, тем больше влияния течёт обратно в руки государства.

До скандала вокруг Prism, многие люди думали, что слежка и цензура характерны для таких мест, как Тунис и Сирия. На самом деле, большая часть технологий для цензуры поступает к этим режимам из Кремниевой Долины—и сперва применяется прямо здесь, в США. Так как даже самая мягкая интернет-цензура предполагает эффективное и всестороннее наблюдение, от регулирования до строгой изоляции требуется небольшой шаг. Чем сильнее мы зависим от цифровых технологий, тем сильнее мы уязвимы перед лицом огромных учреждений, на которые мы практически неспособны повлиять.

Это не критика технологии как таковой. Суть в том, что она не нейтральна: технология всегда обусловлена структурами общества, в которых она разрабатывается и применяется. Большинство известных нам технологий были обусловлены императивами получения прибыли и власти, но общество, основанное на других ценностях, несомненно, создало бы другие технологии. По мере того как цифровые технологии всё больше впутываются в ткань нашего общества, важным вопросом становится не «стоит ли ими пользоваться», а «как подорвать структуры, которые их создали».

Другими словами: сторонники свободного интернета должны задаться вопросом, совместима ли на самом деле его свобода с капитализмом и государством?