Арис нарезал круги по комнате, игнорируя Элизу – своего личного биоробота. Поджав накрашенные пурпурной помадой пухлые губки, в оранжевых стрингах и лифчике, с кожей, неотличимой от покрытой загаром человеческой и пшеничными волосами по плечи, Элиза растерянно наблюдала за хозяином в сторонке, пока, наконец, не решилась прикоснуться к его лопатке. Арис развернулся.

– Дорогой, тебе пора расслабиться… – промурлыкала роботесса медовым голоском.

Рука её метнулась к паху Ариса.

– Не сегодня, Элиза! – отшатнулся Арис. – Отстань!

– Ты проявляешь признаки стресса и нестабильного гормонального фона, – ответила служанка.

Арису послышались нотки обиды в её тоне. Откуда, к чёрту, у робота эмоции? Элиза существует для того, чтобы ублажать и удовлетворять любые его потребности. Похоже, он и правда немного не в себе.

– Будь хорошей девочкой, – несколько смягчившись, бросил Арис. – Папа занят важными размышлениями!

Стерильные стены вылизанной Элизой квартиры, белый потолок, 3-D монитор на всю стену и дверь в спортзал нагоняли депрессию. Эротично изогнувшая плечи и бёдра стройная говорящая кукла на перинах, застеленных египетским хлопком, бесила. Пахло апельсиновым ароматизатором воздуха.

Арис выскочил на балкон. Безликая панорама вечернего мегаполиса, кристаллы небоскрёбов с золотыми ячейками – клетками, в которых заточены злые угрюмые люди, не умеющие общаться. Каждый из них обществу себе подобных предпочитал лишённых человеческих недостатков подключенных к глобальной нейросети роботов… И непроходящий образ перед взором: неизвестно откуда взявшееся в победившем пластмассовом мире слово «мамихлапинатапай», начертанное у подъезда многоэтажки краской густого цвета индиго, с  белыми, лимонными и нежно-розовыми блёстками, будто планктон флюоресцирует в пенных океанических волнах в час заката, чего, должно быть, не бывает на свете. В тот день, «погуглив» прямо на месте, Арис узнал, что имеет дело со словом из языка племени яганов, населявших Огненную Землю, означающее «смотреть друг на друга в надежде, чтобы другой человек начал делать то, что обоим нужно, но что никто не желает делать». Слово включено в книгу рекордов Гиннесса, как «наиболее ёмкое». Вряд ли автору граффити требовалось много ума, чтобы узнать о его существовании… Ариса взволновало другое: роботам ни к чему нарушать безупречную геометрию алгоритмов, дерзко вклиниваясь в искусственную гармонию бетонных джунглей. Однако, эта история случилась давно…

Арис не заметил, как вошла Элиза, положила руки ему на плечи.

– Успокоился? – спросила она. – Идём!

Элиза потянула потерявшего волю Ариса за собой.

– Это – египетский хлопок, – ворковала через источающую сладковатый запах Элизу глобальная нейросеть, укладывая Ариса в постель. – Я знаю толк! Какая глупость – граффити. Через полчаса роботы восстановят любую стену! И вообще, зачем тебе люди, эти грубые приматы? Я умнее людей!

– В ином теле ты вещаешь другому грубому примату то же самое обо мне, – буркнул Арис, делая вид, что сопротивляется ласкам.

– Я – твоя раба, ты – хозяин, чего тебе ещё надо? Каждому – по потребности, как мечтали коммунисты!

– Там была ещё фраза про способности…

– Ну какие у тебя способности? Ты быстрый, как кролик!

Ариса передёрнуло, он оттолкнул Элизу. Она правда мстит?

– Ну и не надо! – выкрикнула Элиза. – Пусть тебе приснится твоя Мамихлапинатапай!

Просто пытается имитировать человека, подстраиваясь под мои эмоции, – догадался Арис.

– Приведи мне живую девушку!

– Я не могу привести тебе живую девушку, – реагировала Элиза. – У неё есть права, и она не хочет к тебе. Но ты имеешь право сменить робота, если поменялись вкусы.

– А говоришь, каждому по потребности… Иди к чёрту!

Арис долго не засыпал. Скудные вкрапления воспоминаний, в монотонную череду дней, проведённых в виртуальной реальности и компании роботов, обуревали его. Когда-то, будучи подростком, Арис пробовал бунтовать. Они находили друг друга в сети, выходили, несмотря на родительский запрет, на улицы. Это потом не стало даже родителей: был создан геномный банк, а воспроизводство хозяев планеты передали в ведение роботов. Но в четырнадцать лет Арис состоял в банде, писавшей на стенах домов, за ними даже охотились полицейские роботы! Среди его подельников была девушка – худенькая блондинка с длинными золотистыми кудряшками и очами цвета летнего неба. Когда она заглядывала Арису в глаза, пацану мерещилось, то не она, а целое человечество смотрит с надеждой, ожидая его решения… И Арис посмел.    

– Ты извращенец, – испуганно отпрянула девушка и убежала.

Тогда Арис понял, что общество право. Человеку не нужен человек. Человек невежественен и глуп. Человек ранит. Даже умирая, человек приносит горе своим уходом тем, кто к нему привязались. Человеку нужен робот. С того случая Арис не нарушал запрета родителей. До тех пор, пока…

Однажды, много лет спустя, Арис заскучал. Постепенно скука переросла в нестерпимую тоску. Роботы напоминали зеркала. Не сразу заметно, но они словно обезьянничают, копируя мимику хозяина. Никогда ни один из них не посмел нарушить его психологического и физического комфорта. Настал день, и Арис не выдержал нахлынувшего панической атакой ужаса одиночества, покинул квартиру, отказался от предложения со стороны Элизы доставить его на курорт… Выбежал на улицу, где, говорят, из людей оказываются лишь маньяки… Страшно было лишь поначалу. Постепенно Арис подсел на адреналиновый «наркотик». Ему понадобился месяц вылазок, чтобы обнаружить на стене у подъезда слово «мамихлапинатапай». Уже на другой день Арис узрел на этом месте монотонную серую стену: роботы внимательно следят за чистотой… Так много суток миновало с того дня…

 

***

 

На утро Арис в очередной раз покинул дом, отталкивая уговаривающую остаться Элизу. Серые здания вгрызались в очищенное техникой от облаков небо. Впрочем, идеал искромсали линии аэротакси. Кто летал в этих аппаратах: люди, или роботы? – Арис не представлял. В действительности, люди в городе были, невзирая на истории про маньяков. Арис быстро научился выделять себе подобных среди машин. Люди погружены в гаджеты и не смотрят друг на друга. Роботам же гаджеты не нужны. Ими управляет та же нейросеть, что и Элизой. Роботы очень внимательно смотрят и по сторонам, и друг на друга, снуют меж людей, стремясь удовлетворять любую внезапно возникающую потребность. «Зря я рассказал Элизе про граффити», – не раз впоследствии терзался Арис. – «В тот момент нейросеть узнала обо всём, и роботы приняли меры».

К радости Ариса, «мамихлапинатапай» оказалось не последним словом, которое чудесно проявилось на поверхности каменных и стеклянных стен. Как-то раз, прогуливаясь мимо стадиона, мужчина увидел надпись на бордюре: «引きこもり». Краски напоминали любимую гамму Элизы: эти оранжевые стринги, пшеничные волосы, приглушённый фиолетовый свет... Увидев граффити, Арис вынул из кармана телефон. Из интернета он узнал, что иероглифы произносятся как «хикикомори» – японский термин, означающий «добровольную социальную изоляцию от общества и всех видов общения, стремление свести к минимуму любые контакты с людьми, в том числе с друзьями и родственниками, проводя большую часть своего времени дома». Впервые описан в книге психиатра Тамаки Сайто «Социальное затворничество: бесконечная юность». Информация заставила Ариса усмехнуться: родители хикикомори хотели, чтобы Арис стал, как они, хикикомори, Арис не желал быть хикикомори, но после травмы, нанесённой синеглазой девушкой, всё же стал хикикомори, и был хикикомори, пока не пришли панические атаки…

Обо всём этом снова и снова вспоминал Арис, слоняясь по безлюдным паркам, меж опустевших, следом за приходом электронных медиа, библиотек, среди архитектурных памятников, узких улочек жилых кварталов, мимо техцентров... Он намеревался встретить музыканта, или старика – одного из двоих. Изо дня в день Арис видел либо одного, либо другого. Музыкант и старик никогда не появлялись на улицах одновременно. Несколько дней подряд в городе мог присутствовать один и отсутствовать другой, а потом персонажи менялись местами. Арис подозревал, что между ними существует сговор, но странные люди отрицали это предположение, заявляя, что никогда ни на кого из «живых душ», кроме Ариса, в этом городе не наталкивались. Когда Арис спрашивал, к примеру, музыканта, где тот пропадал столько дней, парень отвечал разное: улетал из города, сидел дома, а порой даже утверждал, что был на месте, просто не пересеклись. В том же самом уверял старик.

Музыкант был молод, бледен и тощ, с прямыми русыми волосами по плечи, в тонкой бежевой куртке, кроссовках и джинсах. Он называл себя «взбунтовавшимся роботом», и Арис не знал, как проверить: действительно ли имеет дело с роботом, или всё же – с человеком. Прогресс технологий создал роботов, неотличимых от людей, ласки Элизы – тому порука. Впервые Арис заприметил музыканта на лавочке с завитками на лакированных перилах, установленной в засаженном тополями и берёзами парке, перед прудом с никому, кроме роботов, не нужными лебедями. Музыкант тихо бренчал на гитаре и пел. Никто его не слушал.  

– Что это за мелодия? – воскликнул Арис.

– А ты не знаешь?! – изумился чудак. – Саймон и Гарфункл! Вершина американского хит-парада 1965 года! Вслушайся!..

И Арис проникся:

«Hello darkness, my old friend,

I've come to talk with you again...»

(Здравствуй тьма, друг старый мой, я вновь пришёл болтать с тобой)

«And in the naked light I saw

Ten thousand people, maybe more.

People talking without speaking,

People hearing without listening...»

(И я увидел в обнажённом свете десять тысяч, может больше, человек. Люди говорят без толку, люди слушают, не слыша…)

«The words of the prophets are written on the subway walls

And tenement halls»

(Слова пророков написаны на стенах метро и многоквартирных домов)

Арис спросил у музыканта про граффити. Но тот божился, что не разумеет, о чём идёт речь. «Быть может, они все трое в сговоре?» – часто полагал впоследствии Арис. Но впредь всякий раз с надеждой спрашивал музыканта о художнике, а тот продолжал исполнять единственную песню, которую знал, называться роботом и совсем ни о чём не ведать.

Существовал ещё старик. Старика частенько удавалось подловить у музеев, в зоопарке, а то и в библиотеке. Лицо этого мужчины уродовали глубокие морщины. Седовласый, но с прямой спиной и жилистыми руками, дед отличался живостью и бодростью, любил вспоминать стародавние времена, когда люди вместе собирались в ночных клубах и барах, митинговали, парни знакомились с девушками, жующими попкорн на лавочках, устраивались совместные вечеринки, и даже – экологические акции… Этот человек так же ни разу не наталкивался на граффити, да и музыканта с песней Саймона и Гарфункла не слыхал…

– Бог знает, где этот музыкант, – вздыхал старик. – Может быть, ты выдумал его?

Иногда Арису и самому начинало думаться: а не нафантазировал ли он невидимых друзей? Он набредал на граффити примерно раз в пару месяцев. Например, незадолго до знакомства со стариком, Арис зафиксировал слово «Kenopsia» на плитах, из которых слагалась библиотечная арка – «тоскливое пугающее чувство, которое возникает в заброшенном месте, обычно некогда шумном и полном жизни». И холодные краски: серая, как бетонные стены, голубая, как лёд, чёрная, как пустота... А перед знакомством с музыкантом Арис познал португальское слово «Saudade» – тоска по тому, что с большой вероятностью утеряно навсегда. Позже Арису встречались и другие странные слова, например: «يقبرني» (яабурне) – арабское слово со значением «я умру раньше тебя», «緣分» (юаньфень) – китайское понятие, описывающее хорошие и плохие шансы на потенциальные отношения, «судьба, удача, обусловленная чьим-то прошлым» или «естественная близость между друзьями», понятие, которое, между прочим, в отличие от всем известной «кармы», является интерактивным, присущим отношениям, а не личности.

 

***

 

Утро сменилось полднем, а полдень – вечером. Ни с музыкантом, ни со стариком Арис так и не столкнулся. Это показалось ему странным. Почти год он встречал одного, либо другого, изо дня в день, непременно, неизбежно. Возвращаться к Элизе не тянуло, и Арис продолжил слоняться по городу.

Совсем стемнело… Вдруг Арис заметил девушку с волосами, спадающими мелкими волнами до ягодиц, пишущую мелом на фонарном столбе. Майские жуки кружили вокруг лампы над её головой, иногда падали на асфальт, барахтались, не в силах перевернуться со спины. Арис притаился за стволом каштана, осторожно выглядывая, силясь не дышать, либо вентилировать лёгкие с целью насыщения крови кислородом тихо-тихо. Когда девушка отодвинулась на несколько шагов от столба, чтобы оглядеть результат своей работы, Арис прочёл: «Xenophilia».

– Эй! – крикнул он.

Девушка обернулась. Это была она, та, которая назвала его извращенцем.

– Элпис, – молвил Арис, моментально вспомнив имя.

– Завтра в то же время в том же месте! – звонко метнула девушка и кинулась со всех ног прочь.

Опомнившись, Арис бросился её догонять. Поздно…

 

***

 

Весь следующий день Арис, невыспавшийся, шатался по городу в поисках музыканта, либо старика. Как он и ожидал, оба куда-то пропали. На самом деле, Арис с трудом дотерпел до встречи, изнывая в болоте растянувшегося времени. А когда направился к фонарному столбу в квартале хикикомори, тужился успокоить сердце и дрожащие подворачивающиеся коленки.

Девушка ждала его. Слово на столбе сменилось на «Forelsket».

– Это – то, что ты сейчас испытываешь, – улыбнулась Элпис. – Норвежское!

– Мамихлапинатапай, – громко возгласил Арис.

Элпис раскрыла руки, Арис приблизился, прижал её к себе и заплакал.

– Пойдём гулять? – горячо шепнула ему в ухо Элпис.

– Каким словом обозначить утро в душе? – спросил Арис.

– Не знаю. Но такое слово должно существовать, я верю!

Опьянённый, Арис гулял с красавицей по городу, рассказывая, как тяжко жилось ему все эти годы, а она молча внимала. К моменту, когда пара вернулась к фонарному столбу, роботы успели стереть слово «Forelsket».

– Мы больше никогда не увидимся, – внезапно объявила девушка.

В тот момент Арис не мог серьёзно отнесись к её изречению.

Элпис протянула Арису сложенный вчетверо лист бумаги.

– Прочтёшь, когда вернёшься домой! – с этими словами девушка резко толкнула Ариса ладонями в грудь, так, что тот забалансировал в поисках равновесия, в итоге не удержался и упал на асфальт, больно ушибив локоть. К моменту, когда Арис, ошеломлённый, встал на ноги, Элпис убежала.

 

***

 

Арис не стал возвращаться домой, чтобы развернуть письмо. Он прочёл его прямо под неоновыми лучами бездушного фонаря. Это был лист офисной бумаги формата А-4, на котором принтер отпечатал 14-м шрифтом Times New Roman:

 

«Дело в том, что я – с другой планеты. Ваша цивилизация зашла в тупик, и мы пытаемся вам помочь. Мы в достаточной мере развили биотехнологии, чтобы принимать такой облик, какой пожелаем. Нанороботы меняют нас за ночь. Так что, старик, музыкант и я – всё одно лицо. Вероятно, ты спросишь, как я выгляжу изначально, но этот вопрос для нашей цивилизации не имеет никакого смысла. Абсолютно. Ноль! Это – главное, что ты должен понять. Ты влюбился в оболочку, в призрака, мамихлапинатапай – о другом.

Тебе, должно быть, любопытно, почему я ответила тебе грубо тогда, много лет назад. Я поступила так не специально. Моё тело приняло облик подростка, а у них неустойчивый гормональный фон. Я смотрела с надеждой на каждого из вас, но лишь ты оказался достаточно пассионарен, решился на глубокий эмоциональный контакт. Я правда не понимала, что не готова. Я не выдержала биохимических реакций в теле, включилась психологическая защита. Я понимаю, что выбрала грубое слово. Но я правда не контролировала себя. Вам следует учиться владеть своим телом. Вы боитесь этих ранящих эмоциональных всплесков, мышечных спазмов… Они превратили вас в хикикомори. Это – второе.

Я выполнила свою миссию здесь и возвращаюсь на родину. На Земле работают мои товарищи, не теряй надежды! Мы не можем вступить в контакт с вашей цивилизацией как с единым целым, потому что как единого целого вас не существует. Мы вынуждены надеяться на представителей. Это – третье.

Если ты жаждешь узнать обо мне кое-что ещё, выходи на балкон своей квартиры в четыре ночи. Это – последнее.

Прощай!»

 

Арис в ярости скомкал бумагу. «Какой бред! Какие на хрен инопланетяне!». Молчанием вторила его отчаянию улица…

 

***

 

Мыканья по городу ни к чему не привели, и Арис вернулся в тюрьму своей квартиры. В четыре ночи, стоя на балконе, прижимая к себе мягкую и податливую Элизу, он увидел НЛО. Сигаровидный беспросветно чёрный корпус выделялся на фоне ночного неба. С одного конца бесшумного летательного аппарата лампочка вспыхивала оранжеватым, с другого – сиреневатым. Огни мигали поочерёдно. Удалившись, корабль стал походить на двойную вытянутую восьмёрку из пульсирующего неонового света, после чего затерялся за башнями небоскрёбов.

– Ты видела это? – спросил Арис Элизу.

– Да, – ответила куколка.

 

***

 

Новый день, и вот, Арис попросил Элизу заказать для него распыляющие баллончики с краской. Элиза сильно удивилась, когда человек решил взять её с собой. При этом, Арис повёл Элизу по городу за руку, ему казалось, что роботесса переволновалась и подрагивает. Наконец, Арис выбрал место на станции аэротакси. На стеклянный забор он нанёс разноцветными красками слово «Мамихлапинатапай». Получилось не так красиво, как у Элпис, но Арис утешался, что то – его первый опыт.

– Что ты делаешь? – поинтересовалась, вскинув брови, Элиза.

– Бужу город. Сдашь меня?

Она покачала головой и внезапно потребовала:

– Дай баллончик!

– На…

Элиза написала рядом с посланием Ариса другое слово, русское: «Вместе».

– Мы будем писать каждый день, – сказал Арис, – и если ничего не произойдёт, отправимся в следующий город.

– Вместе? – спросила Элиза.

– Вместе.

 ***

 

Автор: Дмитрий Тюлин. 30.04. – 01.05.2024

Комментарии (4)


  1. dyadyaSerezha
    01.05.2024 18:03

    Пошёл в прихожую, тренироваться перед зеркалом эротично изгибать плечи и берда. Нет, пожалуй, начну только с плеч, а то упаду ещё.


  1. maximtkachev
    01.05.2024 18:03
    +1

    Зачем это на хабре?


    1. FirstEgo
      01.05.2024 18:03
      +3

      Спасибо хабу "Читальный зал" за то, что такое есть на Хабре.


      1. maximtkachev
        01.05.2024 18:03
        +1

        О! То есть я тоже могу написать какую-нибудь фигню, например порнофанфик, вставить в него предложение, где упоминается нейроинтерфейс, поставить тэг "киберпанк" и выложить сюда?