Когда-то люди просыпались в середине ночи, чтобы подумать, сделать записи или заняться любовью. Что мы потеряли, засыпая на всю ночь?

4:18 утра. В очаге сгорели дрова, и остались только оранжевые кусочки, которые скоро превратятся в пепел. Орион-охотник взошёл над холмом. Мерцающее «V» Тельца стоит прямо над головой, и указывает на Семерых сестёр. Сириус, одна из собак Ориона, мерцает красным, голубым, фиолетовым – как галактический диско-шар. Ночь продолжается, и старый пёс вскоре сядет за холмом.

4:18 утра, и я не сплю. Такое раннее пробуждения обычно считается нарушением, сбоем в естественном ритме тела – признаком депрессии, или возбуждения. Действительно, после пробуждения в 4 утра в голове моей жужжало. И хотя я человек позитивный, но когда я лежу в темноте, в мыслях появляется волнение. Мне кажется, что лучше встать, чем лежать в постели, балансируя на грани лунатизма.

Если я пишу в эти часы, чёрные мысли становятся чёткими и красочными. Они формируются в слова и предложения, одно цепляется за другое – будто вереница слонов, держащихся хоботами за хвосты. В это время ночи мой мозг работает по-другому: я могу писать, но не редактировать. Могу добавлять, но не отнимать. Для чёткости необходимо дневное сознание. Я работаю несколько часов, а затем снова засыпаю.

У всех людей, животных, насекомых и птиц есть встроенные часы, биологические устройства, управляемые генами, протеинами и молекулярными каскадами. Эти внутренние часы зависят от бесконечного, но переменного цикла света и тьмы, происходящего из-за вращения и наклона нашей планеты. Они управляют основными физиологическими, нейрологическими и поведенческими системами в соответствии с примерно 24-часовым циклом, известным, как циркадный ритм. Он влияет на наше настроение, желания, аппетит, схемы сна и чувство времени.

Римляне, греки, инки просыпались без айфоновских будильников или цифровых радиочасов. Их временем заведовала природа: восход солнца, вечерний хор, нужды полевых культур или домашнего скота. До 14 века ход времени отмечался солнечными и песочными часами, а затем на монастырях и церквях появились первые механические часы. К 1800-му году механические часы уже вовсю носили на шее, запястьях и лацканах. Можно было назначать встречи, время для принятия пищи и отхода ко сну.

Общества, построенные на индустриализации и точном времени, породили понятие срочности и такие концепции, как «вовремя» или «потеря времени». Часы начали всё сильнее расходиться с естественным временем, но свет и тьма всё ещё управляли рабочими часами и социальными структурами. Но всё поменялось в 19 веке.


Патент Эдисона на лампочку, 1879 г

Включился свет.

Современное электрическое освещение совершило революцию ночной жизни и сна. По словам историка Роджера Экирха [Roger Ekirch], автора книги «На закате дня: ночь в прошедших временах» (At Day’s Close: Night in Times Past (2005)), до Эдисона сон подразделялся на две разные части, разделённые периодом бодрствования, продолжавшимся от одного до нескольких часов. Такой режим назывался разделённым сном [segmented sleep].

Схемы сна прошлого могут удивить нас сегодня. Можно решить, что циркадные ритмы должны поднимать нас с восходом солнца, но множество животных и насекомых спят не одним непрерывным куском, а понемногу, по несколько часов за раз, или в два отдельных приёма. Экирх верит, что если оставить людей спать естественным образом, они тоже не будут спать одним непрерывным сегментом.

Свою точку зрения он основывает на 16-летних исследованиях, в процессе которых он изучил сотни исторических документов, от древности до наших времён. В них входили дневники, судебные протоколы, книги по медицине и художественная литература. Он нашёл несчётное количество отсылок к «первому» и «второму» сну в английском языке. Другие языки также описывают этот режим сна, например, premier sommeil в французском, primo sonno в итальянском, primo somno на латыни. То, как обыденно описывался разделённый сон, привело Экирха к выводу, что такой режим когда-то был привычной и ежедневной частью сна и бодрствования.

До изобретения электрического освещения ночь ассоциировалась с преступностью и страхами – люди не выходили из дома и рано отправлялись в постель. Время первого сна менялось в зависимости от сезона и социального класса, но обычно начиналось через пару часов после заката и продолжалось три-четыре часа, а затем, посреди ночи, люди естественным образом просыпались. До электрических лампочек в богатых домах использовались другие источники искусственного свата – газовые лампы, к примеру – поэтому и ложились там позже. Интересно, что Экирх нашёл меньше ссылок на раздельный сон, связанных с богатыми домами.

Люди, спавшие раздельным сном, ночное бодрствование использовали для чтения, молитв и написания писем, разбора сновидений, разговоров и занятий любовью. Экирх указывает, что после тяжёлого трудового дня люди были слишком уставшими для любовных утех перед первым сном (занятые люди сегодняшнего дня тоже это оценят), но, пробудившись ночью, наши предки были отдохнувшими и готовыми к развлечениям. После ночных занятий люди вновь становились сонными, и засыпали вторым сном (также на 3-4 часа), перед тем, как встретить новый день. Мы можем представить себе, как зимою ложимся в 9 часов вечера, просыпаемся в полночь, читаем и беседуем до 2 утра, а потом снова спим до 6.

Экирх обнаружил, что ссылки на двойной сон практически исчезли в начале 20-го века. Электричество увеличило количество света, и дневные занятия распространились на ночное время. Освещённые улицы стали безопаснее, и стало модным использовать вечера для социальных занятий. Отход ко сну отодвинулся дальше, и ночное бодрствование, несовместимое с увеличенным днём, исчезло. Экирх утверждает, что с потерей ночного бодрствования мы потеряли и его преимущества.

Он рассказал мне, что ночное бодрствование отличается от дневного, по крайней мере, по найденным им документам. Третий президент США, Томас Джефферсон, читал книги по моральной философии перед сном, чтобы «поразмыслить» над ними между двумя периодами сна. Английский поэт 17-го века Фрэнсис Куорлс называл тьму и безмолвие помощью в созерцании внутреннего отражения:

Let the end of thy first sleep raise thee from thy repose: then hath thy body the best temper, then hath thy soule the least incumbrance; then no noise shall disturbe thine ear; no object shall divert thine eye. [да подымет тебя окончание первого сна от отдыха; да получит тело наилучшее настроение, а душа — меньше всего помех, да не помешает шум уху, и не отвлечёт никакой предмет глаз]

Мой собственный опыт ночного бодрствования подтверждает разницу между дневным и ночным пробуждениями. Работа ночного мозга больше похожа на сон. Во сне сознание создаёт картинки из воспоминаний, надежд и страхов. В ночи сонный мозг может вызывать новые идеи на основе снов и применять их к творческим занятиям. В эссе «Потерянный сон» (2001), Экирх писал, что многие люди, просыпаясь после первого сна, должны были находиться в сонном состоянии, «что, таким образом, способствовало усвоению видений перед тем, как человек вновь погрузится в бессознательное состояние. При отсутствии звуков, болезни и другого дискомфорта, его состояние, скорее всего, было расслабленным, а концентрация – полной».

Идеи Экирха насчёт разделённого сна подкреплены не только старыми документами и архивами – они находят факты в свою поддержку в современных исследованиях. Психиатр Томас Вер [Thomas Wehr] из Государственного института психического здоровья США обнаружил, что разделённый сон возвращается при отмене искусственного света. Во время месячного эксперимента в 1990-х годах у испытуемых Вера был доступ к свету в течение 10 часов в сутки, а не в течение 16 часов, как это обычно происходит сейчас. И во время этого, более естественного цикла, Вер отмечал, что «длительность сна увеличивалась, и обычно делилась на два симметричных раза, продолжительностью в несколько часов, с интервалом бодрствования от 1 до 3 часов между ними».

Работы Экирха и Вера используются в исследованиях сна. Идеи Экирха обсуждались на ежегодной конференции североамериканских профессиональных сообществ изучения сна «Sleep 2013». Одним из крупнейших следствий работ становится тот факт, что самый часто встречающийся вариант бессонницы, «бессонница середины ночи», является не отклонением, а попыткой возвращения к естественной форме сна. Этот сдвиг восприятия сильно уменьшил мои волнения по поводу ночного бодрствования.

Сейчас 7:04 утра. Я писал почти три часа, и теперь возвращаюсь в постель, ко второму сну. Позже днём я снова буду работать. Я могу себе позволить разделённый сон из-за образа жизни, который я себе обеспечил (детей нет, работаю на себя).

Но также мне пришлось приспосабливать свои методы сна к рабочему расписанию «с девяти до пяти», что сделать довольно сложно. Мало какие звуки пугают больше, чем жужжание будильника, когда ты несколько часов ночи провёл, бодрствуя, и только что заснул. Борьба «естественного» режима сна с жёсткой социальной структурой – часы, индустриализация, школьные занятия, рабочее время – приводит к тому, что разделённый сон выглядит, как отклонение, а не как благо.

Творческие люди находят способы жить вне рамок «с девяти до пяти», либо из-за успешности своих книг, рисунков и музыки, благодаря чему обычная работа им не нужна, либо из-за того, что они специально ищут работу с гибким графиком, например, фриланс.

В книге «Ежедневные ритуалы: как работают художники» (Daily Rituals: How Artists Work (2013)), Мэйсон Карри [Mason Currey] описывает привычки известных писателей и художников, многие из которых поднимались рано, а несколько – использовали разделённый сон. Карри обнаружил, что некоторые наткнулись на режим разделённого сна случайно. Архитектор Фрэнк Ллойд Райт, к примеру, просыпался в 4 утра, и не мог заснуть – поэтому он работал 3-4 часа, а затем опять засыпал. Нобелевский лауреат, писатель Кнут Гамсун [Knut Hamsun] часто просыпался, проспав пару часов, поэтому он держал карандаш и бумагу рядом с кроватью, и, по его словам «начинал писать сразу же в темноте, если чувствовал поток, идущий через меня». Психолог Б.Ф. Скиннер держал планшет, бумагу и карандаш рядом с постелью, чтобы работать в периоды ночного бодрствования, а автор Мерилин Робинсон [Marilynne Robinson] часто просыпалась, и читала или писала во время, как она называла эти часы, «благосклонной бессонницы».

Некоторые из нас любят утро, другие – вечер; жаворонки и совы. Карри говорит, что творческие люди, работающие ночью, «используют оптимальное состояние сознания для своей работы», управляемое естественными ритмами человека, а не выбором.

Писатель Николсон Бейкер [Nicholson Baker] был единственным знакомым Карри, сознательно практиковавшим раздельный сон. Карри рассказал мне, что Бейкер знает о своих писательских привычках, и любит экспериментировать с новыми писательскими ритуалами для каждой новой книги. Поэтому казалось подходящим выделить парочку плодотворных часов для работы, создав два утра в одном дне.

И когда Бейкер писал свою «Коробку спичек» (A Box of Matches (2003), повесть про писателя, просыпавшегося в 4 утра, зажигавшего огонь и писавшего, пока вся семья спит, сам он тоже практиковал этот ритуал, а затем возвращался в постель для второго сна.

«Я обнаружил, что зажигая и поддерживая этот ранний огонёк, я стал лучше концентрироваться,- рассказал Бейкер в интервью The Paris Review. – Есть что-то простое и медитативно-приятное в разведении огня в четыре часа утра. Я начинал писать не связанные между собою предложения, и написание шло легко».

Именно этот сонный поток описывает творческую работу, проводимую среди ночи. Между снами есть покой, отсутствие отвлекающих моментов и более сильная связь со сновидениями.

Также ночью происходят гормональные изменения в мозгу, подходящие для творчества. Вер отмечал, что во время ночного бодрствования гипофиз выделяет много пролактина. Этот гормон связывается с ощущениями покоя и сонными видениями, которые мы испытываем, отходя ко сну, или при пробуждении. Он выделяется, когда мы чувствуем сексуальное удовлетворение, когда кормящая мать вырабатывает молоко, и из-за него наседки подолгу высиживают яйца. Он меняет состояние ума.

Уровни пролактина повышаются во сне, но Вер обнаружил, что (вкупе с мелатонином и кортизолом) он выделяется и во время «тихого бодрствования» между снами под влиянием естественной смены дня и ночи, и не связан со сном как таковым. Блаженно одурманенные пролактином, наши ночные мозги позволяют появляться и переплетаться идеям, будто во сне.

Вер считает, что современный график не только поменял наши режимы сна, но и украл у нас древнюю связь между снами и пробуждением, и «может объяснить на физиологическом уровне, почему современные люди потеряли связь с неиссякаемым источником мифов и фантазий».

Экирх соглашается: «Превратив ночь в день, современная технология перегородила дорогу к человеческой душе, и, используя слова английского поэта 17-го века Томаса Миддлтона, „уничтожила наш первый сон и обманом забрала наши мечты и фантазии“.

Современная технология, возможно, загрязняет каналы, соединяющие нас с нашими снами, поощряет рассинхронизацию людей и естественного режима, но она же может и привести нас обратно. Индустриальная революция залила нас светом, а цифровая может оказаться более благосклонной к человеку, использующему разделённый сон.

Технология побуждает к изобретению новых способов организации времени. Надомная работа, фриланс и свободный график становятся всё более популярными, как и концепции цифровых кочевников, онлайновых и удалённых работников. Все они могут использовать более гибкие режимы, позволяющие людям, бодрствующим по ночам, найти баланс между разделённым сном и работой. Если мы сможем выделить время, чтобы просыпаться по ночам и размышлять при помощи наших мозгов, залитых пролактином, возможно, у нас получится снова обрести творческий потенциал и фантазии, которыми наслаждались наши предки. Как пишет Экирх, „они проспались после первого сна, чтобы обдумать калейдоскоп частично кристаллизовавшихся видений, слегка затуманенных, но в целом достаточно ярких картин, порождённых их снами“.