Если в странах с буквенными алфавитами текстовые процессоры (словопроцессоры или текст-процессоры) 1960 -70-х годов впервые дали возможность исправлять напечатанный на пишущей машинке текст непосредственно во время его набора, а не перепечатывать его заново после внесения в него правок от руки, то в Японии с ее иероглифическим письмом «ва-пуро» фактически дал доступ к машинописи любому грамотному японцу. Япония в 60-70-е годы уже была лидером во многих областях высоких технологий, ее транзисторные приемники, магнитофоны, калькуляторы успешно конкурировали на мировых рынках. Но при этом для работы на существовавших тогда в Японии электрических пишущих машинках и телетайпах требовалась довольно высокая квалификация, специальное обучение и, если угодно, даже природные способности к этому.

Как известно, первая пишущая машинка появилась в начале XVIII века. Изобрел ее и запатентовал Генри Милль из крупнейшей тогда в Англии водопроводной компании New River Water Company. Его патент «Печать оттисками на пергаменте» под номером 395 был выдан 7 января в 1714 году от имени «милостью Божией, королевой Англии, Шотландии, Франции и Ирландии, защитницы веры и т.д.» интересен сам по себе как классический образец патентов XVIII века. Прежде всего из текста патента очевидно, что его выдаче предшествовала заявка Милля на патент, в которой он просил предоставить ему привилегию на использование своего изобретения. Трудно поверить, что английские суверены читали подобные заявки и отвечали на них. Скорее всего сама королева Анна ни заявки Милля, ни его патента даже в глаза не видела, а всю бюрократию по выдаче патентов выполнял ее секретариат. 

Суть изобретения Милля описана в патенте в самых общих чертах: она позволяла печатать буквы поодиночке последовательно одну за другой «как при письме и настолько аккуратно, что их невозможно отличить от печатных». Все остальное в патенте касалось патентного права на изобретение и его монопольное использование или получения прибылей от его использования другими в течение 14 лет (тогда стандартный срок в патентном праве Англии) и только в пределах города Бервик-апон-Твид, где жил Генри Милль. Что же касается механики «текстового процессора» Милля, имевшего мейнфреймовые габариты типографского стола, то на основании сохранившихся гравюр с его изображением, историки техники считают, что в нем литеры с помощью рычага, двигавшегося в перпендикулярных направлениях, прижимались к листу закопченной сажей бумаги (прообраза чернильной ленты печатной машинки), положенной сверх листа пергамента.

Очень похожая механическая архитектура была у японской печатной машинки, созданной инженером Киота Сугимото в 1915 году, когда «ремингтоны и «ундервуды» стрекотали уже по всему миру. Разве что в отличие от аппарата Милля машина Сугимото печатала сверху вниз и слева направо и не через копирку, а напрямую. Банк иероглифов из 2400 оттисков-литер размещался на чернильной подушке в порядке слогов стихотворения «Ироха-ура», которое и было написано неизвестным автором еще в XI веке именно для этой цели — мнемонического приема запоминания японского иероглифического алфавита. Как наша присказка «Каждый охотник знает, где сидит фазан» для запоминания последовательности цветов видимого спектра света, только посложнее для запоминания. 

Над литерами нависал механизм из рычага с рукояткой, «лапки» на его конце для захвата иероглифов и бобины бумаги. Весь этот механизм перемещался по полозьям влево-вправо и вперед-назад, следуя за рукой человека. Найдя нужный иероглиф, оператор нажимал на «лапку», та выхватывала литеру, разворачивала ее и отпечатывала на бумаге, а бобина автоматически проворачивалась, предоставляя место для следующего символа. В 1915 году Сугимото. представил свое изобретение Палате коммерции, которая выдала ему японский патент № 27877, а в 1917 году он получил на него патент США № 1245633.

Сейчас мало кто помнит, что в Японии к тому времени уже были печатные машинки «Сумису тайпурайта» со слоговыми японскими «алфавитами» — хирагана и катакана, созданные ныне практически забытым изобретателем Куросава Тэйдзиро на основе машинки компании Smith-Corona в 1894 и 1901 году соответственно. А в 1905 году в Японии начали продаваться импортные «ремингтоны» с японскими слоговыми алфавитами, следом на японский рынок пришли такие же «ундервуды». Их дистрибьюторы получили инструкции агитировать за прогресс и отказ от «китайского наследия», что совпадало с либеральными настроениями в самой Японии. 

Китайская иероглифическая письменность пришла в Японию в V веке н.э., приобрела здесь японское звучание и к ней добавились собственные японские иероглифы — кана, включающие два их набора — хирагана и катакана, которые отличаются лишь начертаниями символов, а произносятся одинаково. В них всего 46 базовых знаков и 104 основных их сочетаний, что вполне подходило для конструкции европейских машинок. В Японии раздавались голоса за полный отказ от китайских иероглифов-кандзи и за переход на кана или даже на латиницу. Но великодержавные настроения, подогретые победой нацией Ямато над Россией и экспансией в Китай, победили. Негоже было великой Японии отказываться от своего великого прошлого ради наживы «гайдзинов», алчности которых нет предела. 

Провалилась и попытка даже умеренного реформирования японской письменности, которая предполагала лишь сокращение числа используемых иероглифов кандзи до двух-трех тысяч знаков. Уже принятое об этом постановление правительства для печатной индустрии должно было вступить в силу 1 сентября 1923 года, но мистически образом в этот день произошло Великое землетрясение Канто (с магнитудой 8,3). Токио, где заседало правительство и находилась резиденция императора, было разрушено почти полностью. Тут уж никому не стало дела до «улучшения» родного языка. 

В итоге, изобретатель японской «тайпурайта» Сугимото стал чуть ли не национальным героем, а впоследствии вошел в десятку величайших изобретателей Японии. Его печатную машинку в усовершенствованных другими японскими инженерами вариантах японские компании начали поставлять в Китай с адаптированными для китайцев иероглифическими наборами. В Китае, кстати, уже были собственные пишущие машинки, запатентованные Чжоу Хоукунем и Сю Чжэндуном, почти повторявшие по своей конструкции «тайпурайту» Сугамото, только тут ее называли по-китайски — «дацзыцзи», и иероглифы, которых тоже было здесь около 2500, располагались в более подходящем для китайского языка порядке.

Немного ускорил печать на «тайпурайте» барабанный метод, разработанный Юсаку Синодзавой в 1918 году (патент США №1297020). Барабан с иероглифами кандзи оператор поворачивал левой рукой, а переводил стрелку, выбиравшую нужный символ, и нажимал клавишу его печати правой рукой. Но настоящим прорывом была разработка в 1954 году в Управлении национальной обороны Японии телетайпа для передачи кандзи. Телетайп кандзи использовал многоступенчатый метод сдвига, при котором помощью клавиатуры форматом 24х8 клавиш оператор мог выбирать нужный символ из 2304. Опытный оператор мог вводить от 70 до 100 символов в минуту! 

Вроде немного по сравнению с алфавитной пишущей машинкой, на которой опытная машиниста строчит со скоростью до 300 ударов в минуту. Но в том-то и дело, что каждый удар у нее — это одна буква, а иероглиф по меньше мере целое слово, а может быть даже целое предложение. Телетайп кандзи был коммерциализирован в виде офисных пишущих машинок. Но, как уже сказано, работа на них требовала высокой квалификации, что было сопряжено со специальной учебой, а это, в свою очередь, ставило японцев в невыгодное положение по сравнению с владельцами алфавитных машинок в других странах, которым можно было ни о чем не думая просто тыкать пальцем в клавиши.

Выход тут был виделся только один. Прежде чем что-то написать или напечатать человек, сам того не замечая (возможно, даже на уровне подсознания — нейробиологи пока не пришли к единому мнению на сей счет), мысленно произносит это слово. Если пробовать набирать символами кана или, что еще проще, латиницей фонетическое звучание любого иероглифа кандзи, то получится та же «лапка» «тапурайты» Сугимото, которая выхватит литеру с нужным иероглифом из базы их хранения и напечатает. Понятно, что для этого нужен определенный уровень технологий, база иероглифов кандзи должна быть не доской с ячейками, а цифровая, и иероглиф не отпечатается на бумаге, а возникнет на экране монитора. В 1960-е годы IT-технологии уже позволяли реализовать такой сценарий, который, вероятно, приходил на ум многим японским IT-инженерам. 

Но легко сказать, труднее сделать. Если в алфавитных языках при письме каждое слово отделяется от соседних пробелом, то в японском письме нет пробелов для обозначения паузы между словами или группами слов, которые называются в японском языке бунсэцу. Сначала профессор университета Кюсю Тосихико Курихара разработал в 1967 метод сегментации предложений кана для дальнейшего их преобразования в кандзи (японский патент Sho-42-3241). А потом группа инженеров компании Toshiba под руководством Мори Кэничи проводит поистине титаническую работу, вручную введя в базу данных в общей сложности 62 000 слов, многие из которых отсутствовали в академических словарях, но часто использовались в деловых документах, а также имена собственные, и попутно решая проблему омонимов (слов одинаковых в произношении и написании, но обозначающих совершенно разные вещи). 

Потом эта база данных постоянно пополнялась, но на тот момент была достаточной, чтобы начать эксперименты по преобразованию кана в кандзи на мэйнфреймовом компьютере и до смешного маленькой по нынешним меркам памятью. Пользователь вводил текст с помощью клавиш kana на клавиатуре и нажимал “клавишу перевода” в конце каждого бунсэцу. Если иероглифы оказывались верными, следовало нажатие на клавишу подтверждения. В итоге, в 1978 году компания Toshiba представила первый текстовый процессор на японском языке JW-10, а на следующий год он появился в продаже по цене 100 тыс. йен (около 5 тыс. долларов). Крупные японские компании, занимавшиеся электроникой, поспешили с выпуском собственных «ва-пуро». Конкуренция тут шла в основном в двух направлениях: а) уменьшения размера от мейнфрейма до настольного и б) облегчения пользователю ввода символов кана. Появились интерфейсы для начинающих пользователей, основанные на экспериментах Toshiba 70-х годов, когда ее инженеры сами учились это делать, и клавиатуры, в которых были задействованы даже большие пальцы рук. 

Когда речь заходит о японских текстовых процессорах, IT-историки часто упоминают роман Мураками «1Q84», где классик современной японской литературы от лица одного из героев романа — профессионального писателя рассказывает, как легко и приятно тому было вести стилистическую шлифовку довольно слабенького текста с помощью «словопроцессора», превращая его в шедевр, достойный победы на престижном литературном конкурсе. Но самое интересное здесь не само описание этих чувств, а то, что свои впечатления, которые относились к 1984 году, Мураками описывал четверть века спустя. Настолько запоминающимися они были для него. Впрочем, «ва-пуро» впечатлил не только профессиональных литераторов, журналистов и офисных клерков, которым по роду службы требовалась пишущая машинка. 

К концу 1980-х годов в каждом четвертом домохозяйстве Японии был «ва-пуро», причем именно в ипостаси текстового процессора, а не ПК, которые тогда уже тоже были в продаже, как говорится, в ассортименте. Только к концу 1990-х крупные японские компании вышли из бизнеса по выпуску «ва-пуро», а ПО преобразования кана в кандзи с автоматической сегментацией слов окончательно перекочевали в ПК. Было еще одно последствие окончания эпохи «ва-пуро» в Японии. Если в XX веке подавляющее большинство японцев для ввода текста в «ва-пуро» пользовалась иероглифами кана, то в эпоху ПК поколение миллениалов, не говоря уже о поколении Z, пользуется в основном латиницей. И никаких языковых реформ сверху для этого не потребовалось.

Таким образом, если первые японские пишущие машинки были адаптацией печатного аппарата Генри Милля, пусть независимой, но фактически всего лишь его адаптацией к иероглифическому письму, то японский «ва-пуро» был в высшей степени инновационной вещью, реализованной с помощью совершенно нового аппаратного и программного обеспечения, часть которого потом была адаптирована к американским и европейским ПК и смартфонам.

В нашей стране понятие «словопроцессор» не прижилось, куда привычнее для наших машинисток были текстовый процессор или текст-процессор. И прежде всего не прижилось по одной причине, не имевшей никакого отношения к высоким технологиям. Использование пишущих машинок вне предприятий и учреждений, мягко говоря, не приветствовалось, потому что на них иногда печаталось то, что попадало под определение «антисоветская пропаганда» и соответствующую статью в УК. Как уже сказано, СССР в 1979 году закупил крупную партию словопроцссоров Wang 2200 для Госплана и Госкомстата СССР, и тогда же Министерство приборов средств автоматизации и систем управления (ПСАиСУ, или Минприбор) поставило задачу сделать такой же, только лучше. 

Сделали лучше. Не на интегральных схемах, а с центральным процессором. И все остальное сделали по-своему. Как вспоминал один из отечественных разработчиков, «если бы повторили что-то не только программно, но и технически, то пришлось бы покупать лицензию, а государству этого не хотелось». От «Вана» взяли только систему команд. В итоге получилось то, что ее разработчики назвали программно-управляемая электронно-клавишная вычислительная машина» (ПЭКВМ) «Искра 226», которую до конца 1990-х годов выпускали в Курске на «Счетмаше». В технической и научно-полярной литературе тех лет ее уже называли профессиональным персональным компьютером или просто персональным компьютером. А Государственную премию разработчикам дали «за создание и внедрение в народное хозяйство семейства проблемноориентированных вычислительных комплексов на основе мини-ЭВМ „Искра-226“». Иными словами, мы, перепрыгнув через словопроцессоры, от пишущих машинок шагнули сразу к ПК.