Эта публикация — четвёртая часть сериала, начало которого здесь.

Краткое содержание предыдущих серий. Сначала мы разобрались с тем, что об информации нельзя говорить как о материи, что пусть материя будет материальной, а информация материальной быть не должна. Потом вниманию любопытной публики была представлена логическая конструкция, позволяющая говорить о существовании информации так, чтобы если её «зазаемление» на материю и происходило, то исключительно аккуратно и правильно. Для того, чтобы двинуться дальше, пришлось изобрести специальный инструмент обоснования существования предметов рассуждения, который был описан в 3-й главе. Теперь мы подошли к понятию «система». Кому интересно — милости прошу под кат.

Глава 4. Системы

Для того чтобы сделать следующий шаг и подойти к теме «зачем информация?», нужно научиться рассуждать о целенаправленно действующих субъектах. А для этого нужно научиться рассуждать о системах. Но сначала рассмотрим весьма любопытную тему «объективация», которая интересна нам не столько сама по себе, сколько как способ с правильной стороны выйти на понятие «система».

Объективация

Так получилось, что рассуждать о Вселенной во всей полноте её многочисленных аспектов у нас не очень получается. Вернее сказать, совсем никак не получается. Нам приходится из всеобъемлющей реальности выхватывать кусочки, и рассматривать их по отдельности. Оперировать сразу всей реальностью в своих интересах тоже не получается. Оперировать приходится отдельными фрагментами. Результатом такого единственно доступного нам кусочечного подхода является чрезвычайно стойкая наша иллюзия, что миру, в котором мы живём, внутренне свойственно состоять из объектов. Выйдя на улицу, мы видим дома, деревья, людей, животных, автомобили, камни и прочие объекты. В зеркале мы видим себя, и себя также считаем одним из объектов, существующих в мире. Нам кажется, что разделение мира на объекты, которым мы привыкли пользоваться, является врождённым свойством объективной реальности. Казалось бы, ну как же может быть иначе?

Конечно же, иначе может быть. Допустим, камень, лежащий на дороге. Мы его можем увидеть, можем о нём поговорить с товарищем, и даже, если он не слишком тяжёлый, можем поднять рукой и выкинуть с дороги. Но всё же обособленность камня – это в некотором роде иллюзия.


Можно выделить два тесно переплетённых между собой семейства причин, побуждающих нас считать, что камни как отдельные объекты существуют:

1. Мы регулярно попадаем в ситуации, когда нам нужно разбрасывать или собирать камни. Внутри ситуации, когда нам нужно проехать, а эта лежащая на дороге штука мешает нам это сделать, весьма небесполезно иметь факт «камни существуют». Таким образом, существование камней легко обосновывается ситуационно-зависимым обоснованием.
   
   
2. Мы сами являемся такими существами, для которых оперирование кусками реальности, обладающими такими масштабами и свойствами не только полезно, но и возможно. Камень – такой объект, который и в достаточной мере стабилен, чтобы мы успели его увидеть и осмыслить, и твёрд, чтобы не рассыпаться у нас в руках. Кроме того, он достаточно безопасен для того, чтобы мы могли взять его в руки без риска мгновенно сгореть или умереть от действия контактного яда. Нет ничего удивительного в том, что, наверно, во всех человеческих культурах есть специальное слово, обозначающее такие предметы.

Нам представляется чем-то само собой разумеющимся кажущаяся естественная объектность кусков реальности, находящихся в твёрдом агрегатном состоянии вещества, особенно если их без особых усилий можно отделить от их окружения. Гораздо хуже дело обстоит с жидкостями, газами и полями, для которых лишь весьма условно можно сказать, где конкретно объект начинается, а где заканчивается. Совсем отвратительно дело обстоит с объектностью нематериальных объектов. Например, с видами доходов, типами правонарушений, жанрами музыкальных произведений и прочими такими вещами.

Объективацией я дальше буду называть процесс, результатом которого является объявление некоторого куска реальности отдельным объектом.

Объективация – это всегда субъектно- и ситуационно-зависимый процесс. Зависимость от субъекта обусловлена тем, что субъект может выполнять только ту объективацию, к которой он приспособлен, а ситуационная обусловлена тем, что в зависимости от того, в какой ситуации находится субъект, он из одной и той же реальности может выделять разные объекты. Мой любимый пример – стакан воды. Если я прошу принести мне стакан воды, я ожидаю получить сосуд, наполненный жидкостью. А когда принесённый мне стакан воды выпиваю, то в данном случае стаканом воды уже является только жидкость. Употреблять вовнутрь стеклянный сосуд у меня нет ни желания, ни возможности. В течение секунд границы объекта «стакан воды» поменялись, но меня почему-то это даже нисколько не удивляет.

Сам по себе мир не состоит из объектов. Объекты в мире «появляются» только тогда, когда в мир приходит субъект и, исходя из своих задач и возможностей, выполняет объективацию.

Рискну предположить, что объективация является одной из самых низкоуровневых операций, выполняемых мозгом. Пока мы не выделили объект, мы не можем строить о нём никаких высказываний, и поэтому объективация предшествует любой логике. Пока нет объекта, нам нечему приписывать свойства, и на основе этих свойств включать объект (которого ведь ещё нет) в классификацию. Поэтому объективация обязана предшествовать любой математике, основанной на теории множеств. Объективация во многом похожа на задачу распознавания образов, но всё же она не есть распознавание образов, так как перед тем, как приступить к распознаванию чего бы то ни было, это «что-то» желательно объективировать. Даже для принятия простейшего решения из разряда «погнаться за этим или отползти подальше» желательно «это» сначала объективировать.

Отдельный интересный вопрос заключается в том, является ли объективация непременным условием любых информационных процессов. С одной стороны, конечно, оно придаёт информации предметность (информация становится «очёмной»). С другой стороны, объективация никоим образом не следует из конструкции «сигнал-контекст», и поэтому нам ничто не мешает в информационных терминах рассматривать, например, процесс простейшего регулирования, для которого привнесение «объектов» не нужно или даже вредно.


Центробежный регулятор, который работает, но ничего не объективирует

Если обратить пристальное внимание на наше собственное взаимодействие с окружающим миром, можно легко обнаружить, что мы объективируем далеко не всё. Например, если положить на ладонь камень и держать его на весу, не давая скатиться, можно обратить внимание на то, что хоть все составляющие этой ситуации и можно описать словами (камень как объект, рука как объект, удержание на весу как объективированное действие и т.п.), но можно этого и не делать. В своей повседневной жизни мы очень многие действия выполняем вполне осмысленно, но для их осуществления объективация нам не нужна. Более того, попытка сознательно разложить происходящее на составные части и внутри себя всё это «проговорить», может стать портящим всё совершенно лишним утяжелением. Может быть, когда мы учимся держать камень на весу, нам полезно осознать угол наклона руки как отдельный измеримый объект, но когда мы уже научились это делать, наши уже обученные внутренние регулирующие механизмы начинают прекрасно справляться с задачей без какой бы то ни было объективации.

Тема «объективация», кроме всего прочего, нам наглядно демонстрирует одну серьёзную проблему, которую мы ни в коем случае не должны упускать из виду. Изначально определив философствование как поиск языка, пригодного для использования в различных ситуациях, мы сразу попали в ситуацию необходимости применения объективации. Мы не имеем никакого не предполагающего предварительной объективации способа словесной коммуникации, и это вносит существенное искажение. Например, если мы рассуждаем о показанном выше на картинке центробежном регуляторе, нам первым делом придётся разложить эту систему на отдельные детали, и после этого описать, как они взаимодействуют. Даже если абстрагироваться от деталей реализации, мы всё равно вынуждены будем рассуждать о том, как скорость вращения вала паровой машины стабилизируется обратной связью через механизм регулирования подачи пара. При этом и «скорость вращения», и «обратная связь», и «регулирование подачи пара» являются поддающимися количественному описанию хоть и абстрактными «информационными», но всё же объектами. С нашей внешней по отношению к системе человеческой точки зрения мы имеем набор объектов, но если мы попытаемся взглянуть на происходящее изнутри ситуации регулирования подачи пара, то сможем обнаружить, что внутри этого маленького информационного скафандра никаких объектов не водится. Или водится, если управление заслонкой реализовано при помощи микроконтроллера, программа для которого написана на объектно-ориентированном языке программирования.

Рассуждая о разных вещах, постараемся не забывать, что кроме той позиции размышляющего, рассуждающего и, как следствие, объективирующего существа, в которой мы в силу необходимости находимся, может иметь право на существование иногда гораздо более адекватный взгляд изнутри, и там уже никаких объектов может не быть. Приведённый в предыдущем абзаце пример с управляющей программой, написанной на объектно-ориентированном языке программирования, иллюстрирует идеологическую ловушку, в которую вследствие непонимания различий позиций «извне» и «изнутри» попали имеющиеся у нас сейчас информационные технологии. До сих пор продолжает считаться, что информационные системы будут эффективны, если как можно точнее будут отражать происходящее в реальном мире. Поскольку мы не знаем иного реального мира кроме того, который мы воспринимаем в виде объектов, то, следуя логике, нам кажется желательным, чтобы компьютер оперировал теми же понятиями, которыми оперируем мы сами. Таким образом, мы сами выполняем объективацию и преподносим её результат компьютеру в готовом виде. После этого любая система, разработанная с применением объектно-ориентированных технологий, оказывается овеществлением той конкретной ситуации, в которой находился проектировщик в момент придумывания объектной модели. Когда ситуация меняется (не «если», а именно «когда», потому что ситуация меняется постоянно), та гора программного кода, которая была разработана под ставшую не адекватной модель, либо отправляется на помойку, либо становится чреватым массой проблем постоянно подлатываемым источником головной боли. В результате мы с удивлением наблюдаем, как впечатляющий прогресс аппаратного обеспечения с лихвой компенсируется ростом тяжеловесности и неповоротливости программного обеспечения. Те же самые задачи, которые когда-то подтормаживали на Pentium-100, теперь точно так же подтормаживают на Core i7, и объяснить это ростом функциональной насыщенности программ удаётся не всегда, потому что во многих случаях функциональность осталась без видимых изменений. Очень сложно бывает объяснить, почему совсем не обязательно пытаться затащить вовнутрь системы в первозданном виде ту логику, которую мы рассчитываем потом наблюдать извне.

Кроме того, закладывая в компьютер заранее выполненную нами самими объективацию, мы лишаем его малейшего шанса самому выполнить эту базовую операцию. После этого нам не следует сетовать на то, что никакого понимания компьютер нам продемонстрировать в принципе не способен. Следуя традиционным подходам к построению информационных систем, мы обречены подробно объяснять компьютеру, что и как ему следует делать. Некоторым начальным приближением к качественно новым технологиям, позволяющим программировать цели, а не последовательности действий, можно считать бурно развивающуюся сейчас тему «глубокое машинное обучение». Именно там, во внутренних слоях искусственной нейросети, происходит нечто такое, что уже вполне уверенно можно назвать собственной объективацией.

Системность

Когда мы говорим о системах, мы обычно делаем акцент на следующих моментах:

1. Системы являются составными объектами, то есть состоят из объектов, на которые они могут быть декомпозированы.
2. Внутри системы элементы взаимодействуют. То есть можно говорить не только о составных частях, но и о связях между ними.
3. Система в целом имеет хотя бы одно свойство, отсутствующее в её элементах (явление, известное под разными именами как «интегративное свойство», «синергичность», «холизм», «эмерджентность», «системный эффект»).

Двигаться по этому списку будем снизу вверх, поскольку завораживающее в нём – системный эффект. Мой любимый пример для иллюстрации этого явления – топор. Обычный плотницкий топор, который, как известно, состоит из острой железной штуки (она тоже называется «топор»), деревянного топорища и клинышка, при помощи которого железная штука закрепляется на топорище. Топор в целом имеет свойство «им удобно рубить дрова». Если рассмотреть составные части, то железной штукой, конечно, тоже можно как-то пытаться рубить дрова, но делать это совсем неудобно. Чудовищно неудобно. Даже не пробуйте. Деревянной рукояткой (топорищем) дрова рубить совсем невозможно. Про клинышек даже вспоминать не хочется. А вот когда все части правильным образом собраны вместе, получившимся изделием рубить дрова очень даже удобно. Где находится свойство «удобно рубить дрова», когда топор разобран? Похоже, нигде. Его просто нет. Куда оно исчезает, если топор разобрать? Похоже, что в никуда. Можно, конечно, попытаться притянуть к этой ситуации закон сохранения («ничто не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда»), но результат будет плачевным. Придётся предположить, что где-то в мире существует какое-то сумеречное вместилище, из которого при изготовлении топора в уже почти готовое изделие вселяется одна из томящихся там топориных «душ» (а потом, после разборки топора, она туда возвращается). Получается настолько дикая эзотерика, что её постеснялись бы озвучивать даже самые бесшабашные мистики. И это всё при том, что нам точно известно, как устроен и работает топор. Работает он очень просто, и для полного понимания происходящего нам совсем нет нужды привлекать лишние сущности. Единственная сущность, про которую мы всё же обязаны не забыть – это субъект, которому, собственно, и будет удобно рубить дрова. Пока субъект вынужден объективировать составные части по отдельности, полезное ему интегративное свойство на дезинтегрированном наборе деталей он получить не может, но после того, как изделие собрано, оно объективируется уже с имеющимся («возникшим») в объективируемом предмете системным эффектом.

Можно поиграть мыслью о том, что о функционировании нашего мышления (сознания, разума, души и т.п.) тоже можно говорить как о системном эффекте, возникающем на совокупности составных частей нашего мозга. Если это так, то в рассуждениях об отдельной от тела душе смысла не больше, чем в рассуждениях о вселении в изготавливаемый топор отдельно существующего удобства рубки дров. Кроме того, становится понятным, почему великую тайну мышления нам не даёт разгадать не слабость микроскопов, при помощи которых мы изучаем конструкцию нервных клеток, а то, что мы ещё не в достаточной мере научились рассуждать о системных эффектах. Если сознание является макро-эффектом, то, опускаясь на микро-уровень, мы макро-эффект неизбежно выпускаем из рассмотрения.

Некоторые философы любят вместо системного эффекта говорить о переходе количества в качество. Мне кажется, в этом есть некоторая недоговорка. Системный эффект – это совсем не обязательно переход именно количества, и совсем не обязательно переход именно в качество. Если, например, мы возьмём хоть тысячу железяк-топоров, мы не соберём из них предмет, которым удобно рубить дрова. Видимо, для появления качества иногда бывает нужно не количество, а что-то совсем другое. Конечной точкой перехода тоже не обязательно является качество. Это с точки зрения лесоруба сборка топора даёт качество, а сточки зрения бухгалтера, ведущего учёт на выпускающем топоры заводе, сборка топора даёт всего лишь +1 в дебет счёта «Готовая продукция».

Давайте рассмотрим следующий по порядку (движемся по списку снизу вверх) момент, на котором обычно акцентируется внимание при рассмотрении систем, а именно то, что элементы системы взаимодействуют между собой. Можно привести множество примеров систем, части которых между собой не взаимодействуют. Например, слово состоит из букв и имеет эмерджентное свойство (значение слова), не являющееся простой суммой значений букв. При этом осмысленно говорить, что буквы в слове между собой как-то взаимодействуют, нет никакой возможности. На это можно, конечно, возразить, что системы, элементы которых не взаимодействуют, мы наблюдаем с позиции «извне». А если система объективирована и наблюдается с позиции «извне», то всегда можно сказать, что на самом деле она никакой системой не является и представляет собой сложившуюся у субъекта иллюзию. На это есть два контраргумента:

1. Если существование системы в конкретной ситуации является первичным фактом (ситуационно-зависимое обоснование), то о каком «самом деле» может идти речь?
2. Наблюдать не связанную взаимодействиями систему мы можем не только извне, но и изнутри, являясь её частью. Например, охранник может воспринимать систему обеспечения безопасности как единое целое даже в том случае, если отсутствие взаимодействия между отдельными её элементами ему очевидно. Взаимодействие ведь возможно только между объектами одной природы. Элементами системы безопасности могут быть установленные на окнах решётки (материальные объекты) и принятый в организации регламент замены дверных замков (информационный объект). Взаимодействие между этими объектами очевидно невозможно.

Понятие «система» сложилось в то время, когда системами назывались сборные материальные изделия. Говоря о собранном в единое целое материальном изделии действительно трудно обойтись без признания того, что части должны быть физически соединены в единое целое. Но если говорить о нематериальной системе (естественный язык как знаковая система, законодательство как система регулирования общественных отношений, денежная система как фундамент рыночных отношений и т.д.), то вполне можно обойтись без требования взаимодействия частей между собой. Если анализ связей между элементами системы помогает пониманию происходящего, то его можно рекомендовать, но если мешает, то не нужно сильно переживать по поводу того, что приходится нарушать один из центральных постулатов доставшегося нам в наследство от великих кибернетиков прошлого «системного подхода». В конце концов, в мире есть много взаимодействующих объектов, не образующих собой системы просто потому, что отсутствуют ситуации, в которых их объективация в качестве единого целого могла бы быть нам чем-то полезна. Пусть нас больше никогда не тревожит, если вдруг будет оказываться, что элементы какой-нибудь из рассматриваемых нами систем между собой не взаимодействуют. Появлению системных эффектов это зачастую никак не мешает.

Последний (если снизу вверх) существенный момент – это то, что системы являются составными сущностями. В связи с этим имеет смысл доказать два утверждения:

Утверждение 1: если мы констатировали в объекте появление системного эффекта, то рассматриваемый объект является составным. Просто по определению системного эффекта как свойства, присущего целому, но отсутствующего в составных частях. Если объект неделим, то ни о каких системных эффектах говорить невозможно.

Утверждение 2: если мы констатировали тот факт, что объект является составным, то на этом объекте обязан наблюдаться системный эффект. Это следует из того факта, что если мы находимся внутри такой ситуации, в которой у нас возникла потребность объективировать набор составных частей как единое целое, то эта потребность может быть сформулирована только в терминах, обозначающих возникающий на образующемся целом системный эффект.

Таким образом, декомпозируемость систем и появление системного эффекта являются парой свойств, взаимно являющихся друг для друга необходимыми и достаточными условиями. Следовательно, они являются разными формулировками, обозначающими одно и то же явление. Для определённости назовём его системностью.

Что интересно, сформулированные утверждения 1 и 2 остаются в силе не только при объективации системы с позиции «извне», но и при объективации с позиции «изнутри».

Иногда, говоря о системах, в качестве существенного момента выделяют иерархичность. То есть если нечто состоит из составных частей, то эти составные части также могут быть декомпозированы, и потому тоже рассмотрены не как объекты, а как подсистемы, состоящие в свою очередь из под-подсистем, и так далее. Вроде бы логично, но полезно вспомнить, что механизм объективации, через работу которого мы имеем и саму систему, и составляющие её части, является ситуационно-зависимым. А это значит, что когда мы приступаем к декомпозиции подсистем на под-подсистемы, мы, уже вышли из ситуации первоначальной объективации системы и первоначальной её декомпозиции, и теперь оказались в заложниках того выбора, который мы тогда сделали. Критерий декомпозиции, применённый на первом шаге, не может быть применён на втором, поскольку уже полностью себя исчерпал. На втором шаге приходится применять уже другой критерий, и в итоге двухуровневая иерархическая декомпозиция неизбежно оказывается результатом смешения двух разнородных принципов, отягощённым тем, что второй критерий волюнтаристски поставлен в «подчинение» первому. Исходя из своего обширного и разнообразного опыта практической работы с иерархическими конструкциями, могу сказать, что ни разу не встречал ни одной иерархии, свободной от логических неувязок и связанных с ними серьёзных неудобств.

Иерархичность – мнимое свойство систем, примерно в ста процентах случаев появляющееся в результате логических ошибок, и примерно в таком же количестве случаев сулящее одни неприятности. Появление иерархии в любом рассуждении о системах – хороший повод первым делом заняться поиском ошибки. Даже с древовидностью деревьев не всё так просто, как кажется. Те, кто утверждают, что деревья уж точно древовидны, просто ни разу не видели их корней.

Не системы

Может сложиться неправильное впечатление о том, что системами можно считать вообще всё на свете, поскольку декомпозируемость любых вещей – это всего лишь вопрос наличия подходящего режущего инструмента. Если бы это было так, то свойство «является системой» оказалось бы применимо ко всему, чему угодно, и, таким образом, оказалось бы полностью выхолощенным. Поэтам позволительно высказывать всеобщие утверждения в стиле «всё суета и томление духа», но при здравом рассуждении мы должны понимать, что оперировать термином «суета» мы имеем право только в том случае, если как-нибудь исхитримся найти то, что не является суетой, и уже тогда с полным на то правом сможем на контрасте с не суетностью не-суеты рассмотреть суетность суеты. С системностью систем примерно то же самое. Нам для корректного рассмотрения системности как воздух нужно найти предметы, системами не являющиеся.

В материальном мире искать такие предметы бесполезно. В материальном мире всё пилится на части, и вопрос, как было сказано выше, лишь в наличии подходящей пилы. Даже то, что физически разделить не получается, можно разделить логически. По-настоящему неделимыми (атомарными) являются предметы, имеющие нулевой размер. То есть точки. Вовнутрь точки ничего не помещается, поэтому точку разделить невозможно. А раз её невозможно разделить ни физически, ни даже логически, то ни о каких системных эффектах (свойствах, присутствующих у целой точки, но отсутствующих у… чего?) речи идти не может. Примеры точек:

1. Геометрическая точка в пространстве. Например, вершина А треугольника ABC. Или центр окружности. Или точка пересечения двух прямых. Что интересно, точка, несмотря на свой нулевой размер, может обладать свойствами. Например, свойством равноудалённости от всех точек окружности.
   
   
2. Число. Тоже точка, только не в геометрическом пространстве, а на числовой шкале. Например, число пи. Можно возразить, что число пи – бесконечно сложная штука, имеющая внутри себя бесконечный хвост десятичных знаков после запятой. Но нет, хвост возникает только при попытке записать в десятичной системе счисления. В пи-ричной системе счисления число пи записывается очень просто: «10». Да-да, системы счисления не обязаны иметь целочисленное основание. Опять же, числа имеют свойства, хоть и являются точками нулевого размера.
   
   
3. Вообще любая идентичность имеет точечное свойство неделимости. Как только мы что-то объективировали (не важно что), мы можем захотеть включать этот предмет в рассуждения, использующие операторы «тот же» и «такой же». Применение оператора «тот же» – это оперирование идентичностью объекта, а «такой же» – оперирование свойствами. «Вот тётя Маша, та самая Маша, на которую ты обратил внимание в школьном альбоме» – пример оперирования Машиной идентичностью. «Наш новый дворник такой же пьяница, как и предыдущий» – пример оперирования свойствами.

Примеры с геометрическими точками и числами нужны были только для того, чтобы показать, что поиск атомарных вещей – не такая уж безнадёжная задача, как могло показаться сначала. Настоящий же интерес представляют, конечно, идентичности. Остановимся на них подробнее.

Бывают ситуации, требующие оперирования идентичностями. «Позовите к телефону того вашего сотрудника, который вчера к нам приходил», «принеси тот листочек, на котором записывал», «он родом из того же города, что и я», «спиши затраты на ту же статью, на которую списывал в прошлом месяце». Замена в этих высказываниях оператора «тот же» на «такой же» полностью искажает смысл. Бывают ситуации, когда идентичность не важна, а важны свойства. Во фразе «пусть завтра к нам придёт такой же толковый сотрудник, какой был на прошлой неделе» можно заменить «такой же» на «тот же», но это будет лишнее ограничение, сужающее круг возможностей. Бывают ситуации, когда оперирование идентичностью невозможно. Во фразе «купи таких же помидоров, как вчера» невозможно заменить «таких же» на «тех же». «Те» помидоры уже куплены и съедены, и ещё раз их купить не получится никак.

При рассмотрении любой системы на период нашего внимания к ней мы обязательно фиксируем её идентичность. Если в каждое следующее мгновение мы будем считать, что перед нами не тот же самый объект, что был мгновение назад, нам останется только ошарашенно взирать на калейдоскоп никак не связанных друг с другом кадров. Даже если объект изменчив (например, струя воды, в которой сама вода сменяется каждую секунду), это не мешает нам его стабилизировать идентичностью, и в результате получить возможность об этом объекте рассуждать. Например, о струе воды можно сказать, что она слишком сильная, и надо бы сделать её немножко потише. В этой ситуации нас ничуть не смущает, что молекулы воды постоянно сменяются. Сам объект «струя воды» вполне оказывается тем объектом, с которым можно взаимодействовать и которым при помощи водопроводного крана можно управлять. Идентичность «эта струя воды», которую мы приписываем объективированному куску реальности, является по своей сути логической точкой, объектом нулевого размера. Струя воды – постоянно изменчивая система, а приписанная ей логическая точка «эта конкретная струя воды» – стабильная не-система.

Никакой мистики в понятии идентичности нет. Мистика появляется, как только мы пытаемся идентичность реифицировать. Где существует струя воды? Вот здесь, вытекает из крана и уходит в раковину. Где существует идентичность «эта струя воды», которая обладает свойствами точки нулевого размера? Ээээ… В центре сечения выхода из трубы? Или поместим её в центр массы струи? И то, и другое – совершенно лишний волюнтаризм. Может быть, логическую точку лучше поместить в голову наблюдателя? Может быть, но в чью голову мы её будем помещать, если на струю смотрят двое? В общем, логическая точка на то и логическая, что её никуда не нужно помещать в пространстве. У нас прекрасно получается оперировать логическими точками без какого-либо их размещения в физическом пространстве.

Оперировать логическими точками – это значит использовать их при построении высказываний. Мы знаем, что Волга впадает в Каспийское море. Для того, чтобы это сказать, мы взяли логическую точку «река Волга» (сама Волга – это, конечно, никакая не точка, а огромная система, но идентичность «река Волга» – это точка) и связали её с логической точкой «Каспийское море» логической (предикатной) связкой «впадает».


Системы: Волга и Каспийское море


Логические точки: Волга и Каспийское море

Мы не можем использовать в высказываниях сами объекты. Только их обозначения. Логические точки. Идентичности.

Идентичности не имеют никакого конкретного физического воплощения. Любое физическое воплощение подразумевает ненулевой размер и, как следствие, внутреннее содержание. Логическая точка не имеет размера. Именно этим она нам и ценна. Всё приписывание свойств зафиксированному таким образом объекту выполняется предикатными связями.

Когда мы классифицируем объект или явление, мы тем самым конструируем связь, связывающий идентичность объекта с множеством. Вот это яблоко – вкусное, оно принадлежит множеству вкусных вещей. Анжелина Джоли – красивая, она принадлежит к множеству красивых существ. Сократ – человек (как и Анжелина Джоли), он принадлежит к множеству «люди». Нет никаких оснований думать, что природа множества в тот момент, когда это множество используется в предикатной связке, чем-то отличается от природы объекта на другой стороне связки. Таким образом, каждое множества – это тоже не только что-то большое и сложное, но и логическая точка, к которой крепятся кончики связей. Экземпляр связки, в свою очередь, является составной сущностью (точка на одном конце, точка на другом конце, смысл связки), но как только мы хотим чем-то охарактеризовать сам этот экземпляр какой-нибудь характеристикой (например, «это правда» или «это ложь»), мы это делаем при помощи опять же предикатной связки, на одном конце которой имеем экземпляр имеющейся предикатной связки, а на другом – значение характеристики. Наиболее интересные и часто используемые в этом плане значения – «истина» и «ложь». Которые, естественным образом, при таком использовании являются логическими точками. Идентичностями. «Что есть истина?» – вопрошают философы. Я не знаю, что есть истина, но зато я знаю, что есть «истина». Это логическая точка, к которой крепятся предикатные связки, характеризующие достоверность утверждений.

Может показаться, что идентичности в силу их внутренней пустоты есть совершенно бесполезные в хозяйстве штуки. Нас, в конце концов, может интересовать сама река Волга, а не какая-то абстрактная внутренне пустая логическая точка «река Волга». Но смысл в умении оперировать понятием идентичности есть уже хотя бы потому, что как только мы пытаемся хоть что-то утверждать о реке Волга, мы уже по факту начинаем пользоваться этим странным точечным предметом. Сам факт повсеместного использования идентичностей в предикатных связках позволяет через ситуационно-зависимое обоснование утверждать, что идентичности существуют. Конечно, не как материальные (это была бы реификация), а как нематериальные объекты.

Есть ряд явлений, о которых без привлечения понятия «идентичность» адекватно рассуждать не получается. Например, любовь. Настоящая любовь, идущая сквозь годы, обстоятельства и изменчивость свойств объекта любви – это интенция именно на идентичность, а не набор свойств. Интенция на набор свойства – это всего лишь сиюминутное сочетание потребительских предпочтений, и такое желание любовью, конечно же, не является. Какую бы мы любовь ни взяли – любовь мужчины к женщине, женщины к мужчине, родителя к ребёнку, ребёнка к родителю, к своей семье, к своему городу, к своему народу, к стране, к своему делу, или даже любовь собаки к своему хозяину, в любом случае в качестве объекта любви в первую очередь должна рассматриваться эта внутренне пустая казавшаяся нам бесполезной логическая точка. Иначе непосредственно и достоверно наблюдаемые факты в систему не складываются и предстают перед нами как какая-то абсурдная фантасмагория. На принятие идентичности в качестве объекта любви можно возразить в том духе, что любящая ребёнка мать, и уж тем более собака, любящая хозяина, не задумывается о всяких заумностях типа логических точек нулевого размера и о применимости исчисления предикатов. Конечно, это так. Но это не важно. Планеты тоже не имеют ни малейшего представления ни о массах, ни о квадратах расстояний, но это не мешает Ньютоновской механике давать точное и адекватное описание их движения.

Особый интерес представляет для нас наша собственная идентичность, обозначаемая нами как наше собственное «я». Можно ли рассмотреть это самое «я» как присущую каждому из нас самоидентичность? Я не вижу к этому ни одного препятствия. Если мы имеем говорить о «я» как о логической точке, то сразу возникает ряд весьма забавных следствий, из которых наиболее любопытными мне кажутся бессмертие этого самого «я» и решение проблемы самосознания. Если «я» рассматривать как логическую точку, то эта точка не перестаёт существовать при разрушении организма. Предикатные связки значительным образом меняются (дополняются предикатом «умер», а ещё ряд предикатов, например, «можно пригласить на чаепитие», выходят из употребления), но сама логическая точка остаётся нетронутой. Логическая точка неуничтожима.

Что касается самосознания, то если мы рассматриваем «я» как идентичность, ничто не мешает нам считать самосознанием способность субъекта оперировать понятием собственной идентичности. Это сразу убирает с проблемы самосознания весь налипший на неё налёт высокопарной мистики и переводит рассуждения в сугубо конструктивное русло. Существуют ли кроме человека ещё существа, способные оперировать понятием собственной идентичности? Очевидно да, поскольку наличие понимания в стиле «вот это – я, а вот это – уже не я» полезно организмам во множестве различных ситуаций, включая даже такую банальную вещь, как приём пищи. Существуют ли существа, не обладающие самосознанием? Трудно сказать, но если при функционировании какой-либо системы оперирование собственной идентичностью ни для чего не пригождается, то, вполне возможно, что и механизмов у неё для этого нет.

Примеры технических систем, оперирующих и не оперирующих понятием собственной идентичности:

• Wi-Fi-адаптер знает свой MAC-адрес и, слушая эфир, принимает только те пакеты, которые предназначены для этого адреса. Налицо небесполезное оперирование собственной идентичностью.
• Настольный калькулятор. Для выполнения вычислений ему совсем не обязательно оперировать своей идентичностью. Если идентичность калькулятора всё же зачем-нибудь понадобится (например, для учёта малоценки), то бухгалтер приклеит инвентарный номер. Приклеенная бумажечка, хоть и добавит этому предмету идентичность, но внутренние механизмы калькулятора об этом не «узнают». Внешняя идентичность появится, а оперирование собственной идентичностью – нет.

Очень жалко, конечно, такую сакральную штуку как наше драгоценное самосознание сводить к тому, что в простейшем случае реализуется двумя строчками программного кода (я сам такое неоднократно делал), но ещё хуже, когда простое и полезное решение вопроса утапливается в словесном болоте мистических умопостроений.

Границы

Итак, у нас вырисовывается весьма интересная картина. На выходе процесса объективации мы имеем системы (например, река Волга), которые сразу же снабжаются идентичностями (соответственно, «река Волга»). Сразу имеем два в одном. В основе – логическая точка, но всё оперирование этой точкой заключается в манипуляциях с прикреплёнными к ней предикатными связками. А также предикатами, привязанными к ответным частям первоначальных предикатов. И ещё предикатами, характеризующими связки. Лес связок растёт, и если вовремя не остановиться, он поглотит весь мир, ведь уже на втором шаге мы выходим на логическую точку «истина», откуда через вопрос «что есть истина?» имеем риск уйти вообще куда угодно. Да что уж говорить, даже на первом шаге через вопрос «зачем мне этот объект?» мы выходим на наше бесконечное и всеобъемлющее «я».

Если мы каждый предмет будем логически расширять до всего мира, то это, конечно, тупик. Мы должны где-то останавливаться. Но где? В предельно минимальном случае мы имеем саму идентичность, но идентичность – не система. Система появляется только тогда, когда к точке прикрепили что-то ещё. Может быть, системой считать только набор предикатов, непосредственно прикреплённых к рассматриваемой идентичности? Тоже не очень хорошо. Почему только их? Почему цепочку «A-B-C» не посчитать связью «А-С»? В общем, нахождение однозначной и единственно верной границы любой системы оказывается задачей, изначально не имеющей решения. К счастью, обычно на выходе процесса объективации мы получаем не только идентичность, но и массу подсказок относительно того, как в данной конкретной ситуации нам следует провести границу. Здесь самое время вспомнить, что объективация всегда функционирует как субъектно- и ситуационно-зависимый процесс, и если сейчас мы чётко и правильно провели границу так, как её провели, из этого вовсе не следует, что через минуту в слегка изменившейся ситуации эта граница останется столь же правильной.

Рассмотрим такую систему, как кошка Мурка. Во-первых, она обладает пушистым телом, имеющим место в физическом пространстве. Если мы просто хотим её погладить, и она от нас не убегает, то этим можно и ограничиться. Вот кошка, подходим и гладим. Если мы хотим её покормить, то в рассмотрение нужно взять в первую очередь не тело (оно может где-то гулять, а где конкретно – даже не важно), а сведения о том, какая пища является подходящей для кошек. Если у нас возникло желание её приютить, то нас для начала должно заинтересовать, является ли истинным применённый к этой кошке предикат «бесхозная». Ну и, конечно, ещё масса других предикатов, описывающих характер, состояние здоровья (глисты!!!), приученность к чистоте, возможную беременность (хотите сразу же проблему котят?) и так далее. Взять кошку в дом – это не просто перетащить через порог несколько килограмм живого веса. Это вхождение в симбиоз, притом, возможно, не только с кошкой, но и с токсоплазмой. Ограничиться в данном случае наличием физического тела – непростительная легкомысленность.

Если вы когда-нибудь в научно-популярных новостях увидите заголовок «Учёные создали модель кошки», обязательно поинтересуйтесь, учтены ли в этой модели взаимоотношения с людьми, мышами, собаками, симбиоз с микрофлорой, развитие индустрии кошачьих кормов, прогресс ветеринарии, а также, чтобы сюрпризов не возникало, имеющие место в некоторых странах особенности законодательного регулирования содержания домашних животных. А то ведь, знаете ли, без учёта всего этого любая модель кошки существенно не полна. Если когда-нибудь в этих же новостях прочитаете, что «через 50 лет станет возможно создание модели человеческого мозга», просто посмейтесь. Мозг в отрыве от его, мозга, среды обитания – это ни о чём. А среда обитания мозга – это весь без исключения мир, каким мы его знаем, включая мозги незадачливых экспериментаторов.

Теперь рассмотрю в качестве системы самого себя. За основу, естественно, возьмём свою идентичность, то есть логическую точку, обозначаемую словом «я». У меня есть физическое тело. Сразу же возникает интересный вопрос, что мне следует считать физическим телом моего «я». В некоторых случаях можно ограничиться головным мозгом, или даже корой его больших полушарий, ведь именно там, как считается, расположена аппаратура, реализующая моё мышление. Красиво получается – сигналы по нервам на вход, сигналы по нервам на выход, но чего-то не хватает. Например, если я скажу «сидел в кресле, а потом пересел на диван», то это будет бессмыслицей, ведь я как сидел в тёплой, тёмной и прочной костяной коробочке, так и продолжил сидеть. В ситуации с креслом и диваном надо бы расширить меня до размеров моего тела. Выхожу из дома, иду по улице. Проезжающий грузовик забрызгивает мои штаны и пальто грязью из лужи. Теперь я грязный. Или не я, а только моя одежда? Нет, всё-таки я. Я хочу выглядеть прилично, и поэтому мне нужно себя почистить. Незаметно вовнутрь границы своего «я» включил ещё и одежду. Почистившись, сажусь в автомобиль, еду, неудачно паркуюсь. Помял себе бампер. Подождите, но у меня ведь нет такой части тела, как бампер. Тем не менее, помял его я именно себе. Получается, что когда я за рулём, вовнутрь системы, обозначаемой мной как «я», я включаю автомобиль. Почему бы и нет? А если, забивая гвоздь, промахнусь мимо гвоздя и попаду себе по пальцу, то нельзя будет сказать, что это молоток, такой нехороший, попал мне по пальцу. Это я себе по пальцу попал. Да, физический контакт пальца был с молотком, но в тот момент молоток был продолжением моей руки и, таким образом, являлся частью системы, обозначаемой идентичностью «я».

Как и ожидалось, граница моего «я» ситуационно-зависимая. Давайте посмотрим, до каких пределов она может быть широкой. В принципе, вовнутрь системы своего «я» мы в зависимости от ситуации включаем всё, что обозначаем словом «моё». Моё тело, моя одежда, мой дом, моя семья, мои друзья, мои враги (вот так, да), мой город, моя страна, моя планета. Мой мир. Мои представления о добре и зле. Когда у меня что-то болит, то это моя боль, а если хочу кушать, то это мой голод. Я знаю за собой некоторые изъяны, и это мои изъяны, а переживать по их поводу меня заставляют мои представления о том, что лучше бы их не было. Мои представления о пагубности моих изъянов, конечно же, тоже можно и нужно считать частью меня. Как-то так получается, что пределов для расширения своего «я» у меня нет. В разных ситуациях я, конечно, провожу границу «вот здесь я, а вон там уже не я», но иногда бывает полезно вспоминать, что разговор обо мне и о мире, в котором я живу – это, в принципе, разговор об одном и том же предмете. И дело, конечно же, не только во мне. Вы, читатель, и мир, в котором Вы живёте – это тоже один и тот же предмет. Впрочем, это далеко не новость. Сущностное единство субъекта и мира, в котором он живёт – ключевой пункт весьма древней философии, обозначаемой как «дзен». Мы просто вышли на эту древнюю истину странным образом не через медитацию в высокогорном монастыре, а через рассуждения об объективации, системах, идентичностях и ситуационной зависимости границ.

Итоги главы

Основные рассмотренные в этой главе понятия и концепции:

1. Объективация – процесс, результатом которого является объявление некоторого куска реальности отдельным объектом. Операция объективации предшествует (является неявно подразумеваемой «нулевой» операцией) любой логики.
2. Объективация всегда является субъектно- и ситуационно-зависимым процессом. Не может существовать никакого единственно верного разделения целостной реальности на отдельные объекты.
3. Система – что угодно (объективированный кусок реальности), обладающее свойством системности.
4. Системность – слитые воедино логической неразрывностью («два в одном») два свойства: декомпозируемость и наличие эмерджентных свойств. Если рассматриваемый предмет может быть декомпозирован, он имеет хотя бы одно эмерджентное свойство. И наоборот, если в наличие свойство, которое можно определить как эмерджентное, объект может быть декомпозирован на составные части, этим свойством не обладающие.
5. Иерархичность – мнимое свойство систем. Наша привычка к выстраиванию иерархий – следствие дефекта восприятия.
6. Объективация кроме самого выделения системы из окружающей его реальности имеет результатом идентичность. Идентичность – логическую точка. Внутренне пустая (нулевой размер) нематериальная сущность, используемая для обозначения объекта.
7. Самосознание можно определить как способность системы небесполезным образом оперировать понятием собственной идентичности.
8. Не нужно забывать, что точек зрения на любой рассматриваемый объект может быть как минимум две: с позиции «извне» и с позиции «изнутри». Все рассмотренные концепции – и объективация, и системность, и использование идентичностей, применимы с обеих этих позиций.
9. Субъект и мир, в котором он живёт – это, в сущности, один и тот же предмет. В подавляющем большинстве случаев об этом бывает удобно забыть, но бывают ситуации, в которых об этом необходимо вспомнить.
10. Сущностное единство субъекта и мира делает невозможным полномасштабное моделирование какого бы то ни было субъекта.

---

Продолжение: Глава 5. Целенаправленно действующий субъект