Как нам выработать умственную автономию, учитывая то, насколько слабо мы способны контролировать блуждания нашего разума?

Представьте, что вы стоите на носу яхты, и наблюдаете, как стая дельфинов прыгает по правому и левому борту. При путешествиях на большие расстояния прыжки экономят дельфинам энергию, поскольку в воздухе трение меньше, чем в воде. Кроме того, этот способ кажется более эффективным для того, чтобы двигаться быстрее и одновременно дышать. Обычно животные перемежают длинные прыжки по баллистической траектории и подводное плавание близко к поверхности, преодолевая под водой расстояние примерно в два раза больше длины прыжка – красивое, скоростное, пронизывающее поверхность воды зрелище.

Эта акробатика китообразных – плодотворная метафора для процесса нашего мышления. То, что большинство из нас называет «осознанным мышлением», больше похоже на дельфинов, прыгающих в нашем сознании, кратко выныривающих из океана нашего бессознательного, и затем снова погружающихся в него. Эта «дельфинья модель размышлений» помогает нам понимать ограничения нашего самосознания. К примеру, промежутки времени, за которые разворачиваются эти прыжки в сознание (а также последующая «подводная» обработка) сильно разнятся. И так же, как дельфины проникают через поверхность воды, мысли часто пересекают границу между сознательным и бессознательным в обоих направлениях. Иногда отдельные дельфины оказываются так близко к поверхности, что они могут находиться наполовину снаружи и наполовину в воде; можно научиться видеть их непосредственно перед прыжком и определять малозаметные, полуосознанные ощущения, перед тем, как они превратятся в настоящие мысли и чувства. Дельфинов даже может быть больше одного: скорее всего, между нашими мыслями идёт гонка, постоянное внутреннее соревнование за концентрацию внимания и за то, что в итоге получает контроль над нашим поведением.

Суть в том, что содержимое разума, доступное для нашего самоанализа – это не более, чем мгновенные вспышки автоматической когнитивной обработки, большую часть времени работающей под волнами нашего самосознания. Отсюда возникает странный вопрос: кто такие «мы», стоящие на баке и смотрящие за этими дельфинами/мыслями, прыгающими мимо? Философы разума часто попадают в ловушку, предполагая, что имеющие определённые цели рациональные мысли и есть образцовый пример осознанного мышления. Но если мы лишь частично осознаём то, что происходит в наших собственных умах, то мы не можем полностью управлять нашими мыслями, не говоря уже о том, чтобы вызывать их? Возможно ли отделить работу ума, которую мы можем направлять и избирать, от более общей категории умственных событий, которые просто происходят с нами? В каком смысле мы действительно представляем собой мыслящую личность, способную действовать свободно – в отличие от того, кто борется с силами, ему неподконтрольными?

Одна из наиболее интересных областей исследования в нейробиологии и экспериментальной психологии – это «блуждание разума» [mind-wandering] – исследование спонтанных, не связанных с задачей мыслей. Её результаты радикально влияют на политику, образование и мораль. Если мы изучим эмпирические открытия, мы придём к неожиданному результату, имеющему огромное философское значение: когнитивный контроль над разумом – это исключение из правил, а его отсутствие – и есть правило. Большую часть времени нам нравится описывать некое основное «я» как инициатора или причину наших действий, но это всего лишь распространённый миф. На самом деле мы лишь напоминаем нечто вроде этого примерно треть нашей осознанной жизни. Мы не знаем, когда и как впервые дети учатся это делать, и вполне вероятно, что многие из нас постепенно теряем эту возможность ближе к окончанию жизни. С точки зрения нашей внутренней жизни наука о блуждающем разуме говорит, что мы редко представляем собой автономную личность.

Исследование блуждания разума говорит о необходимости избавиться от наивных, чёрно-белых противопоставлений вроде «свобода воли против детерминизма», «сознание против бессознательного», и то, что философы называют «личностными и субличностными» процессами (грубо говоря, оценка сознания, исследующая соображения и верования человека в целом, в отличие от чисто биологических или физиологических функций). Как подсказывает история с дельфинами, люди не представляют собой эго, способное на полное самоопределение. Не являемся мы и примитивными роботами-автоматами. Вместо этого наша внутренняя сознательная жизнь, судя по всему, связана с управлением спонтанно появляющимся мысленным поведением. Большая часть того, что происходит в нашем сознании, происходит автоматически – как сердцебиение или аутоиммунная реакция, но её можно направлять, более или менее.

Вопрос превращается в следующий: как разные мысли и действия «всплывают» на поверхность, и благодаря какому механизму мы направляем их и делаем своими собственными? Нам нужно прозондировать, как наш организм превращает различные субличностные события в мысли или состояния, которые, вроде бы, принадлежат «нам» в целом, и как мы учимся контролировать их более эффективно и рационально. Эта возможность создаёт то, что я называю "умственной автономностью", и я считаю, что правительство и общество пренебрегает своей обязанностью помогать гражданам культивировать её.

Разум блуждает гораздо чаще, чем думает большинство из нас – несколько сотен раз в день, и примерно 50% времени нашего бодрствования. Мы дорого платим за эти умственные странствия. Исследования показали, что спонтанно блуждающее сознание отрицательно влияет на распознавание текста и успехи в школе, а также на обучение, концентрацию внимания, оперативную память, математические способности и возможность безопасно водить машину. Мечтательность также может делать нас несчастными. Человек, теряющий связь с настоящим, постоянно убегающий в будущее или прошлое, обычно чувствует себя хуже, чем человек, способный сохранять концентрацию на происходящем в текущем моменте. Существуют также разные типы бессонницы, возбуждения, лёгкой невосприимчивости или болезней (горячечный бред или депрессивные размышления) в которых мы находимся в беспомощном сумеречном состоянии, подвергаясь нашествию постоянно повторяющихся мыслей, которые мы не можем остановить.

Не все виды умственного отсутствия похожи друг на друга. Есть предварительные свидетельства того, что спонтанные мысли играют важную часть в восстановлении после негативного опыта, как и в автобиографическом планировании, творческом решении задач, целевом мышлении, и возможно даже в более глубоких формах самосозерцания. На самом деле блуждание разума часто можно считать процессом эмоциональной саморегуляции. Я предложил идею о том, что в него входят полуавтоматическое жонглирование или переключение между горизонтами предсказаний по поводу того, что произойдёт с нами далее. Блуждающее сознание похоже на обезьяну, прыгающую с ветки на ветку по внутреннему эмоциональному ландшафту. Она будет убегать от неприятных ощущений и чувств, и пытаться достичь состояния, в котором она чувствует себя лучше. Если текущий момент непривлекательный или скучный, тогда, конечно, приятнее будет планировать следующий отпуск или увлечься романтической фантазией.

Нам, очевидно, необходимо обрисовать концепцию блуждания разума более точно. Давайте взглянем на то, что происходит в это время с неврологической точки зрения. Множество эмпирических исследований показывают, что части нашего мозга, ответственные за блуждание, по большей части перекрываются с так называемой сетью пассивного режима работы мозга (СПР). Это крупная сеть в нашем мозге, которая обычно активируется во время отдыха, когда наше внимание направлено внутрь себя. СПР активируется во время мечтаний, внезапных воспоминаний, размышлений о себе и будущем. Однако, как только нам нужно выполнить конкретную задачу, эта часть нашего мозга отключается, и мы сразу концентрируемся на решении текущей проблемы.

Я считаю, что сеть блуждания разума и СПР по сути служат для поддержки и стабильности нашего самоощущения. Как автоматическая программа обслуживания, они постоянно создают новые истории, мечутся туда и сюда между разными временными горизонтами, и каждая мини-история добавляет иллюзии тому, что со временем мы остаёмся одним и тем же человеком. Как и ночной сон, блуждание разума, судя по всему, является процессом, при помощи которого наш мозг и тело консолидируют долговременную память и стабилизируют определённые части того, что я называю "моделью себя".

На этом месте мне нужно признаться, что я не верю в такую сущность, как «своё я». В лучшем случае у нас есть внутренний образ или представление о себе самом в целом, созданное из множества функциональных модулей и слоёв. На базовом уровне эта модель себя основана на внутренней модели тел, включая эмоциональные состояния, и закреплена на ощущениях внутри тела, вроде чувств в животе, сердцебиения, дыхания, голода или жажды. На другом, более высоком уровне, модель себя отражает взаимоотношение человека с другими людьми, этические и культурные нормы, чувство собственного достоинства. Но чтобы создать прочную связь между социальным и биологическим уровнями, модель себя поддерживает иллюзию вневременной личности – веру в то, что мы являемся цельной и сохраняющейся личностью, основанную на том, что наш мозг рассказывает нам о нашем прошлом, настоящем и будущем.

Думаю, что именно впечатление о наличии вневременной личности стало одним из центральных факторов возникновения крупных человеческих обществ, основывающихся на понимании того, что именно я буду награждён или наказан в будущем. Только пока мы продолжаем верить в нашу продолжающуюся личность, для нас появляется смысл в том, чтобы честно обходиться с другими людьми, поскольку последствия наших действий в итоге будут касаться и нас.

Но имейте в виду, что всё это моделирование – просто удобный трюк, к которому прибегает наш организм для увеличения шансов на выживание. Мы не должны забывать, что область восприятия (то, как мы субъективно воспринимаем сами себя) – лишь небольшая часть нейробиологической области (реальности существования таких существ, как мы). У нас в голове нет маленького человечка – только набор динамических самоорганизующихся процессов, работающих за кулисами сознания. Однако кажется, что эти процессы часто работают через создание самоисполняющихся пророчеств; иначе говоря, у нас есть личность, потому что мы убедили себя в её наличии. Люди в ходе эволюции превратились во что-то вроде актёров, использующих систему Станиславского, которым необходимо представлять себе и верить в то, что они являются определённым персонажем, чтобы убедительно играть на сцене. Но точно так же, как в реальности не существует персонажа пьесы, не существует и никакого «я», и, вероятно, никакой бессмертной души.

Вместо этого одна из основных функций самомоделирования – позволять биологическому организму предсказывать и контролировать чувственные ощущения наших действий. Это создаёт ощущение контроля. Когда мы двигаем рукой, чтобы взять стакан или бросить мяч, нам нужно предсказывать ощущения от этих действий до того, как они произойдут, чтобы достичь успеха. Чтобы осуществить такое предсказание и минимизировать неприятные сюрпризы, способные убить или навредить нам, необходимо выработать хорошее объяснение причины того, что мы ощущаем. Но поскольку настоящую причину – бессознательные, субличностные процессы, такие, как активация синапсов – в рамках рабочего пространства нашего сознания представить нельзя, мозг убеждает себя в чём-то другом: наверно, есть какое-то «я», действующее с тем, чтобы произошли все эти мысли и действия! Осознанное ощущение наличия воли и свободы действий – простые и элегантные выводы из наилучшего объяснения. Поэтому когда я обхватываю пальцами ножку бокала с вином или чувствую грубую поверхность теннисного мячика в руке, я предполагаю, что я – это некая личность, способная на порождение, контроль и обладание всеми этими событиями.

Ощущение личности включает в себя три основных компоненты: внутреннее субъективное ощущение того, что вы являетесь инициатором или причиной возникающих у вас мыслей и движений тела (то, что называется «первичным порождением»); постоянное впечатление наличия контроля или проведения действия в течение определенного периода времени; ощущение владения, твёрдое убеждение в том, что эти мысли и действия тела принадлежат вам. И наоборот, у человека, страдающего от шизофрении, может не быть всех этих характеристик, поскольку он неспособен правильно интегрировать репрезентации его мыслей или действий в свою модель себя. Некоторые пациенты сообщают, будто им в голову внедряют чужие идеи, или что они чувствуют себя, как механические куклы или роботы, и будто бы движения их тела контролируются чуждой силой.

Однако даже если вы ощущаете себя действующим лицом, это не значит, что вы таковым и являетесь. В физическом мире не существует никакого первичного порождения. Наука объясняет, почему вы думаете и ведёте себя именно так, без какого-то действующего «я». Но так же, как и актёр не может сфокусироваться на факте своей игры, наш биологический организм обычно не может ощутить, что его модель себя является моделью. Мы обычно стремимся отождествить себя с её наполнением, точно так же, как актёр отождествляет себя с персонажем. Чем больше мы способны предсказывать наше поведение, тем больше хочется сказать: это я, и я это сделал. Мы рассказываем себе прекрасную и расчётливую причинно-следственную историю, несмотря на то, что она ложна с точки зрения третьего лица, науки. Эмпирически говоря, «я как действующее лицо» – это просто полезная выдумка или гипотеза, нейровычислительный артефакт нашей эволюционировавшей модели себя.

На уровне мозга этот процесс представляет собой потрясающее явление и одно из величайших достижений эволюции. Но если посмотреть на итоговый осознанный опыт снаружи, на уровне человека, эта небольшая история мозга кажется искажением, немного самодовольным, немного величественным, но в целом бредовым. Деятельность на уровне мыслей – это поверхностное явление, возникающее из-за того, что под водой действуют неосознанные предтечи этой деятельности, нам недоступные. Даже если мы иногда достигаем того, что напоминает рационалистический идеал, мы делаем это иногда, и понятие контролируемого, требующего усилий мышления, вероятно, будет очень плохой моделью сознательного мышления. Наша умственная деятельность обычно оказывается непрошенной и ненамеренной. Однако каким-то образом турист, оказавшийся на носу судна, ощущает себя всемогущим волшебником, заставляющим дельфинов появляться из воды, и прыгать по его команде.

Личность может не быть действующим лицом, приводящим к появлению мыслей или действий, но возможно у организма в целом есть и другие способы управлять своей умственной жизнью. Мы не можем сойти с судна, не говоря уже о том, чтобы вызвать дельфинов из ниоткуда, но, возможно, мы можем выбирать, в какую сторону смотреть.

Среди прочего, это можно приравнять к: возможности устанавливать правила своего собственного умственного поведения; активно контролировать концентрацию внимания; намеренно выбирать умственные цели; направлять поток мыслей в соответствии с разумом и логикой; и, что важнее всего, намеренно заканчивать идущий мыслительный процесс. Эти осмысленные внутренние действия принадлежат к крупной области умственного поведения или событий (хотя пока неясно, каким образом их можно было бы объяснить научно). Способность на такие действия называют умственной автономией, и она позволяет нам достигать определённой степени самоконтроля.

Нам знакома идея независимых действий во внешнем мире – когда мы управляем движениями и импульсами нашего тела («Завтра я займусь упражнениями; я не буду есть это печенье»). Судя по субъективному опыту, эти действия относятся не только к телу, но и к разуму. Сюда можно отнести активное перенаправление внимания на своё дыхание при медитации, намеренная концентрация внимания на лице человека, находящегося перед вами, попытки извлечения визуальных воспоминаний, логическое мышление или мысленные подсчёты.

Отмечу, что в данном случае намеренный отказ от действия так же важен, как решение действовать. Определяющей особенностью автономности, как во внутреннем, так и во внешнем мирах является возможность налагать вето – возможность подавлять, приостанавливать, или завершать продолжающиеся действия. Человек, страдающий логореей, неспособный остановить поток своих слов, вскоре вовсе не сможет общаться с другими людьми (а это заболевание бывает и у философов). Точно так же человек, не способный связаться со своим внутренним молчанием, в итоге теряет контакт с самим собой и вскоре не сможет мыслить ясно. Если вы задались целью написать сложный текст или найти ответ на трудный вопрос, у вас должна быть возможность сопротивляться мыслям по поводу обеда, последнего разговора с мамой или международных новостей. Каждый, кто способен устоять против таких искушений или отложить их на потом, должен иметь возможность концентрироваться на долгосрочных целях, как личность в целом, за счёт назойливых потребностей или желаний, посягающих на их внимание. Но если вы всего лишь на мгновение теряете концентрацию, ваш мысленный процесс немедленно захватывает агрессивный внутренний демон, кричащий «Обрати на меня внимание!» или «Думай меня!», и ваш разум начинает блуждать.

Здесь очень важную роль играет определённый слой модели себя. Я называю его «моделью эпистемологического действующего лица» – это то, что даёт нам возможность ощущать себя знающей личностью и знать о том, что мы что-то знаем. Именно отсюда берутся наши суждения от первого лица. Они появляются благодаря предсказаниям того, что организм сможет узнать и узнает в будущем, и помогают нам постоянно улучшать нашу модель реальности. Это похоже на начало работы на новом месте: вы быстро определяете, какие новые навыки и знания вам необходимо приобрести, и начинаете заниматься их приобретением. Так работает модель эпистемологического действующего лица. Именно она позволяет нам выбирать цель нашего познания, позволяет нам концентрировать внимание на определённых задачах и идеях и решать, что мы хотим лучше понять. Что важно, эта модель подразумевает определённый тип самопознания, находящийся в основе умственной автономности: для успешного применения этой способности нужно не только иметь возможность это сделать, но и знать о наличии у вас этой возможности.

Теперь мы можем взглянуть на истинную природу блуждания ума: кратковременная потеря умственной автономности через потерю модели эпистемологического действующего лица. Отвлечённые размышления просто происходят – вы ими владеете, но их не контролируете. Это не то, что вы можете сделать, это то, в чём вы «теряетесь». Вы забываете определённый вид самопознания, возможность прервать поток мыслей и выбрать, что именно вы хотите узнать. Вы можете мечтать о «знающем я», но в данный момент вы потеряли осознание вашей возможности остановить этот процесс.

Высокая степень умственной автономности не обязывает вас сразу же прекращать то, что вы делаете. Если вы глубоко расслабляетесь на природе или тихо сидите и медитируете, тогда у вас есть возможность спокойно отдохнуть в настоящем моменте с чистым и молчащим разумом, и при этом осознавать, что вы всегда можете подавить приходящие мысли или в любой момент встать и уйти. Пока у вас есть возможность самоконтроля и вы знаете об этом, ваша модель эпистемологического действующего лица остаётся нетронутой, причём без всяких усилий с вашей стороны.

Точно так же, как можно ощутить автономность при медитации, иногда это бывает и во сне. Сон можно рассматривать как разновидность осознанного мышления, но, в отличие от бодрствующего состояния, у нас нет контроля над нашими мыслями или вниманием. Сны кажутся спонтанным способом моделирования мира. Но иногда возможно возобновить умственную автономность во время сна во время так называемых осознанных сновидений. Когда вы осознаёте сон, появляется стабильное «знающее я». Думаю, что при переходе к осознанности появляется модель эпистемологического действующего лица, накладываясь на ту часть, что выключается при потере умственной автономности в течение дня. Но правомерно задать вопрос, способны ли люди реально осознанно просыпаться. Откуда вы знаете, что вы не спите?

Вот одна из самых тревожных идей, встреченных мною в научной литературе по блужданию разума. В т.н. "иллюзии контроля" люди могут выдумывать себе роль в случайных событиях, в которых они на самом деле никакой роли не играли. К примеру, людям кажется, что если они самостоятельно выбирают билеты в лотерее, их шанс выиграть оказывается выше, чем если кто-то выбирает за них, или они швыряют кости сильнее, чтобы выпало число побольше. Люди, правильно «предсказавшие» результаты выпадения монеты в начале серии, начинают думать, что их показатели улучшатся с практикой, в результате чего это отвлечение негативно сказывается на их возможностях.

Теперь представьте себе, что вы медитируете и замечаете отвлечение внимания. Затем вы возвращаетесь в режим наблюдения за тем, что делает ваш разум, и снова следите за дыханием. Что, если ваша краткая (возможно, даже немного ликующая) мысль вроде «Ага, я заметил отвлечение своего внимания!» сама по себе является иллюзией контроля? Возможно, заметили это вовсе не вы. Возможно, это модель медитирующего себя быстро воссоздала неожиданное внутреннее ощущение «возвращения» в качестве достижения внутреннего я, внезапную идею, причиной появления которой является она сама. Но никакого «я», которое что-то заметило, просто не было.

Возможно даже умственная автономность – это очень хитрый трюк, при помощи которого модель себя обманывает нас, и в ней нет никакого предсказательного контроля. Возможно, умственная автономность не играет причинно-следственной роли в наших мыслительных процессах. В таком случае сама идея автономных умственных действий может оказаться романтической фантазией, и от неё надо полностью избавиться. Даже когнитивный контроль высокого уровня может оказаться одной из форм умственного сомнабулизма. Назовём этот вариант «радикальным нейробуддизмом» и вернёмся к нему в конце.

Такие эмпирически подтверждённые идеи являются примерами того, что я называю «натуралистичным поворотом в представлении о человечестве». Генетика, когнитивная нейробиология, эволюционная психология и современная философия разума предлагают нам новый образ нас самих, основывающийся на всё более детализированном понимании наших глубинных когнитивных структур. Нравится нам это, или нет, нам нужно начать рассматривать наши умственные способности как естественные свойства со своей биологической историей. Эти особенности можно объяснить при помощи научных методов, и, в принципе, контролировать технологически – возможно, даже реализовать на небиологической основе. В этом, более широком контексте, легко видеть, как сверхразумный искусственный интеллект будущего может не только развить умственную автономность высшего порядка и лучшей внутренней непротиворечивости, чем мы, но и превзойти нас в моральных рассуждениях.

Для тех из нас, кто готов принять факты, блуждание разума создаёт набор новых проблем. Оно противостоит распространённым предположениям, которыми пользуются в экономике и политической философии, и от которых зависят прикладная этика и работа регуляторов. Изменение климата, хищнический капитализм и религиозный фундаментализм – всё это поверхностные явления, поскольку действия человека, их порождающие, определяются глубинной структурой нашего разума, функциональной архитектурой наших мозгов, со встроенной в них культурой. Реальная проблема – это не само по себе изменение климата; человечество должно разбираться с такими проблемными, присущими нашему мозгу свойствами, как систематический недостаток разумности и эмпатии, самообман, чрезвычайная уязвимость внутренних механизмов, порождающих умственную автономность.

Этот процесс самосознания неприятен для многих с эмоциональной точки зрения. Он заставляет нас сталкиваться с вековыми системами систематического самообмана, часто представленного в виде определённых форм организованных религий. Один из интересных аспектов умственной автономности – наша неспособность замечать, когда её не хватает. Судя по всему, существует не только широко распространённая форма «интроспективного пренебрежения», связанного с потерей когнитивного самоконтроля, характеризующего нашу внутреннюю жизнь, напоминающего какой-то вид анозогнозии или анозодиафории (как у пациентов, неспособных осознать или безразличных к наличию у них каких-то проблем, таких, например, как парализованная рука). Само явление блуждания разума тоже явно связано с отрицанием и конфабуляцией. Интроспективные ощущения и словесные описания внутренней жизни человека, скорее всего, могут быть искажены чрезмерной уверенностью в наличии контроля над самим собой, иллюзией превосходства и иллюзией интроспекции (при которой мы считаем, что у нас есть способность проникнуть в суть нашего умственного состояния, но при этом не доверяем способностям к интроспекции других людей).

С учётом всех новых свидетельств, как можем мы систематически увеличивать нашу умственную автономность – и какова роль политических институтов в поддержки этого процесса у отдельных граждан?

Исследования медитации направлены на внесение серьёзных вкладов в умственную автономность. Практики осознанной медитации [mindfulness] могут иногда приводить к получению кристально чистого и тихого разума, не замутнённого мыслями, чистому сознательному ощущению умственной автономности, появляющемуся без приложения усилий. У долго занимающихся этим людей это может привести к культивации метода не-действия, работающего через замечание, расслабленный отказ и отдых в открытом, лёгком состоянии не требующего принятия решений осознания.

Однако сначала медитация, очевидно, требует принятия решений, пока человек вырабатывает мета-сознание вместе с сознанием их возможности контролировать своё внимание. Это можно представить как систематическую форму «выборки ощущений». Учёный в лаборатории может зондировать частоту появления блуждающего разума, предлагая испытуемому нажимать на кнопку каждый раз, когда его разум начинает блуждать. При медитации кнопкой служит ваше собственное осознание: в лаборатории вашей головы вы зондируете собственное сознание и пытаетесь определить следующего дельфина как можно раньше, и поймать свой разум на блуждании. Поначалу процесс активного освобождения от каждой появляющейся мысли, снова и снова, тысячи раз, создаст короткие иллюзии наличия контроля.

Вопрос о том, требуется ли для такой когнитивной деятельности понятие индивидуальности, как утверждает большинство западных философов, вызвал бы много возражений в различных восточных культурах. Там высшие уровни умственной автономности часто считаются формой обезличенного наблюдения, или (говоря словами философа индийского происхождения Джидду Кришнамурти), «наблюдения без наблюдающего» (хотя даже в этой чистой форм глобального метаосознания всё равно имеется подразумеваемое знание о том, что организм способен действовать при необходимости). Судя по всему, есть и промежуточный вариант: возможно, умственная автономия может восприниматься такой, какая она есть, не в плане действий, а в плане простой возможности. Идея «умственной автономии» может быть точкой контакта, в которой западная и восточная философии открывают общие интересы.

Эмпирические исследования будут в равной степени важными для улучшения умственной автономности. К примеру, было показано, что отдельные мысли обладают разной степенью «привязчивости», то есть от них бывает проще или сложнее отвязаться. Это свойство мыслей связано с настроением и эффективностью человека. Другие недавние эксперименты с опытными медитаторами начали проливать свет на динамику задействования нейронов, связанную со спонтанным появлением мыслей. Сложность в том, что для большинства людей очень сложно обнаружить начало появления мыслей. Лично мне кажется, что первая из них неизбежно связана с удивлением, отвлечением и замутнением сознания, и что в лучшем случае я могу осознать второй прыжок дельфина. Но продвинутые медитаторы идеально подходят для испытаний, поскольку у них есть интроспективная способность, необходимая для определения точного времени начала процесса, что может помочь нейробиологам распознать различные регионы мозга, поддерживающие появление спонтанных мыслей.

С другой стороны, если описанные здесь идеи окажутся правильными, то современная наука о сознании сможет на самом деле обеспечить медитаторов новой перспективой, и, возможно, более глубоким пониманием их созерцательных практик. Если даже мысли вроде «Я только что удачно отвязался от мысли и вернул себе метаосознание!» являются ещё одной иллюзией контроля, тогда практикующий только что распознал особенно привязчивую и хитрую модель себя в своём сознании.

Важно помнить, что нейробиология – не единственный кусочек головоломки. Свою роль здесь играет и культура. Этот контекст создаёт тот способ, которым мы пользуемся для представления своих внутренних ощущений, состоящий из неточных, но функционально адекватных образов, содержащихся в нашем разуме – к примеру, осознанное чувство морали. Ответственность и этические обязательства могут быть реализованы в мозге человека благодаря ранним социальным взаимодействиям между детьми и взрослыми. Если мы в раннем возрасте сообщаем детям об их ответственности за свои действия, и соответственно награждаем и наказываем их, тогда такое предположение встроится в их осознанную модель себя. Они всегда будут автоматически предсказывать наступление ответственности, и их внутренний монолог скажет «Так было всегда!», с начала времён. Модель себя во взрослом сознании, таким образом, может оказаться конфабуляцией, внедрённой культурно, по крайней мере, частично – причинно-следственной иллюзией, ставшей частью того, как мы моделируем свою социальную нишу, основанной на том, как мы восприняли социальные взаимодействия и впитали в себя языковые игры.

При ближайшем рассмотрении сеть блуждающего разума, как мне кажется, не приводит к появлению мысли. Она также и не является сознательной – сознанием обладает только человек в целом. Она лишь создаёт то, что я бы описал, как когнитивный аффорданс, возможности для внутренних действий. В теории психологии, разработанной Дж. Дж. Гибсоном, мы воспринимаем не просто объекты из нашего окружения, но возможные действия с ними: на этом я могу сидеть, это я могу засунуть в рот, и так далее. Когнитивный аффорданс – это возможные умственные действия, и мы не воспринимаем их при помощи наших органов чувств, но мы можем изучить их через интроспекцию: эту приятную сексуальную фантазию я могу развивать дальше, этот потенциально интересный философский аргумент я могу развить в уме, это неприятное ощущение, вызванное смутным воспоминанием, я могу изучить подробнее.

Когнитивный аффорданс является прекурсором мыслей, протомыслью, зовущей «Подумай меня!» или «Не пропусти меня – я последняя из подобных!». Наш внутренний ландшафт заполнен такими возможностями, и мы постоянно перемешаемся по нему. Блуждание разума создаёт живой и динамичный набор задач. Каждое спонтанно появляющееся умственное событие, не связанное с задачей, само по себе является потенциальной задачей, когнитивным аффордансом, динамическим состоянием, обладающим потенциалом быть выбранным и превращённым из непреднамеренного умственного поведения в что-то субъективно воспринимаемое в роли настоящего умственного действия.

Поэтому одной из центральных функций блуждания разума может быть обеспечение нас внутренним окружением соревнующихся между собой аффордансов, которым соответствуют возможные умственные действия, обладающие потенциалом стать продолжительным процессом контроля содержимого нашего разума. Внутренний ландшафт может даже находиться ниже нашего сознания, но именно из него возникает модель эпистемологического действующего лица, которая, как и любое другое осознанное ощущение, судя по всему, выбирает, что она хочет знать, а что хочет игнорировать. Вопрос состоит в том, играет ли именно эта модель решающую причинную роль, помогая организму предсказательно контролировать свою внутреннюю жизнь. Если общая теория верна, то умственная автономность никак не связана с упрощёнными идеями вроде картезианской «свободы воли». Вместо этого истинная автономия заключается в различных уровнях ощущения контекста и мягкого самоконтроля.

Умственная автономность — не бескомпромиссное явление. Она, очевидно, обладает разными степенями. Чрезмерное поглощение социальных медиа и определённые психотропные субстанции разрушают её. Однако множество эпизодов блуждания разума кажутся самостоятельно инициированными, и есть разница между тем, чтобы неосознанно погружаться в размышления, и поддаваться интересной фантазии во время скучной лекции, возвращаясь время от времени к реальности. Нам необходима основанная на доказательствах картина, поддерживающая будущие открытия, возможно, Ведущая нас к идеям о том, что даже умственная автономность самого высокого уровня служит формой бессознательного умственного поведения – не имеющей итогового источника, но добавляющей возможности остановки работы, гибкости и распознавания контекста.

Учитывая то, что известно нам на сегодня, нужно ли нам вообще отказаться от концепции «умственного действия» и превратиться в наблюдателей без собственного «я», наблюдающих за радикальными нейробуддистами? Альтернативной философской ролевой моделью будет «романтический ревизионист». Он говорит: «Не надо выплёскивать младенца вместе с водой! Давайте введём более слабую и эмпирически допустимую идею умственного действия, а затем проведём различия между уровнями ненамеренных умственных событий, и опишем каждый уровень через его потенциал к самоопределению и степень автономности!»

С нежным безразличием нейробуддист спокойно отвечает: «Давайте будем интеллектуально честны. С научной точки зрения на мир в нём нет места для „первичного порождения“, и это всегда будет основой любой философски удовлетворительной теории того, что есть действие. Давайте не будем обманываться сказочкой, которую сознательный мозг пытается рассказывать остальному организму. Я могу заявить: в этом мире есть только события, и нет никаких умственных действий».

Романтический ревизионист отвечает: «Вы просто хотите верить во что-то. Вы так говорите, будто уже знаете, что есть сознание, а научный взгляд на мир уже полон. Как вы тогда объясните человеческую способность устанавливать правила для самого себя, активно выбирать цели, возможность рационального управления, и, что самое важное, умышленного прекращения идущего умственного процесса? Предсказывающая модель себя – это лишь одна теория из многих – и на самом деле интеллектуально нечестным будет делать скоропалительные выводы, и использовать вашу самодовольную форму радикализма. Давайте подождём, решение ещё не вынесено».

Пока что ясно, что в наших обществах недостаёт систематического и организованного способа улучшения умственной автономности граждан. Этой обязанностью правительства пренебрегают. Не может быть политически взрослых граждан без достаточно большой степени умственной автономности, но общество не встаёт на её защиту или увеличение. Однако это может оказаться наиболее ценным ресурсом. В итоге перед лицом серьёзных рисков существованию, представляемых разрушением окружающей среды и продвижению капитализма, мы должны понять, что решающим фактором будет коллективный уровень умственной автономности граждан.

Вот вам реальное предложение: для начала необходимо заняться продуктивным перекрёстным удобрением двух сильнейших аспектов человеческого разума. Первый – недавно появившаяся в результате эволюции способность самокритичного рационального мышления. Иногда люди отзываются на рациональные аргументы. Вторая – огромная глубина нашего феноменологического пространства состояний. Благодаря наличию множества измерений, количество возможных осознанных состояний человеческого разума невероятно велико. Мы редко это осознаём, и ещё не пробовали провести по-настоящему систематические проверки того, насколько мы способны намеренно менять наше пространство состояний с тем, чтобы улучшать нашу автономность и увеличить эмпирические виды самопознания – в идеале, при поддержке современной нейробиологии. Исключение, конечно, составляют определённые древние духовные техники, также работающие на стабилизацию нейрокогнитивных состояний, требуемых для рационального и логического мышления. Статистически говоря, медитативное осознание момента и блуждание разума – конструкции противоположные, и рациональное мышление сильно зависит от возможности управлять вниманием и самоконтроля.

Уильям Джеймс, отец американской психологии, в 1892 году сказал: «Способность намеренно возвращать блуждающее внимание снова и снова находится в самой основе проницательности, характера и силы воли. Образование, способное усиливать эту способность, будет превосходным образованием». Нам, наконец, становится понятно, зачем на самом деле нужна медитация: веками её главной целью было непрерывное улучшение умственной автономности.

Мне кажется, что идеологические дебаты по поводу свободы воли и редукционизма каменного века остались в прошлом. Но путь в будущее лежит не через нахождение правильной философской теории. Он связан с началом процесса активного внедрения уже известных нам истин в социальные и культурные практики. В качестве рабочей гипотезы умственная автономность – прекрасный кандидат на основную ценность, способный вести нас по пути образования, разработки политик и этики. Двухкомпонентное предложение даёт новое, более глубокое мнение старому кантианскому идеалу «появления человека из возложенной им на самого себя незрелости». Мы можем назвать это поднятием стандартов умственного уровня цивилизации или разработкой «культуры сознания».

Наконец, умственная автономность сводит воедино основные идеи восточной и западной философий. Она помогает нам видеть ценность атеистичных духовных практик и рационального мышления. Они кажутся двумя дополняющими друг друга способами понять дельфинов в нашем сознании: одна – с точки зрения настырного научно-ориентированного туриста на носу лодки; другая – с точки зрения огромного неба, безмолвно смотрящего сверху вниз на туриста и дельфинов, прыгающих в океане.

Томас Мецингер – профессор, директор исследовательской группы теоретической философии и нейроэтики в департаменте философии Университета им. Иоганна Гуттенберга. Его последняя книга – «Туннель эго» (The Ego Tunnel, 2009).