Продолжение цикла отсюда. Часть первая здесь.

Часть вторая.

Прикладная эпистемания

I.

Мы часто видим в причинах неудач злой умысел. Политические ошибки мы всегда считаем заранее спланированными и организованными с одной целью — сделать нашу жизнь хуже. См. также конспирология. В обществе нормальных людей это называется пессимизмом. Но патентованные идиоты вроде меня и бравого солдата Швейка думают иначе. Это оптимизм.

А настоящий пессимизм выглядит вот так: Мы сделаем все, что в наших силах… Если ошибки прошлого это результат злого умысла, то мы никогда не повторим этих ошибок… Мы же не злые, и умысел наш иной — всеобщее счастье, свобода, равенство и братство… Если у плохих людей получилось реализовать свои злые умыслы, то у хороших людей получится реализовать свои благие намерения (Логика 101)… Все будет хорошо, если правильные люди (читаем: я, я, я) получат власть… И от такого пессимизма становится грустно.

Пока вы пытаетесь выбраться из оков диалектики для дошкольников, я задам вопрос: что сломалось в нашем мозгу, если наши благие намерения приводят к страданиям? Мы же давно выучили пословицу про благие намерения и дорожку в преисподнюю, в чем дело-то?

Смотреть, как Государство отвечает на этот и другие вопросы предельно ясно. Резюме в одну строчку: технократия может сделать общество более эффективным, но общая сумма страданий тоже увеличится. Win-win ситуация.

Джеймс Скотт тратит на ответы 400 страницы, там много интересного. Книга вызвала много противоречий, критики, обзоров. Я пройдусь по основным тезисам.

II.

У каждого государства, независимо от режима или идеологии, есть стратегия. И оно ее придерживается. Буквально: государство асфальтоукладчиком проходит там, где раньше были тропинки. Во имя всеобщего блага. И налогов. Когда у обломков Римской империи закончилось золотишко для покупки арабских ковров, ювелирки, рабов, то мгновенно появился жгучий зуд в области права и политики. Тут же опубликовали первые варианты Салической правды. Результат? Сформировались военная аристократия, первые кадастры, налоги, вассалы и сюзерены. Кэш маст флоу.

Для простоты микроменеджмента (чтобы легче отбирать ништяки у смердов) государство планирует прямые улицы в городах — такие города проще зачищать от бунтовщиков, — рисует карты местности, вводит единые налоги, единую систему мер и весов, один язык, стандарты названий для улиц и площадей, одну религию, один паспорт, один социальный контракт. Все эти вещи сами по себе безобидны и местами даже интересны. Но в системе они служат вальцами катка.

Что происходит с местными обычаями, мерами, ритуалами, привычками, ремеслами, искусствами? Они исчезают, им нет места в дивном новом мире. Местные паханы любят нагреть подчиненных им крестьян — зерно для налога принимают в больших корзинах. Но еще больше они любят нагреть своих начальников — зерно для налога в столицу отмеривают в маленьких корзинах. Это же так по-человечески, по-братски. И все честно, ведь указанное в налоге количество корзин соблюдено. Чтобы такие перегибы на местах свести к минимуму, чтобы даже самый слабый управленец из центра мог посчитать налог на месте, государство искореняет любые намеки на местную автономию. Любое отличие стирается, утверждается и продвигается единообразие во всем. К чему приводит стирание различий, спросите у Рене Жирара. Но не буду спойлерить, это тема для другого цикла текстов.

Джеймс Скотт демонстрирует пагубность насильственного стирания различий на коммерческом лесничестве в Германии 18 века. Кратко: все хорошо до второй партии товара. Потом все плохо, искусственный лес из одного сорта дерева умирает после первого поколения деревьев (40-60 лет). Немецкие ученые в полной мере ощутили unintended consequences на своей шкуре — лес это не только деревья. Если убрать все, кроме деревьев, то лес тоже исчезнет. А если вы уберете все, кроме людей, что тогда?

III.

Джеймс Скотт явно знаком с Георгом Зиммелем. Но терминологии немецких романтиков Скотт предпочитает античных классиков. Он использует понятие эпистема (episteme) в смысле, с которым заигрывал Фуко. Для Скотта эпистема это квадратно-гнездовой подход. Рацио в худшем его проявлении. Централизованный сциентизм, обезумевшее просвещение, планирование сверху-вниз, выравнивание физического и социального ландшафтов. Эпистема это новое знание — универсальное, солидное, академичное. Подтвержденное исследованиями в лабораториях и научных центрах.

Свежий пример episteme uber alles:

Печальная ирония заключается в том, что многие из величайших бедствий в современной истории — от Сталинской системы колхозов в 30х до Большого скачка Мао и прочих — являются результатом того, что централизованные органы принятия решений пытались улучшить положение человечества посредством принудительных действий. Во время пандемии коронавируса эксперты, возможно, непреднамеренно вызвали одну из самых серьезных человеческих катастроф в современной истории, лишив других людей права голоса.

Джон Иоаннидис, эпидемиолог, профессор статистики в Стэнфорде, 02.07.2020.

Эпистеме Скотт противопоставляет искусство, традицию, местное знание (metis). Хитрость Одиссея, социальный контекст, знание-ремесло. Можно сколько угодно соблазнять Пенелопу своей большой эпистемой, но только гиперлокальное искусство поможет вам натянуть лук Одиссея в доме Одиссея.

Для эпистемы местные традиции (metis) даже не преграда. Так, недоразумение. Странное, дикое, отсталое, иррациональное суеверие. Для традиции нет языка, понятного системе. Говорить не с кем, кого тут слушать вообще? А эпистема говорит языком науки. Сама с собой. Для государства местные традиции, ритуалы и обычаи кажутся варварскими, неразумными — никто не может объяснить зачем танцевать с шаманским бубном, но все танцуют. Они тут все дикари, надо им христианство принести. Они не перестанут быть дикарями, но мы сможем требовать с них налоги и штрафовать их за неуплату налогов.

Когда государство отнимает у местных сообществ их ритуалы, их традицию, их контексты (metis), оно вручает им свой язык, эпистему. Но это не их родной язык, местные не могут на нем говорить. Недоразумения, противоречия, отказы, протесты. Протесты это глас немых. Чтобы немые не упрямились, государство командирует к ним военных для сбора налогов и так, для общего развития и языковой практики (войны альбигойцев, казаки в Сибири, бельгийское Конго, культурная революция в Китае, карантин). Заканчиваются эти уроки обычно плохо для всех — цивилизация хочет сделать вас эффективными, здоровыми, преуспевающими. Сопротивление бесполезно. Кто в здравом уме будет сопротивляться цивилизации? Они еще и возражают? Вот идиоты, спишем это на массовую истерию, панику и всеобщую неразвитость. Ох, как много работы еще предстоит делать из высоких кабинетов.

IV.

Скотт не топит за либертарианцев. Не говорит, что государство это всегда кровавый тиран. Он подчеркивает структурные баги: очень часто попытки забить гвоздь вальцами асфальтоукладчика заканчиваются случайным наездом на пол-бригады рабочих, муравейник, детскую площадку, пробегающего шпица…

Книга Джеймса Скотта говорит о неудачных технократиях современности. Научное ИИ-земледелие эффективно кормит десять миллионов человек. Бонусом научное земледелие забирает рабочие места еще у трех миллионов, которые могут научиться кодить и запилить свой первый стартап, разве это не счастье, бросить работать на дядю?

Быстрый пример:

Как-то в Португалии закончилась (естественно, виноват был человек) скопа — птица, питающаяся рыбой, и португальцы решили переселить скопу из Скандинавии. Когда птицы выросли, на первую миграцию они отправились так, как если бы летели из Скандинавии, то есть в юго-западном направлении. Вылетая так из Финляндии, они спокойно прилетали на Гибралтар, там пересекали Средиземное море в самом узком месте и оказывались в Африке. Здесь они пытались сделать всё то же, но оказывались посередине Атлантики. Там погибали.

По трекерам было видно, что птицы прут в центр океана. Ученые ничего сделать не могли. Всем лишь стало ясно, что нельзя просто так взять птицу, родившуюся в Скандинавии, и переселить в Португалию. Генетические механизмы миграции слишком сильны. Птицы, вылупившись, ни у кого ведь не учились, так что они следовали своей внутренней программе.

Think locally, act globally. Птицам забыли переустановить внутреннюю программу, только и всего. Нужно больше образовательных проектов для птиц, где их научат летать.

Государство использует эпистему для демонтажа местных неписанных законов, для решения локальных проблем универсальными методами. И каждый раз ошибается. До прихода национальных государств, каждый город и каждый поселок жил своими контекстами, своими ремеслами и ритуалами. Непонятными для чужаков. Но в государстве не может быть чужаков — все граждане равны. Так государство объявляет местные традиции, обычаи, ремесла вне закона. Чтобы избавиться от них, государство начинает гуманитарные, образовательные миссии в местных общинах по надежной методике прусской армии или конкистадоров Кортеса. Но люди, живущие в этих общинах, не интересуются гуманизмом — их интересы исключительно прагматичны, идеально подходят для местных условий. Взрывая привычный уклад местных сообществ, государство производит килотонны экономического и социального хаоса. В результате страдают все: малые общества теряют в продуктивности и смысле, государства укрепляются в вере, что все вокруг дикари и не умеют пользоваться благами цивилизации.

V.

Но это не все. Дальше только хуже.

Государство видит, сколько хаоса и страданий приносит его эпистема. И решает все исправить. Чем? Правильно, нужно больше исследований, больше эпистемы.

Аргентина и Пакистан могут каждый год начинать с объявления дефолта. Ну и что? МВФ проспонсирует очередной дефолт, как делает уже 30 лет подряд, — структурные проблемы заливает новой порцией эпистемы (ужесточением монетарной политики). Чем искореняется бедность? Правильно, деньгами. Лекарство помогает здоровому организму, в ослабленном болезнями полу-трупе лекарство конвертируется в отраву. Чем больше денег получает государство-банкрот, тем больше бедности оно плодит.

Бывший представитель МВФ в Египте и Шри Ланке пакистанский экономист Nadeem ul Haque правильно понял последствиях задачи глобальной эпистемы:

В течение десятилетий программы МВФ подрывают эффективность экономики и ломают систему государственного управления Пакистана, способствуя процветанию вымогательства и коррупции, лишая страну потенциала роста. Пакистан является объектом длительного эксперимента в области жесткой экономии. Поспешно спланированное сокращение расходов подорвало экономический рост и финансовое положение правительства, заставив его сократить расходы на государственные услуги и инфраструктурные проекты. Результатом этого стало резкое ослабление государственного потенциала.

Мне жаль, Nadeem, но приходится признать, что God was never on your side. Да, можно посетить концерт волосатых рокеров и получить ценный урок по макроэкономике всего в одной строчке: They claim to heal / but all they do is steal, / Abuse your faith, cheat & rob.

Рисовали на бумаге и забили на овраги. Это же так просто. Если я понимаю смысл этой пословицы, значит многочисленные ассамблеи, комиссии, think tanks давно учли этот момент. И наступают на те же грабли каждый раз. Зачем? Можно объяснить это злым умыслом и конспирологией. Да, но… Мне недоступен эпистемологический фетишизм, одержимость логическим позитивизмом и вера во всемогущество рационального прогресса. Я не смотрю, как государство. А люди, причастные к разработке этих программ, смотрят, как государство. Нет, не так: как глобальное государство.

Это модель авторитарной современности по Скотту. Необязательно фашизм. Но всегда что-то универсальное, наукообразное, масштабное. Научный подход к градостроительству на стероидах: смарт сити, кибер панк, электроскутеры. Огонь эпистемологического рационализма планируют потушить апгрейдом эпистемы: с ИИ чат-ботами, e-skin патчами для удаленной регуляции серотонина, авторизацией по сетчатке глаз, микродозингом обезболивающих на складах Амазона, децентрализованной системой бирж и фондов, на которых торгуют алгоритмы. Эстетика хипстеров, эффективная оптимизация для гарантированного достижения счастья, психотерапевты в придачу. Все баззворды сливаются в один, утилитарность. Можно и так сказать — эргономономания. Звучит глупо, но мне нравится. Важно: эти изменения требуют полного контроля над обществом. (Здесь я должна была написать что-то страшное про Китай, но мне только что пиццу доставил миловидный узбек — и моя паранойя зашептала «триады… триады…». Спряталась под кровать, а под кроватью тесно писать о Китае, сорри.)

Частью авторитарной современности всегда служит желание государства воспитать, образовать граждан. Улучшить породу. Предыдущие попытки государство зафейлило, но у государства есть эпистемологический иммунитет. Обвинять некого, кроме немых дикарей. Народец плохой попался. Но мы его обучим, вот только тендера на новую партию хромбуков проведем. И снова эпистема: желая перевоспитать своих граждан, государство никогда не учитывает местных различий, диалектов, предпочтений, особенностей. И свою тупость. Так государство формирует порочный круг невежества по отношению к возможности своего невежества. Все, сушите весла, сливайте масло.

Для эпистемы это финал. Традиция всегда жива, она постоянно сопротивляется попыткам оглушить ее эпистемой. Она часто проигрывает эпистеме в спорах, потому что говорит на языке качества. А государство интересует только количество, для него местные традиции (metis) давно умерли. Когда традиции проявляют себя, государство принимает их за возвращение первобытного человека и жестко подавляет любые проявление metis. Сопротивление всегда иррационально. Подавление всегда рационально. Понимание невозможно, никто не может говорить на языке количества и качества одновременно. Только Пол Фейерабенд бормочет что-то невнятно, но его никто не читает сегодня.

Рационалисты и глобалисты обычно побеждают — на их стороне количество, эпистема, государство. Местные традиционалисты говорят на языке протестов, потому что для них это единственный способ быть услышанными. Все страдают.

VI.

Не так быстро.

Смотреть, как Государство дает отличный пример известной максимы Эйнштейна. В государствах мы всегда видим упрощение сложных процессов и систем до простых, калькулируемых и масштабируемых величин. Упрощение экономики дает нам глобализацию и пузыри доткомов, недвижимости, мусорных кредитов. Кроме физического и ментального упрощения, государство создает условия для за примитивизации дискурса, психологии и социальных связей. Все, что не укладывается в дашборд бигдаты, эпистема считает иррациональным сопротивлением, игнорирует или подавляет. Для сопротивления есть шаблоны, клише, ярлыки, чтобы даже самые недалекие журналисты, набранные по расово-гендерным квотам, могли с круглыми от ужаса глазами передавать сложные социальные процессы в паре строчек. Быстрый пример: Берлин=нацисты. Так думает государство, ему так проще. Прямая связь — любой немец это скрытый нацист, все просто. На выходе получаем репортажи о мирной демонстрации против локдауна, где обычные люди сомневаются в необходимости карантина. Прогрессивные медиа сразу же находят для них подходящие эпитеты: как страшно — в Берлине собралась толпа агрессивных крайне правых, нациков, либертарианцев, конспирологов, анти-привывочников с имперскими флагами Рейха. Берлин, у них там до сих пор нацисты по улицам гуляют. Т.е. репортеры метнулись кабанчиком по толпе и проверили их политические, идеологические установки, аккуратно записали в планшет данные, и все подтвердилось. Таки да, нацисты, еще и агрессивные. А, как вы уже поняли, разговор с нацистами невозможен. Рестораторы в Иерусалиме взбешены карантином, прямо об этом заявляют. Обычные люди устали сидеть без работы, прямо об этом заявляют. Хорошо, что в Израиле нет нацистов — премьер-министр окукливается, обвиняет протестующих в разжигании анархии, насилия, хаоса. Как обычно, если кто-то говорит неприятные вещи, то он анархист или нацист. Или нейросетка. Quod licet bovi, non licet Iovi.

Авторитарная современность уверена в эпистеме. Сегодня мы считаем, что знаем больше, чем Сталин, Форд, Мао, Айн Рэнд. Лучше понимаем сложные системы. Ложная уверенность принимает структурные ошибки за исторические (логический позитивизм), такого больше не повторится. Мы приложим все наши силы, чтобы сделать всех счастливыми, равными, здоровыми… Проходит пару лет и вот: попытки искоренить бедность в условной Кении, сделали большинство населения страны еще беднее, один финтех стартап стал богаче, добавилось работы в ООН — нужно писать больше исследований на тему «Бедность в Кении: причины, результаты, предложения». Нужно больше исследований, как же мы раньше не догадались?

Джеймс Скотт говорит, что мир сложнее государственных попыток его упростить и привести к порядку. Еще: реальность и государство говорят на разных языках. А общего словаря нет. Взаимное непонимание. Но все ведут себя так, будто понимают друг друга.

Пример взаимного непонимания:

Раньше посредником между государством и людьми была религия. Церковь производит духовные смыслы и практики для прикрытия своей основной задачи — регулирования местной экономики. Только скрытый механизм эффективен. Не закатывайте глаза, раньше все люди понимали, что смысл церкви не в скучных мессах и стремных нырках в прорубь (хотя тут бесплатные нюдесы ломают мою стройную теорию). Церковь необходима для нетворкинга: обмена социальными связями, сбора налогов и штрафов, поиска работы и партнеров для брака, постройки социальной репутации и доверия, уплаты отступных, купли-продажи земли и ресурсов, распределения социальных пособий и медицины, приготовления отличного пива и ликера Франжелико. Религия это теневой рынок для местных и региональных сообществ. А еще можно купить у Папы лицензию на продажу белых рабов (венецианцы). Религиозные общины всегда показывают большее вовлечение местных жителей, развитую микроэкономику региона, стабильность и запас прочности в кризисные времена, меньше разводов и больше полных семей.

Попытки государства заменить одну церковь на другую воспринимаются людьми как ограбление (так и есть, это же перераспределение теневых потоков), как вторжение воров. Религиозные войны особенно жестоки. Замена церкви на фабрики-заводы не помогает. Люди не говорят и не действуют по правилам эпистемы. Лишенные местных традиций, местной церкви (церковь=теневой рынок), адекватного языка для выражения своих протестов, местные люди не могут даже пожаловаться. Что им остается? Экономический и социальный коллапс, потеря языка, смысла, общины, семьи. Вместо этого они получают дороги, больницы, государство в смартфоне, YouTube канал с батюшкой. Государство хочет помочь, начинает строить церкви, но люди не спешат туда. Поздно, от церкви осталась оболочка (свечки, песнопения), самая мякотка (локальный теневой рынок) исчезла. Церковь проиграла культурную войну. Теперь она всего лишь очередной центр для обнала серого кэша политиками. Папа Римский принимает жирные донаты от китайских коммунистов в обмен на молчаливое одобрение. Военные предприниматели (Боко харам, аш-Шабаб, тысячи их) в Сахеле покупают франшизу воинствующего ислама у арабов, лицензионный пакет джихада под ключ. Это происходит со всеми группами и сообществами, которые государство хочет модернизировать — они теряют себя в нем, переходят на эпистему там, где нужен metis.

Как быстро люди перенимают привычки государства можно увидеть на примере деградации сенанкуйа. Шутливое родство, обмен оскорблениям между шутливыми кузенами-сенанку помогает разным кастам и этническим группам в большое семье мандинка (Западная Африка) избегать межэтнического насилия. Встретились два человека из народностей волоф и бамбара или бауле и сенуфо, пустили друг друга по батюшке (по матушке в Африке не ругаются почему-то) и разошлись мирно, даже автоматы с предохранителей не сняли. Сенанкуйа предполагает сложную систему родства близких и отдаленный народностей — каждое племя и каста знает, от кого нужно молча выслушать шутливое оскорбление, а кого нужно оскорбить в ответ. Можно впервые увидеть человека на рынке в Мали, Сенегале, Гамбии, Бразилии, Франции, но сразу почувствовать это шутливое родство. И обменяться ругательствами, улыбнуться и выпить вместе. В США сенанкуйа деградировала в словесные игры dozens и реп баттлы с обязательным yo mama so fat. Разные источники говорят о семи насильственных смертях в час или 33-х убийствах в день. Ни один источник не скажет, что большинство убийств совершают потомки африканцев в ходе ограблений и выяснения отношений. В этом видео один старичок говорит, что раньше сенанкуйа разрешала конфликты без насилия, сегодня уже не все понимают ритуал оскорблений в шутку — много насилия в Африке случается в том числе из-за неспособности гасить конфликты с помощью традиции сенанкуйа. С приходом западной культуры, образованием независимых государств, стало все сложнее сдерживать насилие среди молодежи. Могу только догадываться, почему шутливое родство теряет в эффективности. Но скорее всего это связано с разрывом привычных социальных связей, повышенной мобильностью людей в пределах Сахеля, продажей футболок Nirvana в Западной Африке.

VII.

Когда государство хочет что-то улучшить — поднять надои, собрать больше бурячков, искоренить бедность — оно действует быстро, решительно. Эпистемой и армией, исследованиями и статистикой. Когда местные жители хотят оспорить программу государства, предложить свои локальные решения, им приходится говорить языком экономики и статистики, эпистемой. Или их вообще не услышат и загнобят, как отсталых фанатиков, нацистов и расистов. Люди не дураки, быстро понимают, что их услышат только в одном случае. Самые способные бегут в университеты — в местной общине нет работы, локальные смыслы и ценности потеряны — и учат язык эпистемы, становятся журналистами-социологами, которые включаются в цикл высмеивания и маргинализации диких провинциалов. Не можешь победить в войне — присоединись к победителю. Остальные молча страдают на парадах и праздниках в честь прогрессивного открытия остановки, туалета, детской площадки. Тамада хороший — мэр, губернатор. Конкурсы интересные — блины с лопаты, ДДТ в записи.

На выходе получаем социальную и экономическую деградацию локальных сообществ замаскированную под прогрессивный рост и рекордные пятилетки. Невозможность слушать и слышать других. Растущую пропасть между богатыми и бедными. Каждый план по улучшению имеет свои побочные эффекты. Которые требуют еще большего вмешательства из центра. Так раскручивается маховик современности — все стали жить лучше и одновременно все стали жить хуже.

Проблема налицо. Как будем решать проблему? Какие результаты получим? Как будут реагировать на результаты сегодняшние недовольные?

Ответ немного предсказуем.

Государство будет навязывать всем экономический и научный язык, эпистему. Местные жители будут говорить языком традиций, локального здравого смысла, metis. Государство продолжит ломать через колено традиции и смыслы. Продуктивность падает, власть крепчает, субъектность и смыслы исчезают. Местные жители нервничают и протестуют. Но их никто не слушает, потому что слушать уже смысла нет:

Любимая, так будем же верны
Друг другу! В этот мир, что мнится нам
Прекрасной сказкой, преданной мечтам,
Созданьем обновленья и весны,
Не входят ни любовь, ни свет, ничьи
Надежды, ни покой, ни боли облегченье.
Мы здесь как на темнеющей арене,
Где все смешалось: жертвы, палачи,
Где армии невежд гремят в ночи.

(«Берег Дувра» Мэттью Арнольда, пер. Вланеса)

Никто не хочет слушать невежд, лучше еще раз посмотрим Джокера, там столько милых нашему сердцу инсайтов.

narratio resumetur…

—

Изображение: кадр из фильма Something Better to Come Анны Полак.

———

Часть третья.

Трудности перевода в экономике

Сейчас будем угнетать сторонников прогресса, вооружившись Великой Трансформацией Карла Поланьи. Пристегните ремни.

I.

Каждый год на сцену районного дк или очередного TED Talks шоу выползает гнусный таракан, который заявляет: «Жить стало лучше, жить стало богаче. Да, есть недовольные. Но они будут всегда. Смотрите, ВВП растет, много людей и компаний стали богаче, капитализация Apple выросла до размеров годового бюджета целой Латинской Америки. Все хорошо. Потерпите немного, завтра Илон маршрут на Марс нам сообразит.» И обязательно показывает вот этот график роста:



Потом лопается очередной пузырь, очередной штамм SARS спешит к нам из глубин Азии, Дональд Трамп безумствует в твиторе, желтые жилеты, Брекзит, протесты в Гонконге, BLM. И теперь этот же таракан признает: «Ну ладно. На самом деле все хорошо же. Просто расизм повсюду и климат меняется.»

Важно понимать этих тараканов: они даже не ошибаются. Они сошли с ума.

Не все разбогатели одинаково. Ну и что? Но все стали получать больше благ: медицина, образование, спорт, ТВ, страхование, Интернет вещей, реалити шоу, Netflix, PornHub, the Last of Us. Беспрецедентный рост производительности и богатства должен всех сделать счастливыми. Но не сделал. Разрыв между богатыми и бедными, радикализация мирных протестов, социальное напряжение. Люди стали более агрессивны или депрессивны, это заметно на работе, на улицах, в Интернете, даже на отдыхе. Настоящая проблема в попытках объяснить недовольство, агрессию, фрустрацию экономическими факторами. Арабская Весна, Трамп, Брекзит, BLM, Бейрут, болгары раскачивают лодку и называют своими причинами чисто экономические проблемы. Странно, в богатых странах самые защищенные слои населения, у которых есть все — образования и свободного времени у них в избытке — и эти люди говорят, что им нужно больше денег?

II.

Эти люди, в среднем, жили намного лучше, чем они жили раньше. Все экономические показатели говорили о взрывном росте стандартов жизни. Рабочий класс даже не эксплуатировали — рабочие оказались главными экономическими победителями. Как можно требовать защиты от системы, которая сделала всех богаче?

Критики либерального капитализма в шоке.

Это Карл Поланьи говорит не о нашем времени. Так он описывает социальное напряжение, сепаратистские настроения и протесты времен английской Промышленной Революции. Поланьи историк, говорил это в 1941-1943 годах.

Поланьи называет стремление оценивать качество жизни только с финансовой точки зрения экономическим искажением.

Например, богатством принято считать только величину зарплаты, наследства, компенсаций, недвижимости. Классические экономисты не учитывают богатство характерное для традиционных обществ, до-государственных. Все эти социальные связи внутри клана, гильдии, право на пользование землей, право на охоту в лесах, право собирать съедобных гусениц, местные пошлины, магдебургское право, порто франко. Культурные и социальные виды богатства. То, что сегодня транснациональные НГО считают теневой экономикой.

Со временем в качество жизни начинают включать только экономические показатели. Проходит еще немного времени и политика перестает задавать вопросы об этих социальных видах богатства. Политики начинают считать, что если экономика и зарплаты растут, то чего жаловаться-то? Очевидно же, что все стали богаче и все равно люди протестуют. Значит, протестующие гомо экономикусы не денег хотят, им нужно Х. Теперь дискуссия переходит в фазу определения что же такое этот Х. Начинают предлагать свои варианты: жадность, недостаток образования, свободные нравы, доступный секс, насилие в компьютерных играх, климат меняется, океан загрязняется, киты не размножаются.

Противники капитализма думают идентично, со знаком минус. «Люди страдают от бедности, низких минимальных зарплат, высоких арендных ставок. Значит, что-то не так с рыночной экономикой, капитализм отстой.» Решения и аргументы обеих сторон всегда оформлены одинаково. Почему?

Все это так похоже на Джеймса Скотта и на его Смотреть, как Государство. Если вы читали ту статью, то вы можете предугадать, чем все закончится. У Поланьи экономическое искажение мешает государству понять, что оно (государство) имеет контроль только над узкой прослойкой экономического рынка. Вся глубина связей социальной ткани общества и мира государству недоступна. Но, по иронии судьбы, именно в эту глубину государство стремится прыгнуть вниз головой каждый раз.

III.

Великая Трансформация говорит не о детских болезнях раннего капитализма. Поланьи описывает, как эти болезни становятся патологиями в ответ на попытку эти болезни излечить.

Поланьи ужасный писатель. Его историческая антропология устарела. Он не предлагает вменяемых решений. Его теория противоречива: правые называют его продажным коммунистом, левые считают его латентным фашистом, умеренные историки просто грустят. Это не отменяет того факта, что экосоциология и экономическая история Поланьи вызывает у немецкой исторической школы острые приступы бешенства.

Капитализм он называет рыночным обществом, вот насколько плохой писатель этот Поланьи. Но для моего аргумента сгодится.

Поланьи не разделяет рынок и общество, как этот делают классические историки и экономисты. Он считает, что рыночная экономика существовала всегда. И до государства существовала. Люди торговали и обменивались боевыми топорами задолго до Маркса. От банкротства и рыночных пузырей людей рыночной экономики защищали культурные и социальные связи — этнические, клановые, родственные. Когда эти связи размываются и ослабевают, на сцену выходит капитализм, рыночное общество.

Экономическое общество управляется не-экономическими мотивами. Социальными. Например, в племенах охотников-собирателей индивидуальное богатство или бедность не имеют значения. Избытки всегда будут распределены между всеми членами сообщества. Племя не даст умереть с голоду никому из своих членов. В случае пожара или наводнения интересам целого племени угрожает опасность. Даже если погибнет один охотник или одна женщина, племя станет слабее коллективно. Таким образом, поддержка социальных связей становится важнее получения экономической выгоды.

Рыночное общество игнорирует социальные связи. Те, которые не может игнорировать, коммодифицирует. Государство строит рыночное общество растворяя все социальные связи по пути в светлое будущее. Регуляция и контроль над тем, что раньше не регулировалось — и уже вот деньги, труд, земля торгуются на рынке наравне с какао-бобами. Но какао-бобы не протестуют, когда их цена на рынке упала. А труд будет протестовать, если его цену уронить на фоне безработицы, иммиграции. Думать, что все вещи на рынке должны вести себя одинаково рыночно, смешно. Однако, так думают классические экономисты.

IV.

Для Поланьи общество, политика, экономика связаны друг с другом покрепче электронов. И разрушение этих связей запускает цепную реакцию изменений.

Люди не рождаются в вакууме. Социальные связи формируют и поддерживают ценность труда и денег и земли. Рыночная конкуренция разрушает сообщества:

Отделение труда от других видов деятельности и подчинение его рыночным законам достигается разрушением органических связей внутри сообщества. На смену им приходят атомистические, индивидуальные установки.

Семейные, клановые, соседские, профессиональные формы организации ликвидируются во имя свободы людей. Этот особый принцип невмешательства либеральные экономисты принимают по умолчанию, это их любимое экономическое искажение. Разрушать нельзя, но ради большей свободы разрушать нужно — так считают они.

Что делать людям, освобожденным от привычных социальных связей? Фейсбука тогда не было, но у них были фабрики и заводы (пока). Правильно, стекаться со всей страны в несколько крупных городов и промышленных центров. Туда, где их ждал Георг Зиммель.

Важно: государство не планирует всех превратить в рыночных зомби. Это неизбежная участь технологического развития, государство только поддерживает тренд. Колебания цен, открытие новых шахт могут дать толчок к формированию новых рынков. Общество защищается от подобных толчков тем, что амортизирует риски через развитую сеть социальных связей. Если государство в процессе научно-техничного регулирования убирает защитные механизмы (социальные связи), то сообщества становятся более уязвимыми перед рыночными толчками. И когда толчок особенно силен, то люди реагируют особенно бурно. Двойное движение: чем свободнее рынки, тем агрессивнее люди будут защищать свои деньги, труд, землю от колебаний рынков.

И тут можно подумать, что Поланьи будет защищать бедных и нападать на капитализм. Но он понимает, что для рынка очень важны именно деньги, труд и земля — если их чрезмерно защищать, экономика замкнется и пострадают все. И рынки, и люди. Здесь он соглашается с либеральными экономистами. Но добавляет, что меры по защите людей от свободного рынка только ухудшают проблему.

V.

Почему?

Могу только догадываться. Но это связано с тем, что людей защищают от свободного рынка все те же классические экономисты. Которые смотрят, как государство. Их защитные меры плоть и кровь от эпистемы. Традиционные защитные механизмы, metis, разрушены. Рынок избавился от них, чтобы масштабироваться и освободить людей от кланово-племенных и семейных связей: всем пора становиться к станку и конвейеру. Новые защитные меры хуже старых, только усугубляют проблемы. Рынок избавляется и от них, чтобы завтра придумать нечто совершенно иное, с бигдатой и предиктивной аналитикой. Повторяем до следующего кризиса. Для Поланьи это Великая Депрессия. Для нас это ковид и конец глобализации. Кризисы это кумулятивный, отложенный эффект всего, что было раньше. А потом сообщества разрушаются еще больше. Похоже на Маркса. Только Маркс оптимист, он видит свет в конце тоннеля, пробитого пролами. Но Маркс жил до Поланьи. А Поланьи видел как противоречия рождают массовые движения, которые рождают фашизм с коммунизмом.

Карл Поланьи не хотел получить теплое место в университете. Он обвинял всех сразу и во всем сразу. Интеллектуально честная позиция. Однако она не помогает с решениями.

А Поланьи не предлагает решений. Не было у него такой цели. Он диагност, патологоанатом. Мимоходом, закуривая у хирургического стола, он подчеркивает: люди ненавидят социальные потрясения, разрывы привычных связей. Для Поланьи фашизм ужасен, однако это единственный и неизбежный результат всего, чтобы было до него. Фашизм экономически несостоятелен, но это не важно — он всего лишь завершает цикл реакций на вмешательство извне, на многочисленные разрывы социальных связей в 19 веке.

VI.

На чем мы остановились? Ага, Джеймса Скотта любят либертарианцы. Карла Поланьи не любит никто.

Джеймс Скотт объяснил, почему государство хочет все упростить. Но не показал, почему люди сопротивляются упрощению сверху-вниз. Поланьи же объясняет социальные фейлы государства так: да, это дисфункции экономического характера, но их нельзя описать экономическим языком, который так любит государство.

Поланьи называл себя социалистом (что?), но считал, что политические механизмы защиты от свободного рынка медленно убивают и рынок и общество. Двойной зажим: люди всегда будут реагировать на изменения рынка, и, если вы захотите помочь им, они вас проклянут. Люди всегда будут искать сильную руку в харизматичных лидерах, и люди снесут этих же лидеров при первом колебании рынка. Что может быть хуже для любого государства?

Да, это плохо для всех сторон и решения нет. Но у меня есть кое-что похуже. Все протесты и дискуссии ведутся о материальных и экономических вещах. Измеряемых. Поланьи не устает повторять, что деньги людей интересуют во вторую очередь. Больше всего люди хотят жить богатую смыслами и социальными связями жизнь. В традиционных обществах рынки создавались именно с этой целью — обогатить социально и материально. И если рынок ограничивает доступ к такой жизни, люди всегда будут реагировать агрессивно.

«Ясно. Так а что здесь плохого?» Подождите, следующая часть цикла будет на основе Истинноверующего Эрика Хоффера. Поланьи только намекает на страшный финал. Но нам нужен Хоффер, чтобы узнать, почему фашизм, сталинизм, ваххабизм расцветают в социальных пустынях.

narratio resumetur…

—

Изображение: кадр из фильма Хладнокровный Люк Стюарта Розенберга.

———

Часть четвертая.

Bigmouth Strikes Again

Когда мы говорим о бунте молодежи, то в первую очередь думаем волосатых 60-х и дальше по списку. Париж, лето любви, первые панки, Витя Цой ждет перемен. Редкие бумеры могут вспомнить битников. Но все уже было до них.

Эрик Хоффер описал массовые движения в книге Истинноверующий в 1951 году. Значит, предыдущие лет десять этот стивидор проводил вечера не в портовом кабаке, а за письменным столом. Писал с натуры, примерами Хофферу служили события 20-х и 30-х годов. Эрик Хоффер мог назвать раздражение, показать его всем желающим. Но раздражение всегда оставляет последнее слово за собой и выбирает тех, кто произнесет это слово.

В июле 1959 Берроуз опубликовал свой Голый Завтрак. Грегори Корсо начинает свое оригинальное стихотворение 1959 так:

Бескомпромиссный год — не вижу смысла жить.

Битники были самым образованным послевоенным поколением. Все из среднего класса, путешествовали больше, чем их родители, жили в самой богатой стране мира. Чего им не хватало?

Того же, чего и их сверстникам в СССР 70-х. В войне победили, отстроились. Америку догнали и перегнали. Коммунизм построили, с перегибами на местах, но построили. Лучше быть не может. Только гложет вот это «смутное пятно неизвестно чего.» Так появляются Тяп Ляп, «Хади Такташ — весь город наш» и шоппинг-туры для рабочих ребят из Казани в Москву. Что раздражает всех людей независимо от географии?

I.

Хоффер говорит об активных массовых движениях. Не о тех, которые оформились в партию, организацию. Он изучает зарождение и первоначальную привлекательность массовых помешательств.

В основе всех массовых движений лежит фрустрация. Независимо от идеологического спектра, культурного бэкграунда, расы или религии, массовые движения поощряют разочарование в настоящем, обещают своим последователям размытые утопические проекты.

Цитата:

Радикальные и реакционные массовые движения отказываются от настоящего ради будущего. Нового будущего они построить не могут, планировать не умеют. Свое идеализированное будущее массовые движения находят в прошлом, в удобной им легенде прошлого.

Лубок. Люди, которые находят себя в массовых движениях и сектах разного толка, уже обладают необходимыми особенностями восприятия. Массовые движения всего лишь используют известный баг людей: чтобы перестать разочаровываться, нужно искать причину в настоящем. Но как раз настоящего и бегут последователи и адепты.

Хоффер считает, что фрустрация это единственный общий признак всех массовых движений. Самые разные люди присоединяются к самым разным движениям и сообществам. Но причина всего одна, как бы ее не маскировали под макияжем политически корректных или морально приличных оправданий. «Новые лучше старых.» Нет, конечно. Все новые массовые движения в активной фазе своего развития следуют одной схеме — подобрать как можно большее количество недовольных раскольников и нагнетать массовую истерию, а под шумок пролезть во власть или продаться серьезным людям. Иначе они не были бы массовыми движениями.

II.

Я не должна этого говорить, но рискну. Здесь массовые движения ведут себя, как государство. Уравнивают всех своих последователей, рассматривают всю сложность человеческих отношений как приложение к фрустрации, сознательно раздражают своих последователей. Не мои слова, но: каждый получает что-то свое из каждой транзакции. Люди получают возможность фантазировать о грядущем царстве божьем на земле и не быть осмеянными за это. Что получают массовые движения?

Хоффер считает, что фрустрация всегда связана с разочарованием в себе. Важно: никто не разочаровывается в государстве или режиме отдельно от себя. Несоответствие своего места в иерархии и своих амбиций фрустрирует независимо от вашей страны проживания и вашего социума.

Цитата:

Чем меньше оснований для гордости собой имеет человек, тем больше он будет гордиться своей историей, нацией, религией, страной, партией, клубом, организацией…

Знакомо? Да, это снова обмен агентности на власть. Первая подразумевает возможность действовать самому, в любой момент и любым способом. Вторая означает возможность контролировать действия других людей.

Фрустрация наступает с невозможностью действовать. Проблема не в репутации, не в деньгах, не в должностях. Проблема в импотенции, в деградации агентности, в невозможности поступать согласно своему здравому смыслу и желаниям. My shit’s fucked up. Массовые движения, субкультуры, неформальные группы хотя бы делают вид, что действуют. Или могут действовать, в обозримом будущем, у них даже сумбурные манифесты есть. Миссии.

Фрустрированные люди не получают удовольствия от действий. Чувствуют свою ограниченность социальными рамками. Гнетущее разочарование нужно заменить чем-то. Феминизмом, активизмом, протестами под шведским парламентом ради спасения планеты, маршами в красных одеждах против глобального потепления. Чем угодно, желательно больше абсурда и меньше конкретных KPI. Главное, чтобы цель не была достижима в настоящем. Решение проблемы в настоящем для одних людей будет означать очередное поражение, еще одно доказательство того, что мир против них. Для других людей разрешение фрустрации в настоящем будет означать возврат к настоящему и отказ от такой значимой тусовки, которая будет изменять мир вот совсем уже скоро. Кто захочет сойти на предпоследней станции, так и не увидев хрустальный вокзал будущего?

III.

Цитата:

Практическая организация (массовое движение на поздних стадиях) позволяет своим участникам продвинуться по иерархии, улучшить свое положение. Практические, эгоистические интересы. Массовое движение в активной фазе позволяет своим последователям отказаться от ноющей, раздраженной личности, которая не получает удовольствия от действий. Массовые движения успешны и охватывают много людей тогда, когда они дают этим людям возможность отречения от нежелательных состояний.

Ок, мы поняли, что массовые движения, культы и секты выступают в роли метафизических падальщиков. Подбирают и поедают неудавшиеся и слабые душонки людей-импотентов. Конвертируют личную агентность в эфемерную власть. Помогают людям без цели хоть как-то реализовать себя через подключение к DIY матрице. Роль массовых движений очистительная. Санитары городских джунглей.

Клиент массовых движений по Хофферу это молодая амбициозная личность в поисках глобальной цели. Эта личность имеет низкую толерантность к фрустрации, плохо интегрируют разные аспекты себя, не обладает достаточной исторической перспективой. Этой личности кажется, что она одна проживает свою жизнь — уникально, индивидуально, без связи с предыдущими поколениями. Она предпочитает смотреть в будущее, отказываться от настоящего, идеализировать и выборочно учиться у прошлого. На что похоже? Отвечать не спешите, в следующей статье вас ждет Кристофер Лаш, этот enfant terrible контр-культуры.

IV.

Чего не хватает людям, что ищут они в массовых движениях?

Денег, статуса? Все знают, что «не в деньгах счастье», что повышение статуса в толпе это факин миракл помноженный на факин миракл. Этому есть чуть более семи тысяч объяснений, выбирайте подходящее. Я не собираюсь доказывать это исследованиями, статистикой и мета-исследованиями во время кризиса репликации. Сами найдете эти исследования, если они вам еще нужны, если вы без статистики из дому не выходите.

Людям нужны цели и смыслы, они не любят когда их лишают этих простых вещей. Люди хотят социально значимой деятельности и самоуважение. Раньше эти вещи стабильно поставляли малые группы, местные общины, друзья, семья. Но массовые движения тоже обеспечивают своих последователей самоуважением, как настоящие сообщества. Да, но… в местной общине вы у всех на виду, свою репутацию нужно подтверждать действиями, нельзя жонглировать идентичностями, искать себя. Массовые движения слабо контролируют лояльность своих участников: слепая вера + шаблонная идентичность, вот что требуют массовые движения. Для некоторых людей это очень привлекательные требования.

Хоффер считает, что надежной защитой от массовых движений служит умение что-то делать. Своими руками. Каждый день. И ежедневно видеть результат своей работы. С уходом традиционных ремесел, искусств под давлением государства и рыночного общества количество фрустрации на душу населения растет одновременно с производительностью и ввп. Человек за конвейером теряет агентность, получает деньги. На сдачу ему выдают фрустрации пол-кило. Массовые движения обещают конвертировать фрустрацию в агентность и вернуть ее человеку. Но они пока не умеют этого делать, поэтому обходятся дешевым контрафактом. Утопическими фантазиями без конкретной цели, обещаниями власти, еще большим разочарованием.

Отсутствие внятно артикулируемых целей делает все массовые движения идентичными друг другу. Разочарованный человек может присоединиться к любому, разницы не заметит. Постфактум такой человек объяснит себе и окружающим свое решение, а своими действиями будет поддерживать свое объяснение. Но на этапе выбора для фрустрированного человека нет значимой разницы в пользу конкретного массового движения.

Хоффер:

В до-гитлеровской Германии решение в пользу национал-социалистов или коммунистов было случайным для молодежи. Гитлер считал коммунистов подходящим материалом для вступления в нацисты.

Присоединяясь к любому массовому движению, человек делает выбор в пользу идеального себя, вымышленного. Отказывается от настоящего человека с ошибками и сомнениями в пользу плохо понимаемого будущего себя, который обязательно будет уберменшем и комсомольцем. В этом отказе от настоящего, в этом обещании спектакля Хоффер видит таксономическое единство массовых движений. Для него все массовые движения ведут себя одинаково до определенной точки: достигнув зрелости, движение кристаллизуется и начинает действовать. А измеряемые действия несовместимы с природой массового движения. С этого момента начинается его распад.

Важно: еще массовые движения предлагают такому человеку аудиторию, которая будет смотреть на его лучшую версию и аплодировать этой версии рыцаря без страха и упрека.

В эгоизме и желании быть участником грандиозного шоу нет патологии. Все герои когда-то были неизвестными бунтарями в поисках сцены. Однако у массовых движений нет ничего хорошего для зрителей — попробуйте только не любоваться нашими героями. Массовые движения подобно стартапам должны быстро масштабироваться. Набирать активных зрителей. Пассивные наблюдатели объявляются пособниками врагов.

V.

Массовые движения делают вид, что возвращают людям власть. Но забирают у них остатки агентности. Делают вид, что решают проблемы разочарованных и раздраженных. Но только усугубляют их, фрустрируя своих последователей еще больше. Между массовыми движениями есть конкуренция за кормовую базу. Движение, способное фрустрировать большое количество людей и не решить ни одной заявленной проблемы, проживет долгую и счастливую жизнь. Массовое движение, которое решает проблемы одной-двух групп раздраженных людей, погубит само себя.

Массовое движение-чемпион может фрустрировать даже пассивных зрителей, у которых до этого не было претензий к обществу, государству. Такое движение может на каждом этапе еще больше разочаровывать своих последователей и объяснять это происками врагов. Сильное массовое движение обязано быть чемпионом по фрустрации, токсичным болотом, которое затягивает всех и не решает ни одной проблемы. Решение проблем это выстрел в ногу — последователи успокоятся и уйдут из движения. Или перейдут в другое движение, которое еще ни одной проблемы не решило.

«Не решать проблем» не значит вообще ничего не делать. Наоборот, бурная деятельность в бессмысленных проектах отличает успешные массовые движения. Массовому движению обязательно нужно писать манифесты, ходить на марши, носить розовые шапочки, кричать и нападать на пассивных наблюдателей, подрывать смертников в пустыне. Раздражать и пугать окружающих, но не решать реальных проблем.

Похоже на левые движения. Но у этой статьи нет политической, мировоззренческой, идеологической ориентации. Все массовые движения, по всему спектру ведут себя одинаково. Если хотят выжить и размножиться. Генераторы фрустрации отличаются по количеству участников, но не по сути и не по методам.

VI.

Объединяющим агентом массового движения служит ненависть к врагу. Простая, базовая эмоция: объединяет группу, дает смысл, раздражает. Зверь, который всегда с тобой. Работает всегда, везде, со всеми. Все массовые движения культивируют образ Другого. Страшного врага. Который не дремлет.

Массовые движение делают своих последователей слабее, глупее, несчастнее. Сенека: «Всякая жестокость происходит от немощи». Слабые люди делают ужасные вещи. Слабые люди, напуганные страшным врагом, делают ужасные вещи и гордятся ими. Когда одни люди делают ужасные вещи с другими людьми, то первые начинают ненавидеть вторых с еще большей силой. Вина конвертируется в новую порцию ненависти, массовое движение помогает игнорировать и конвертировать излишки вины. Мне кажется, что можно выразить это соотношение элегантной формулой, только я не нашла такой нигде.

Массовые движения конкурируют друг с другом, создают контр-движения и врагов. Все вокруг становятся несчастнее, количество страдания и фрустрации растет. Это происходит внутри больших систем: государств и регионов, культур и идеологий.

Структурные перестройки экономики, отмирание пасторальных сообществ, исчезновение экологических ниш, технологические прорывы, сдвиги культурных парадигм — фрустрировать может что угодно и в любой комбинации. В африканском буше Камеруна и Чада подростки собираются в дорожные банды зарагина: грабить и похищать людей с целью выкупа намного проще, чем выращивать стада коров в стране, землю и пастбища которой новая власть поделила согласно своей логике, без учета мнения этнических меньшинств. Да, не только проще, но и опаснее. Однако, в новых условиях, для них это занятие представляет собой доступный способ накопить на образование, на билет в нормальную жизнь. Местные жители дельты Нигера с удовольствием берут участие в конфликтах и контрабанде — они считают, что так они получают свою ренту с нефтяных компаний, которые пришли забирать их ресурсы. Занимаются эти люди контрабандой и грабежами, потому что у них нет денег. Если бы деньги были, то они ходили бы на марши в поддержку лгбт и животных. Но все равно присоединялись к массовым движениям, потому что их интересы нарушили сверху-вниз, а как жить дальше не показали.

VII.

Стоит массовому движению стать успешным и страдают все вокруг. Цивилизованные общества и государства все время учатся укрощать ненависть. С переменным успехом. Раньше предохранителями массовых движений были осмысленный и уникальный труд (metis, ремесла, гильдии), малая группа, местная община и общее чувство смысла, которое связывало людей разных поколений (семья, мифы, церковь).

Осмысленный и уникальный труд это не просто ремесло, не только профессия. Это целое мировоззрение, целый космос. В работах Мишеля Пастуро о Средневековье говорится, что профессиональные сообщества по степени влияния были близки религиозным орденам. Вокруг простого лесоруба или кузнеца или плотника был целый мир, населенный своими правилами и ритуалами. Все общество знало эти правила, отношения строились на основе этого узкого знания. Угольщики были хуже орков. Мельники сравнивались с убийцами. Плотники были самыми чистыми из рабочих, почти святыми. Все знали, как вести себя в этом космосе. Промышленная Революция дала рабочим деньги, но отобрала смысл, престиж, социальные отношения. Да, работа была та же, может чуть быстрее и эффективнее. Но чего-то не хватало. А люди очень не любят, когда у них забирают что-то нематериальное. Как они будут возвращать себе отобранное?

Правильно, в бандах и революциях. Хоффер:

Новые бедняки 17 века сделали Пуританскую Революцию в Англии. Лэндлорды прогнали крестьян со своих земель. Активные и сильные крестьяне стали рабочими в городах. На улицах городов появилось большое количество бедняков. Эти попрошайки и бедняки пошли в армию Кромвеля.

Массовые движения были всегда:

… война и ненависть настолько преумножились среди них, что привели почти в каждом городе к таким раздорам между партиями, что любой, кто завоевывает любовь одной стороны, сразу же приобретает ненависть другой.

Так Брунетто Латини в Il Tesoretto (Книга Сокровищ) описывает войну всех против всех в итальянских городах-государствах Позднего Средневековья. Этому способствовали развитые торговые и дипломатические сети на севере Италии, повышенная конкуренция за благосклонность Папы, готовые банды кондотьеров под рукой.

Хоффер говорит о массовых движениях как об изолированных феноменах. Но массовые движения были всегда и в каждом обществе, современность всего лишь способствует особенно быстрому разворачиванию движений. Почему? Если вы читали первые части цикла, то можно вспомнить Скотта, и Поланьи, и Зиммеля. Модернизация технологий и общества создала уникальную чашку Петри для массовых движений. Государство хочет стать продуктивнее и эффективнее — избавляется от смысла, труда, общины. Социальные связи переформатируются, и вот у вас уже 800 друзей и 3000 подписчиков. Вы инфлюенсер, поздравляю.

В этом нет ничего плохого. Мне нравится современность. Но у любого лекарства есть побочные действия. Иногда их не чувствуешь. А когда сразу много лекарств принимаешь? Что получаем тогда? То, что рынок порешал.

VIII.

Государство и рынок всегда побеждают малые группы. Местные общины исчезают, привычные социальные отношения уходят в цифру. Все стали жить лучше, но общее количество счастья уменьшается (эффект Токкевиля). И чего-то постоянно не хватает, при всем внешнем изобилии и ежегодным прорывам. Где мы будем искать это что-то?

Хоффер:

Массовые движения разрушают все привычные связи, чтобы получать новых последователей. Там, где оно находит семью, племя, профессию, страну в состоянию упадка, массовое движение добивает эти структуры и собирает свой урожай.

Для вербовки новых последователей массовые движения используют ситуативные инфоповоды:



Государства растворяют локальные связи и создают условия для массовых движений, а массовые движения идут по следу государства, подбирая крохи со стола для собственного выживания и размножения. Это только кажется, что государство борется с протестами, террористами, массовыми движениями. Каждый получает свою долю. Государства кооптируют массовые движения в попытке успокоить людей и решить их вопросы, чем поощряют будущие массовые движения. Связь государств и массовых движений структурна — вы всегда получаете одно вместе с другим. Грета Тунберг прогуляла уроки и получила свои 15 минут славы, лидеры государств получили возможность продемонстрировать свою озабоченность климатом и набить пиар очки в политической гонке. Пример Греты вдохновит еще два миллиона воительниц за климат. Повстанцы Чада, ЦАР, Камеруна каждый год переходят на сторону правительства в надежде получить должности и зарплату пока их повстанческие акции на рынке силового предпринимательства не упали; теперь каждый фермер, набравший отряд в 20 боевиков, сразу же бежит торговаться с правительством; за свою карьеру некоторые повстанцы проходят много раундов IPO, ведут переговоры с инвесторами и убивают мирных жителей в надежде продаться подороже. Государства делают вид, что борются с массовыми движениями и массовые движение делают вид, что борются с государствам.

Поланьи и Скотт считают, что каждая итерация современности делает государство и общество более успешным за счет разрушения устаревших социальных структур. Освобождается колоссальное количество людей и энергии. Хоффер считает, что на свободных людей охотятся массовые движения, которые умеют раздражать и озлоблять людей, лишенных привычных связей и смыслов. Таким людям не нужно придумывать монстра, искать врага — тот, кто у власти и есть враг согласно логике разворачивающейся современности.

IX.

Хоффер считает, что успешные массовые движения неуспешны. И не стремятся ими быть. Успешное движение убивает себя, конкретные цели противопоказаны массовому движению — цель убивает власть. Никто не пытается понять причины. Значит, любое решение будет мимо. Значит, все больше людей и групп будут затронуты хаотичными решениями и бессмысленными действиями.

Быстрый пример без имен: одна группа людей что-то делает. Дело этой группы ликвидирует государство или рынок. Убивает это дело эпистемой, новыми научными открытиями. Люди из этой группы хотят оспорить вторжение государства или рынка в их жизнь, вернуть назад свой metis. Но сделать это можно только на языке государства. Т.е. нужно принимать и проводить законы или заплатить выкуп государству. Даже если у этой группы получится провести нужный ей закон, это сместит баланс сил во всем обществе. (Обычно не получается, поэтому все сразу переходят к массовым движениям и революциям). Другие группы окажутся в невыгодном положении, тоже будут продвигать свои законы или включать ответные меры против первой группы. В итоге получим миллионы человеко-часов и тонны фрустрации со всех сторон. И это до того, как появится массовое движение.

А теперь изменим масштаб.

Это вопрос не политический. Глобализация добавила транснациональные связи туда, где раньше были локальные, внутренние по региону и стране. Много людей стало богаче, еще больше людей стали зависеть друг от друга. В целом экономика стала сложнее и, как следствие, более хрупкой. Одно событие в одной стране одним взмахом крыла бабочки может сделать миллионы людей по всему миру несчастнее. Или закроет их рестораны на карантин.

Так поздняя современность переходит на бесконечные качели: каждая группа людей обладает потенциалом разрушить привычную жизнь всего мира, расстроить других людей, которые в свою очередь огорчат третьих людей. По пути все станут слабее, начнут ненавидеть друг друга. Ничего не будет сделано для решения проблемы, хотя возня будет глобальных масштабов. От этой возни и замешательства погибнет больше людей, чем от первоначальной проблемы, которую никто не хочет решать, потому что нужно свести счеты, we’ve got some unfinished business.

X.

«Нах… государство?» Вам нужно внимательнее читать эту статью. Мы обязательно избавимся от государства. В недалеком будущем, говорят нам фанаты фон Мизеса, когда уже не будет капитализма… Серьезно? В этом будущем? В этом грядущем неверленде, который уже вот-вот, совсем рядом? Перечитайте статью вслух и послушайте себя.

«Тогда нах… демократию и конституцию тоже нах…». Демократия это пока лучшее, на что мы способны. Демократия не дает нам сойти с ума. Да, есть две тысячи аргументов за и против демократии. Но это единственная система сдержек и противовесов, которая худо-бедно блокирует массовые движения. Все критикуют демократию, но никто не предлагает своих решений этой проблемы демократии. Так похоже на…

То, что я призываю бездействовать и ждать. Нет, я не думаю, что никогда не стоит пытаться предлагать изменения. Всего лишь напоминаю, что каждое лекарство идет в комплекте с побочными эффектами. Вы можете игнорировать побочки, но когда они придут за вами, не надейтесь, что побочки вас будут слушать.

Все мои статьи имеют мало общего с решениями. Массовые движения растворяют все ценности, смыслы, практики и ведут к нигилизму. Я предпочитаю рассматривать проблемы нигилизма не как философской грусть или эстетику Эмиля Чорана, а как реальных, ощутимых последствий.

Из всей этой компании только Хоффер предлагает что-то действенное. На личном уровне Хоффер призывает нас помнить, что массовые движения не могут победить по умолчанию. Не для этого они существуют. Массовые движение это защитные механизмы на уровне коллективов и больших групп без конкретных целей. Как любой защитный механизм, массовые движения защищают вас и государство от изменений. Если у вас есть конкретная цель, то вы неуязвимы перед массовым движением.

На политическом уровне Хоффер считает, что для массового движения возможно иметь одну конкретную цель. Такое движение быстро исчезнет, а после себя оставит ничтожное количество фрустрированных людей. Это очень важно — Хоффер говорит, самым надежным оружием против массовых движений всегда будут другие массовые движение с конкретными, измеряемыми целями.

Массовые движения будут всегда. Некоторые существуют до сих пор, постоянно совершенствуясь в своей эффективной неэффективности. Чем хуже, тем лучше — такие движение нельзя окончательно прикончить. Массовые движение живут отсутствием целей и бессмысленной активностью для поддержания слепой веры в свою идентичность. Все вещи ускоряются, массовые движения тоже, с каждым поколением они учатся быть более эффективными: делать все меньше, но раздражать все больше. А дальше только Кристофер Лаш и невыносимая легкость идентичности.

narratio resumetur…

—

Изображение: кадр из фильма Последний поворот на Бруклин Ули Эделя.

———

Часть пятая.

Эпистократия в (без)действии

На десерт у нас будет Кристофер Лаш и его Культура Нарциссизма. Здесь я попробую показать, как поздняя современность служит идеальной средой для нарциссизма.

Георг Зиммель говорит об ускорении всех процессов в большом городе и наращивании нового защитного органа у городских жителей. Джеймс Скотт говорит о стремлении государства измерить/изменить реальность и последствиях этого стремления. Карл Поланьи говорит о фундаментальном непонимании государством и рынком человеческой природы. Эрик Хоффер говорит о том, как массовые движения возникают в ответ на любые меры государства. В последней статье цикла мы увидим, как люди идут путем государства и к чему это приводит.

I.

Нарциссизм описан в клинической литературе более, чем достаточно. Можете начать с Кохута или Фрейда с Юнгом даже.

Лаш не может написать даже один абзац без апокалиптического кликушества. Но стоит приглушить его сенсационность, которую Лаш использовал для ТВ аудитории, и увидим, что свой аргумент он иллюстрирует основательно.

И, да, наш случай не уникален. Каждое общество переживает этот момент. У греков был свой Протагор «человек есть мера всех вещей» из Абдеры. У каждого императора-освободителя был свой Игнат «если Бога нет, то какой же я после этого капитан?» Лебядкин. Особенности постмодерна таковы, что нарциссизм не ограничен географически или демографически — Европа и Китай одинаково залипают в TikTok.

Определение нарциссизма, как мании величия, это очередной защитный механизм нарциссизма.

Когда психология захотела стать наукой, она усиленно начала заигрывать с медициной и статистикой. МКБ, DSM… Как наука измеряет то, что ваш мозг постоянно прячет от вас? Как вы меряете то, что измерить нельзя? Делите его на части, измеряете части по отдельности. Слишком много частей? Начинаете с очевидного: ага, вот глаз, а это рука, а это селезенка. Вместе это человек. Или динозавр. Ergo, человек это существо с глазами, руками и селезенками за исключением случаев, когда это не динозавр. Спасибо, Аристотель, так намного понятнее.

Чтобы заказать пиццу, вам нужна наука ТМ, статистика и библиография, peer review и рейтинги. Статистика, да… Вот вам пример лучшей статистики в антропологии — Crania Americana была научным хитом в 19 веке. И даже немного позже. «Но сегодня научные стандарты намного выше, чем 150 лет назад.» Да, особенно в разгар кризиса репликации. Сегодня вы легко узнаете нарциссизм благодаря современной науке, я гарантирую это.

Черты нарциссизма должны измерять и описывать нечто уже существующее. Но, согласно логике постмодерна и эффекту наблюдателя, определение нарциссизма изменяет измеряемый феномен в реальном времени. Получаем: нарцисс это эгоманьяк, который думает только о себе. Ясно. Вы не эгоманьяк, значит вы не нарцисс. С чем вас и поздравляем. Это было легко, обмануть вас.

Что же такое нарциссизм, если не мания величия, не одержимость своей личностью?

Размытие всех стандартов и эмоций. Стыд вместо вины. Ненависть вместо злобы. Мастурбация вместо секса. Зависть вместо жадности. Ваше будущее важнее вашего прошлого, но ее прошлое важнее ее будущего…

Человек в стеклянном боксе: не умеет строить и поддерживать связи с внешним миром и людьми. Нарцисс думает, что люди не любят его. Поэтому он тратит время и ресурсы на создание и манипуляцию, ежедневную оптимизацию своего образа. Имидж, идентичность вместо реальных действий. Эффект предсказуемый: ненависть к белым, ненависть к черным, виновато правительство, банкиры, массоны, рептилоиды, геи, лесбиянки, родители, совки, неолибералы, правые радикалы, антифа, иммигранты… Виноваты все. Кроме вас. Интересно, как нарциссизм всегда инвертирует вину, чтобы обмануть и защитить вас.

Но это всегда бесполезно. Не потому, что вы не можете обмануть другого — большинство людей доверчивы и некритичны, их можно обманывать всю жизнь. Но когда нарцисс преуспевает в обмане и манипуляции своим имиджем, это не приносит ему удовлетворения. Он одновременно рад и разочарован. Нарцисс всегда фрустрирован — никакое количество энергии, ресурсов, времени не способно разрушить его стеклянный бокс. Ему недоступен ни один вид связи с реальным миром и людьми. Даже социопаты лучше устроились.

Когда ваш собеседник находится в стеклянном боксе, это значит, что у вас серьезные проблемы. Бегите. Когда все люди находятся в стеклянных боксах, это значит, что вы живете в поздней современности. Бежать поздно.

Личный нарциссизм это самозащита без оружия. Он защищает вас, от изменений. И прячется на открытом месте. Коллективный нарциссизм защищает общество от изменений. Нарциссизм выбрал маску эгоизма/мании величия потому, что эту маску психиатрия может измерить. А вы верите только тому, что можно измерить. Таким образом, самое значительное массовое движение последних 50 лет, самая большая патология общества постмодерна проходит под радарами науки.

II.

Лаш говорит, что у общества назревают большие проблемы, когда оно поощряет патернализм без отцов. Уже одного этого определения достаточно, чтобы опытный читатель сделал правильные выводы. Но не так просто остановить нейросетку, которая нашла свою прелесть в олдовых датасетах.

Да, патернализм без отцов. Прежние структуры авторитета и доминирования остаются, но уже без явных лидеров. Без точных, осязаемых личностей наверху. Это продолжается вечно. Детство без конца. Будьте, как дети.

Важно: Лаш считает, что нарциссизм это возврат к той части детства, где дети пока не научились интегрировать положительные и отрицательные черты родителей в одну целостную фигуру. Бруно Беттельхейм написал по этому поводу целую книгу о влиянии сказок на способность детей к интеграции сложных образов, поэтому дальше я не буду продолжать.

Итак, Лаш приводит десятки примеров современных ему исследователей и психотерапевтов, которые отмечают исчезновение классического невроза и появление нового типажа расстройств. Психиатров старой школы этот момент очень интересовал, пока они не научились на нем зарабатывать. На место психиатров старой школы пришли современные нам психиатры и ученные, которые не могут отличить причину от следствия. Которые только способствуют распространению и легитимизации нарциссизма.

Прекрасный в своем заблуждении пример: обеспокоенность радикализмом антиутопий. Здесь нарциссизм служит защитным механизмом для массовых движений.

Вот этот фрагмент мне особенно нравится. Цитата:

Почему так происходит? Возможно, причиной тому эффект предшествования. Сцены жестокости вполне могли произвести возбуждающий эффект на участников и тем самым подтолкнуть их к оправданию политического насилия. Известно ведь, что жестокие компьютерные игры повышают уровень агрессии.

Элементарно, Ватсон. Для купирования радикализма нужно просто… запретить компьютерные игры, бинго. Авторы перевернули с ног на голову причины и следствия, применив самый популярный научный метод в поздней современности (causal reversal). Что если компьютерные игры появились в ответ на высокий уровень агрессии в современном обществе? Не отвечайте себе на этот вопрос, он разрушит вашу веру в людей, которые занимаются современной наукой.

Внимательный читатель уже понял, что нарциссизм это регрессия к ранним, примитивным состояниям личности. Защитный механизм здорового трехлетки. Сознательный откат всех жизненных установок и сброс настроек опыта до уровня дошкольника. В таком состоянии человеком управлять очень просто, даже самому слабому управленцу под силу. В религиозных кругах это распространенная практика, но обсуждение деструктивных культов выходит за рамки моего цикла. Тем более, что есть отличная работа The Guru Papers: Masks of Authoritarian Power (Diana Alstad, Joel Kramer), которая излагает возврат к детству намного лучше, чем я смогу написать в ближайшее время.

Чтобы поддерживать человека в состоянии нарциссизма, его нужно подкармливать регулярными дозами сомнений, разоблачений мифов, страшных новостей об авариях, триллерами, новостями об успешном успехе Илона Маска. Маркетологи и продажники Microsoft не брезгуют схожими методами. FUD, например.

Лаш много времени уделяет спорту, образованию, психотерапии. Он считает, что государство использует эти три всадника апокалипсиса для полного контроля личной жизни граждан. Еще одним всадником Лаш считает индустрию развлечений и новостей.

Как работает образование по Лашу: государство спонсирует обучение экспертов. Все получают диплому колледжей и университетов. Внезапно. Диплом обесценивается, спасибо Гудхарту. Как можно доверять дипломированному эксперту, если все стали дипломированными экспертами? Постепенно, государство обеспечивает приток экспертов и дипломов в каждую область жизни. В отчаянии люди обращаются к рынку. И обнаруживают, что рынок подготовил им три тысячи скиллбоксов, скайэнгов и еще пятьсот хан академий. А сотни маленьких гандапасов каждый день пишут две тысячи новых селф-хелп манулалов по успешному успеху. Кроме того, десятки инста блоггеров ежедневно записывают сотни своих вебинаров и курсов по осознанности. Кушайте не обляпайтесь. Это не облегчает жизнь. А добавляет вам работы. Все становятся раздраженными — обилие вещей не делает всех счастливыми, как это продемонстрировал Джордж Карлин.

Чтобы снять вызванное рынком раздражение, рынок предлагает нечто совершенно иное. Не волнуйтесь, у нас есть Тейлор и для вашего случая. Вот вам три миллиона вкусов — выбирайте понравившийся. Велнес приложение или приложение для йоги или вебинар по трансцендентальной медитации или новый сериал Netflix, который идентичен старому сериалу, только этот новый.

Лаш считает, что проблема и победа капитализма не в том, что он не дает вам того, что вы хотите. Наоборот: рынок удовлетворяет все ваши желания быстрее, выше, сильнее, аддиктивнее, чем вы надеялись.

III.

Лаш считает, что колледж и университет рейдерили активисты в 60-х. Культурная революция снизила уровень высшего образования — волосатые борцы за равенство и братство не хотели избавиться от университета. Они требовали университеты упростить свои учебные программы, потому что меньшинства не могут в культурный элитизм. Зачем учить латынь, если можно учить модных французов, феминисток и черных авторов? Таким образом, активисты не отменили значение и вес высшего образования — если не можешь победить, просто добавь воды. Они поступили тоньше: университет остался, но его программы изменились. Произошел значительный ребрендинг университетов и спустя 50 лет мы получили десятки курсов о том, как быть счастливыми: Наука Счастья (2,8 миллиона студентов, один из самых популярных предметов), Счастливое Счастье (350 тысяч студентов), Медитация на успех (46 тысяч студентов), Успех по Науке (89 тысяч будущих ученых успеха), и мой любимый курс, Научная Медитация (465 тысяч студентов). Что характерно: буддизм стоит в одном предложении с современной психологией.

Вы уже поняли, что программисты не нужны? Happiness is new black, следующими чемпионами рынка будут эксперты по счастью и успеху. Updated my journal.

Интересный момент: наука не отменила религиозность. Наоборот, усилила увлечение восточными практиками, всеми этими медитациями-випассанами-йогой-тантрой и неопаганизмом. То, что было метафоричным и аллегоричным описанием реальности в Гностицизме, сегодня стало буквальным воплощением в селф-хелп книгах и фильмах о пришельцах. Отказ от авраамических религий в пользу восточных духовных доктрин не должен вас обманывать: буддизм это все тот же деизм, только на одну ступеньку повыше христианства/ислама на лестнице абстракций.

Лаш считает, что технологический утопизм и нью-эйджевская духовность берут начало в нарциссизме. Оба мировоззрения хотят восстановить иллюзию всемогущества, контроля над реальностью и единения с природой. Гипер-рациональность и бунт против рациональности могут сосуществовать одновременно. У этих модусов общий источник (фрустрация), структурно они не противоречат друг другу.

IV.

Не спешите, я уже слышала о культурном марксизме. Никто не делал учебные программы революционными. Их упростили. Сделали доступнее. Размыли стандарты. Но не для будущих Че. А для того, чтобы каждый Леброн из черного гетто мог пройти в университет, а университет мог заработать на студенческом спорте трижды: первый раз на Леброне, второй раз на пиаре успеха Леброна и привлечении еще больше таких Лебронов в свои аудитории. И продолжить цикл зарабатывания на лебронах — вы же в курсе, что американские университеты каждый год рассылают своим успешным выпускникам письма счастья, в которых требуют подкинуть монет в общак универа?

Это не радикализм и даже не коммунизм. Business, as usual. Лаш называет это продолжением американской традиции — знакомить детей иммигрантов с миром. Многие дети иммигрантов с трудом понимают английский. Ничего страшного: National Geographic выпустит еще одну документалку о животных, для просмотра которой уже не нужно знать английский. Латынь тем более.

Оцените иронию: когда тупые идиоты вроде меня критикуют систему образования, мои анти-интеллектуальные нападки парадоксальным образом подтверждают, что образование никуда не годится.

Первая реакция — «Кто виноват? Найти и наказать.» Остудите свой пыл. Никто не виноват. Все виноваты. Каждая часть общества (активисты, профессора, государство, студенты) виновата в этом. Так разворачивается прогресс, вы всего лишь зрители и конечные бенефициары.

Да, найти Злодея/Виллана/Джокера это такой приятный троп для фильма, который вы прокручиваете в своей голове. Но фигура злодея не поможет вам действовать. Наоборот, любое действие прекращается. Злодей это хороший защитный механизм и двигатель сюжета. Но вы не Бэтмен и это не начало.

«Это не моя проблема, мой отец и его поколение заварили эту кашу.» Похоже кто-то готовит себе отвратительное будущее и оно ему не понравится.

Ваши родители честно старались научить вас, как работает реальный мир. Но мир больше не работает по правилам. Они опоздали на пару поколений. Вас научили ценить обертку власти. Вы учились в университете, который перестал быть университетом много лет назад. Доказательство? Там даже латыни не учат. Чему еще вас научили? Защищаться. Еще? Да, вас научили смешивать радикальную политику и психологию, но не взбалтывать, а передавать власть над собой любому, кто убедит вас в том, что проблема не в вас.

Лаш:

Вместо подготовки молодых людей к взрослой жизни, высшее образование в Америке оставило их неспособными к простейшим действиям — они не могут приготовить обед, организовать вечеринку у себя дома, познакомиться с представителем противоположного пола — без подробной инструкции.

Тут я могу добавить, что Макдональдс, ночной клуб, Тиндер сделают это за них. Вкалывают роботы. Вы думаете, что ваше детство закончится с университетом, но государство думает иначе. Так кто из вас двоих идиот?

«Но это применимо только к штатам. У нас пока еще патриархат, на восточном фронте без перемен… » Вы специально отказываетесь понимать написанное? Вспомните, сколько лет понадобилось паровому двигателю, Интернету, феминизму, чтобы дойти до самых дальних уголков Азии, Океании, России? Как быстро Facebook оказался в России? Модерну и постмодерну не нужны визы, они сами зайдут в любую страну и скажут вам: age, catamite—fac mihi hunc diem felicissimum.*

V.

Лаш утверждает, что защитные механизмы есть у каждого общества. Более того, каждое общество можно узнать по характерным для него защитам. У нашего есть нарциссизм, потому что это любимая защита общества и людей без ценностей, без чувства меры. Для отказа от нарциссизма нужна система ценностей, жесткая иерархия и они не должны исходить от вас. У нас есть деньги, что уже похоже на систему ценностей и объективных мер. Но мы используем деньги для того, чтобы купить еще больше защиты (нарциссизма). Кроме того, в мире постковида, где печатные станки работают без остановки, деньги это последнее, чего нам не хватает. Можно сколько угодно обвинять капитализм, но рынок не виноват. Или виноват, но не более, чем вы.

Умным и способным нужно запомнить одно предупреждение: вы не можете изобрести систему ценностей из набора случайных фактов. Не важно сколько петабайт данных вы собрали, чтобы тренировать ИИ, — современная наука не способна обеспечить вас ценностям, которые вам нужны. Почему?

Джеймс Скотт и Карл Поланьи критикуют централизованное знание, насаждение праксиса сверху-вниз. Местное знание игнорируется, подавляется структурами государства. Эти структуры оправдывают себя и расширяют свое влияние на общество с помощью научного метода, экономических предубеждений. Смена власти проходит номинально — структуры поощряют поиск виноватых в лице политиков и топ-менеджеров. Харассмент, meetoo, extinction rebellion, все эти истерики. Людей увольняют, сменяют на новых и структуры воспроизводят сами себя без внутренних изменений. Для кого-то это боль, для кого-то успех, для систем и структур это оптимизация и репликация.

Вопрос: почему сообщества и культуры, малые группы и массовые движения воспроизводят эти сверху-вниз структуры эпистемы? Неожиданный ответ есть у Лаша: общества децентрализуют эпистемологическое знание для увеличения своей эффективности. Ментальный блокчейн, 1974 год. В демократических обществах (и даже в авторитарных) много людей конкурируют друг с другом каждый день. Если эпистема дает небольшое преимущество одному человеку (чиновнику), то остальные тоже будут использовать эпистему в надежде сравнять счет и повысить свои шансы. Это не конспирология, никто сознательно не решает, что нам нужно общество нарциссов. Это результат миллионов микро-шагов и нано-решений, которые мы принимаем каждый день. Наши решения накапливаются и плодят энтропию. Быстрый пример: темнеет. Вечер пятницы, пробки на выезде из города. Никто не планировал заранее стоять в пробках, все хотят быстрее выехать на дачу в предвкушении шашлыков. Существующая инфраструктура (дороги), график рабочей недели, количество людей в городе накладываются друг на друга. Пробки. Георг Зиммель сдается и возвращается в город, ко второму акту Нибелунгов как раз успеет.

VI.

Системы и структуры не обладают властью. У них есть нечто совершенно другое: стимулы. Морковка. Все знают, что произойдет, если перед нашей системой вознаграждения помахать морковкой. Поздняя современность позволяет демонстрировать морковку перед целым обществом, странами, регионами, глобальной деревней.

Лаш, Скотт и Поланьи считают, что когда государство, корпорация или структура отдает часть власти, то делает это только на своих условиях. В поздней современности никто не ведет себя так: dilige proximos tuos, utque illis ostendas te re vera diligere, mitte decem legiones quae ianuas pulsent et quam dulcissime ab illis quaerant, num velint in tuum imperium recipi.** В этом нет потребности, мы же не варвары какие-то. Современный modus operandi это фрактальный блокчейн и вот уже миллионы людей думают и ведут себя, как одно государство.

Я знаю, на чьей стороне я. Но что мне интересно, так это мирное сосуществование разных групп активистов. В любом протесте, в любом массовом движении один слоган означает одну цель, второй слоган означает цель номер два. В борьбе за власть и внимание «в живых остаться должен только один», кто-то должен проиграть и уйти. Но массовые движения игнорируют эту максиму. Почему? То, что они не выключают друг друга из гонки за власть и/или внимание, мне кажется подозрительным. Как-будто государство кооптировало все массовые движения — более крупные структуры выделяют малым группам немного эпистемы и разрешают маршировать по улицам при свете дня. По плодам их узнаете вы их…

И если вам кажется, что я преувеличиваю масштаб трагедии, то подождите немного. Пройдет пару лет и вы увидите, как нарциссизм растворяет все стандарты. Под «все» и имею в виду абсолютно все.

Быстрый пример: оборонное агентство DARPA тратит миллионы на шпионов-экстрасенсов и механических слонов, пчел-убийц, мысле-интерфейсы и бесполезную гуманитарщину а-ля human terrain systems. Так было не всегда, в конце 20 века началось это снижение стандартов. Вот вам разработка интерфейсов человек-машина, neiromics. По замыслу разработчиков, это позволит убивать цели не-инвазивными методами. Другими словами:

The long-term Defense implications of finding ways to turn thoughts into acts, if it can be developed, are enormous: imagine U.S. warfighters that only need use the power of their thoughts to do things at great distances.

Солдаты убивают силой мысли. Это не шутка, это официальная программа оборонки, над которой работают люди, умнее меня в тысячи раз. Постмодерн это когда солдаты предпочитают «не-инвазивные методы воздействия», когда военная доктрина предписывает нести лучи добра и убивать силой мысли. Те, кто должны действовать, думают кровавые думы. И это не комикс, это настоящий Пентагон так думает. Отсталый феодализм это когда Фемистокл и Генрих V сражаются в первых рядах, но никому и в голову не приходит прославлять их мужество — активное действие подразумевалось по умолчанию. Постмодерн это матрица, все действия происходят у вас в голове. Когда постмодерн найдет способ обходиться без вашей головы в качестве симулятора мыслей, то он обойдется и без вас.

VII.

Нарциссизм это естественная защитная реакция: человека пытаются сделать лучше, перевоспитать. Эпистемой, что характерно. В ход идет тейлоризм и квадратно-гнездовой способ организации труда. Постепенно эпистема распространяется на все сферы жизни. Образование, семья, психология, развлечения. Аутентичность. Политика идентичности. Гендерфлюидный активизм. Эксперты со всех сторон говорят, что человек неправ, они его могут научить жить осмысленную жизнь. Немного випассаны тут, трансцедентальной медитации там, тренингов личностного роста здесь, личного бренда сюда добавить.

Как видят развитие эпистократии Скотт, Поланьи, Лаш: разные группы решили, что люди слишком глупы, неспособны организовать свой быт и самоуправление. Эти группы решают исправить людей плохо понятым фрейдизмом и оптимистичным тейлоризмом. Традиционные знания и локальные ремесла уничтожены. GIGO, в результате научного улучшения получаем слишком глупых людей, неспособных к самоорганизации. QED. Повторить, но добавить больше антидепрессантов и селективных ингибиторов захвата серотонина — у новых глупых людей проблемы со сном и депрессией и перееданием. Еще можно напечатать больше книг по самопомощи и успешному успеху, это точно поможет.
На следующем этапе получаем еще больше социальной инженерии, теперь все профессионалы убеждаются, что люди глупы, над с этим что-то делать. В результате получаем еще больше социальной рекламы, социально ответственных брендов, которые считают своим долгом учить людей жизни, Илонов Масков, которые чип-и-дейлами рвутся спасать всех на планете. И они не ошибаются — люди действительно глупы и зависимы. Только причины глупости и зависимости никого не интересуют, нельзя терять ни минуты — климат и планета вот-вот сгорят в огне.

Когда государство понимает, что одной эпистемой нельзя улучшить породу людей, то в ход идет еще больше эпистемы. Инфляция оценок — чтобы никому не было обидно получать двойки. Клиент всегда прав, а если клиент платит за образование, то он хочет платить за пятерки. Лечение вместо наказания. Калифорния стала первым штатом в мире, где не только грибы легализовали: с 2019 там легализованы мелкие кражи и преступления (Prop 47). Мелкие преступники получили дневной лимит в 950 долларов — за кражу, взлом, порчу имущества, угон автомобиля, не превышающие этой суммы преступнику ничего не будет. Даже отпечатки пальцев не возьмут. Этим законом облегчили жизнь наркоманам: теперь наркотики для личного пользования не нарушают закон, можно каждый день красть велик на очередную дозу, которую можно тут же оприходовать в парке. Нет преступников, есть больные люди с дисфункциональным социокультурным бэкграундом. Выслушать замечание и получить адрес центра по управлению гневом и рехаба — вот максимум, что грозит воришкам и вандалам, потому что на большинство таких вызовов полиция не приезжает. Зачем легализовали? Во имя социальной справедливости и более эффективной работы полиции.

Важно: несмотря на передачу эпистемы сверху-вниз, общая деградация и радикализация движется и в обратную сторону. Децентрализация и гиперзависимость всех ото всех. Элиты наблюдают за снижением уровня образования — любого, кто может обойтись без инструкции к микроволновке, называют умником и снобом — и делают вывод, что им тоже можно не напрягаться. Весь мир подождет, ведь латынь можно не учить даже мажорам в Лондоне. Так порочно-лицемерные циклы воспроизводят себя и скоро вы не перестанете их различать.

VIII.

Патернализм без отцов превращается в элитизм без экспертизы.

В поздней современности потребность в экспертах уменьшается. Любые научные программы для повышения продуктивности не работают, мы наелись ими, вместо роста продуктивности у нас теперь дешевая рабочая сила, сезонные мигранты, аутсорс. В ответ на любую проблемы постмодерн требует не ученых/инженеров, но активистов и погромче желательно. Университеты и медиа, Netflix и геймдизайнеры верно улавливают курс партии — идет перестройка под запросы общества и появляются соответствующие курсы, сериалы, игры, продукты. Алгебра убирается из школьной программы, чтобы не отвлекать будущих активистов от их миссии по превращению мира в сад эдемский.

Здесь на сцену выходит Эрик Хоффер. Протесты заменяют осмысленные действия. Социальная справедливость это Клондайк всех массовых движений — мир никогда не был справедливым, заводские настройки не предусматривают этой опции. Значит, движение за социальную справедливость нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, ни остановить.

Это похоже на неограмшизм обыкновенный: внутри капитализма развиваются контр-движения (консьюмеризм, феминизм, климатический алармизм, популизм, утопии и антиутопии), которые хотят перехватить культурную гегемонию. Массовые движения возможны только в государстве, которое будет регулярно фрустрировать разные группы людей и создавать благоприятные условия для развития биоленинизма им. тов. Спандрелла. Лаш считает нарциссизм массовым движением, новой идеологией, которая отлично маскируется под тривиальные вещи.

В масштабе личности нарциссизм это болото. В масштабе общества нарциссизм это уже апокалипсис — каждый член общества воспроизводит мир по своему образу и подобию. И если государство и его попытки исправить людей были виной сначала, то потом виноваты были фабрики-заводы в гонке за продуктивностью. Теперь уже люди сами воспроизводят эти структуры и страдают от них все. И не важно, избавится ли Фридрих Хайек и компания от государства, — мы продолжим воспроизводить привычные структуры. Пересадка эпистемы произошла успешно, государству внутри нас ничего не угрожает.

IX.

Лаш предупреждает: зависимость от технологий дарит людям побочку в виде импотенции и виктимности, фрустрации и нарциссизма. Развитие поздней современности от Зиммеля до Лаша нелинейно, только в этом цикле статей они следуют друг за другом. В реальном мире эффекты большого города и государства смешиваются в разных частях с экономическим предубеждением и нарциссизмом. Каждая часть этого ансамбля воспроизводит ранние структуры в разное время и в разных местах. Но в постмодерне игра этого ансамбля ускоряется и мы проходим все этапы намного быстрее. Соцсети под нарциссизмом просто токсичные, целое общество под нарциссизмом становится воинственным.

Проблема нарциссизма не в том, что он лишает вас объективного чувства меры. А в том, что в связке с поздней современностью и свободным рынком он позволяет вам раствориться во внешних проявлениях. Создать свой собственный мир из сериалов, эхо камер, LifeSelector и никогда не подвергать сомнению свою личность. Не проверять себя, не подвергать опасности разоблачения. Остатки объективности мы пока храним в математике и физике, а когда кризис репликации заразит эти области знания, мы лишимся последнего способа остановить нарциссизм.

Лаш думал, что мы обречены. Он предвидел обострение нарциссизма, но не предвидел Интернет и соцсети. Не предвидел гомогенизацию людей-импотентов, радикализацию фейков и пропаганды, дейлимейлизацию медиа.

Дейлимейлизация это порочный цикл оптимизации контента. Каждая новая итерация производит новый оттенок желтизны и кликбейта, насыщая рынок миллионом коротких видео. Чтобы выделиться на фоне этого миллиона, чтобы вытащить трафик, который естественно проседает на перенасыщенном рынке, каждое следующее видео должно быть короче и радикальнее предыдущего. Конкуренция за внимание и время пользователей обостряется, контент должен становиться проще и желтее. Цикл стимул-реакция на рекомендованные видео тоже ускоряется. VENI, VIDI, VOMUI.*** На выходе получаем TikTok и Twitter. Не нужно ломать голову над следующим пивотом медиа. Победит тот, кто создаст новый формат, видео длиною в три секунды. Видите, я угадала эту мелодию с двух нот.

То, что происходит с медиа и соцсетями отражает масштабы событий уровнем выше и уровнем ниже. Люди быстрее разочаровываются новым сериалом, новой семьей, новым государством. Мы становимся более эффективными в разочаровании, более радикальными на всех уровнях. Даже я разочаровалась в этой серии статей и заканчиваю без прощального совета.

e finita

—

*«Валяй — порадуй меня.»
**«Любите своих соседей, доказывайте это делом: посылайте к ним 50 тысяч тяжело вооруженных солдат, стучите в двери, интересуйтесь самым вежливым способом не хотят ли они присоединиться к вашей империи.»
***«Пришел, увидел, поблевал.»

Изображение: кадр из фильма Вальсирующие Бертрана Блие.