Я переехал в мои апартаменты в Тусоне, Аризона, одновременно с началом фырчащих муссонов, во время которых небеса разражались дождевыми оргиями примерно раз в неделю. На короткое время дороги, тротуары и овраги заполнялись потоками воды, прерывавшими летнюю жару, приводя к появлению овощных делянок и огородов, и вдохновляя меня на посадку растений.

Меньше чем через неделю комары заставили меня отказаться от своих планов. Я запускал свой испарительный охладитель и наблюдал рассвет через пыльные окна. Но куда бы я ни шёл, комары преследовали меня везде, даже в душе. Aedes aegypti, комар жёлтолихорадочный – это деликатное и осторожное существо с пушистыми антеннами и серебристыми отметками. Его длинные ноги разукрашены в чёрные и серебристые полосы, а тёмное тело покрыто белыми точками. Aedes aegypti ловок и быстр – мне не удалось прихлопнуть ни одного, я только ударил самого себя по лицу. Именно потому, что мне хотелось писа?ть в спокойной обстановке, мне не нужны были соседи.



Тусон – засушливое местечко, и обилие комаров может удивить вновь прибывающих, незнакомых с экологией города. Здесь, в пограничных землях, история человека может быть везде и нигде одновременно, меняя ландшафт и стираясь из памяти. Сегодняшняя экология служит свидетелем прошлого, хоть и в форме жаждущих крови насекомых. Aedes aegypti, эти крохотные источники мучений, процветают везде, где найдут воду. На развалинах вечеринок у бассейна, в дорожном мусоре, в лужах, в бурных попытках разбивать сады. В Тусоне Aedes aegypti рассказывают истории, из которых следует, что даже выглядящие непреодолимыми границы – такие, как границы между городом и природой, между телами, странами, и континентами – являются преодолимыми.

В мае Кейси Эрнст [Kasey Ernst], эпидемиолог и специалист по инфекционным заболеваниям из Аризонского университета, отправилась из Тусона выступать перед Конгрессом с докладом о вирусе Зика. Эрнст исследует связи между заболеванием, переносимом комарами, и окружающей средой. Эрнст, исследователь со светлыми глазами, специалист по арбовирусам, объясняет работу со статистическим ПО непоседливым студентам в своём офисе так же терпеливо, как суммирует предсказания по заразным заболеваниям государственном масштабе для Республиканцев.

Эрнст начинает с появления комаров в Северной Америке – а, судя по эпидемиям жёлтой лихорадки, это произошло в 1640-х – и подводит членов Конгресса к текущим научным знаниям об Aedes aegypti и потенциале эпидемий Зика.

Насекомое, вирус и человек образуют сложный треугольник взаимоотношений. Эрнст описывает вопросы без ответа, находящиеся в его центре. Происходила ли вертикальная передача вируса, когда инфицированная самка комара передавала вирус Зика своим потомкам? Учёные обнаружили инфицированного самца. Но самцы не питаются кровью, что говорит о вертикальной передаче. Появившись в одном месте, теоретически вирус может оставаться там годами.

У учёных нет базовой информации по Aedes aegypti, например, по распространению комаров в Северной Америке. Эрнст объяснила, что разные сообщества по-разному наблюдают за комарами. У некоторых вообще нет средств для наблюдения, не говоря уже о контроле. В пограничном с Мексикой районе, где она жила, одни и те же люди часто занимались контролем над комарами, проверками ресторанов, травлей паразитов и другими проблемами окружающей среды.

Одно было ясно. «Этот комар использует то, как мы изменили наше окружение»,- говорит Эрнст.



Именно людская деятельность привлекла комаров. Объединение жизненны ареалов насекомых и млекопитающих необходима для выживания комаров и передачи болезней. Чтобы это понять, потребовались столетия. Одним из первых изучать Aedes aegypti в Америках стал прусский исследователь Александр фон Гумбольдт. Во втором томе своих «Личных описаниях путешествий по экваториальным регионам Америки в 1799-1804 годах» есть раздел «Комариная чума». Главы называются «Интенсивность чумы», «Их прожорливость в определённых местах», «Последствия укуса комара» и «Отсутствие каких бы то ни было лекарств».

Гумбольдт, учёный и искатель приключений с развевающимися волосами и синими глазами, путешествовал по Латинской Америке пешком и на лодке в течение пяти лет, будучи немногим более 20 лет от роду, и закончил путешествие в 1804, когда Льюис и Кларк начали свою экспедицию по Западным Соединённым Штатам. Гумбольдт прошёл по реке Ориноко на лодке, первым среди европейцев. Он путешествовал вместе с французским ботаником Эме Бонпланом, своим слугой, которого записал, как Хосе, пятью местными жителями, чьи имена он вообще не записал, и отцом Зи, жившим в изолированной миссии в джунглях.

Но, к сожалению для него, комары составляли неотъемлемую часть этого мира, их пятнышки представляли собою загадку, а открытия – мучение. В «личных описаниях» Гумбольдт пытался создать определённое впечатление на читателей, ждущих его дома. «Комариная чума», где делаются отсылки к Данте, действительно читается так, будто её писал человек, чей голос постепенно становится всё выше и выше.

«Какая бы стойкость духа не применялась, чтобы терпеть боль без жалоб,- писал Гумбольдт,- какой бы ни был научный интерес к объектам исследования, невозможно не отвлекаться постоянно на комаров и других насекомых». Эта литания включает комаров, гнус, и кусающихся мух, роящихся около рук и лица, кусающих сквозь одежду, залетающих в нос и рот, вызывающих приступы сморкания и кашля при попытках поговорить.

В конце XVIII и начале XIX веков – до изобретения москитных сеток, репеллентов и сплошных стен – не было закрытых мест, где люди могли бы спрятаться от паразитов. Миссионеры и жители деревень, встреченные Гумбольдтом на берегах рек, практически не спали, и не потому, что не пытались.

По его описанию, техники по избавлению от комаров включали в себя: закапывание в песок; сон в окружении коров; постройка дома на дереве; сон среди водопадов; использование накидок таких душных, что периодически приходилось вскакивать и гулять на воздухе, заполненном комарами; заполнение дымом комнаты настолько маленькой, что в неё приходилось заползать и закрывать её изнутри на ночь. Эти комнаты назывались хорнитос, или «маленькие печки». Гумбольдт делится с читателем такими полезными подробностями, как то, что запах крокодилов не отпугивает комаров, и что всё время, пока он со спутниками свежевал крокодила, комары не дремали.

По-видимому, отчаянно пытаясь как следует выспаться, Гумбольдт искал признаки отсутствия или присутствия комаров и других насекомых во всём, от цвета речной воды до усталости насекомых. Он проводил корреляцию между увеличением количества комаров и уменьшением качества жизни людей, описывая места, наводнённые комарами, как «практически непригодные для жизни».

Но если комары делают места непригодными для людей, то, возможно, города и дома сделают места непригодными для комаров. Гумбольдт предполагал, что уничтожение леса сможет уменьшить их популяции, и что в городах с большими лужайками и площадями проблем с комарами меньше. Он считал так: «Насекомых станет меньше, когда исчезнут старые деревья, когда в опустевших странах по берегам рек расположатся домишки, и пространства будут покрыты пастбищами».

Но Гумбольдту было невдомёк, что у предлагаемых им изменений появятся свои непредвиденные трудности. То, что кажется созданием порядка из хаоса, возведением европейских городов среди тропических лесов Южной Америки, будет нарушением социальных и экологических систем, и приведёт к угрозе для здоровья, включая распространение насекомых и переносимых ими болезней. Он, конечно, не знал ничего о болезнях и о способностях насекомых переносить их. Он исследовал Ориноко за пять лет до рождения Чарльза Дарвина. Без понятия об эволюции он не знал, что человеческое поведение может влиять на насекомых. Как и его современники, Гумбольдт считал, что насекомые и болезни появляются из «миазмов» – из вредного воздуха.



Aedes aegypti появились в Западной Африке в верхушках деревьев, и кормились на обезъянах. Когда люди начали срубать деревья, комары спустились на землю и нашли нас, новых хозяев. Он вылетели из леса в сады, из доисторической дикой природы в города. Городские Aedes aegypti эволюционировали в отдельный вид.

Как урбанизированные комары, Aedes aegypti лучше всего размножаются в дождевой воде, собираемой людьми: для полива сада, в мусоре, пустых банках, системах сбора воды. Они живут не далее, чем в полукилометре от людских жилищ. Их трудно услышать, и кормятся они в местах, где их трудно прихлопнуть – на внутренних частях локтей, у лодыжек, на спинах и коленях. Если можно будет выбирать между коровой и человеком, Aedes aegypti выберут человека.

Оптимистически названная «Комары и контроль над ними», книга объясняет, что «комары встречаются везде, кроме пустынь и областей вечной мерзлоты». Географ Мелинда Баттерворт [Melinda Butterworth] обратила моё внимание на то, что Тусон – не пустыня. В укрытом от солнца дворе, где температура ниже градусов на 10, и вода застаивается в старых цветочных горшках, комары процветают.

Гумбольдт не знал вирусологии и не мог знать о приобретённом иммунитете и арбовирусах. Приезжавшие в Южную Америку европейцы страдали от воспалений на месте укусов насекомых, в то время как местные люди «цвета меди», как описывал их Гумбольдт, этим не мучились. Он приписывал это расовым различиям и считал, что яд насекомых можно использовать для разделения людей на разные расы. Он верил, что «индейцы, и все цветные, в момент укуса мучаются так же, как белые, хотя, возможно, им не так больно».

Многие взрослые люди «цвета меди» должны были страдать от жёлтой лихорадки и других тропических болезней в детстве, и приобрести, таким образом, иммунитет. И чем больше членов сообщества приобрели иммунитет, тем меньше людей из оставшихся заболевали, поскольку популяция переносчиков болезни сокращалась. Сейчас мы называем это племенным иммунитетом. Естественно, европейские спутники Гумбольдта должны были серьёзно страдать от болезней. Он не понимал, что бесчисленное количество местных жителей умерло, когда комары впервые спустились на землю.

Совместная экология людей и комаров превратилась в международную четыреста лет назад, когда люди начали активно путешествовать на больших кораблях, перевозить ёмкости с водой, заражённой личинками комаров и грузы из рабов. С тех пор приматы и насекомые стали постоянными, хоть и нечаянными, спутниками. Люди распространялись по земному шару, и Aedes aegypti распространялись с ними, и людское жильё в местах с умеренными зимами стало и жильём Aedes aegypti. Сегодня они продолжают нас сопровождать – они процветают в тропиках, но их яйца могут пережить годовую засуху. Генетические исследования показывают, что Aedes aegypti в южных приграничных землях являются родственниками комаров в прибрежной Мексике и восточного побережья США.

Сегодня в приграничных землях залог арбовирусов – это глобализация с добавлением в виде изменения климата. Эрнст ожидает, что вирус Чикунгунья доберётся и до Аризоны. Арбовирус денге ещё не добрался до Тусона, но изменения климата могут изменить эту ситуацию – если и не влияя напрямую на комаров, то влияя на то, как люди хранят и используют воду, и меняют мир с точки зрения комаров. Когда Эрнст опрашивала местных жителей на предмет понимания ими опасностей денге и её распространения, некоторые из них упоминали миазмы.

И когда я считаю, что уже приближаюсь по накалу мучений из-за комаров к гумбольдтовскому уровню, и не могу спать по ночам, я делаю то, чего Гумбольдт никогда бы не сделал: убегаю. Точнее, уезжаю к родственникам на восток.

Иногда я верю, что от комаров можно избавиться, правильно оборудовав жильё. Если бы только в моих апартаментах были плотно прилегающие москитки и кондиционеры воздуха, если бы мои соседи не разводили обильно поливаемые сады, а занимались ландшафтным дизайном, не требующим воды, если бы вода от дождей в Тусоне исправно уходила – я бы избавился от паразитов.

Но затем я осаживаю себя. Как Гумбольдт, я вообразил, что могу построить нечто, чтобы отгородиться от того, что обожает отстроенное окружение. Что я могу помешать чему-то, что процветает благодаря вмешательствам. Пока ещё я не думал насчёт роскошной жизни в пустыне – с плавательными бассейнами, долгими перелётами и продуктами, доставляемыми со всего мира – не думал о ритмах, структурах и стремлениях жизни, раскрывающей все двери для комаров.