Довелось мне недавно побывать в букинистическом отделе Московского дома книги и в качестве подарка приобрести ежегодник сатирического журнала Крокодил за 1956-й год. Подарок предназначался художнику, в честь дня рождения, поэтому привлекли меня прежде всего иллюстрации. К слову, с иллюстрациями я вполне угадал: именинник был благодарен и рассказал о том, как в детстве он помнил практически всех карикатуристов журнала по фамилиям.

«Крокодил» был основан в 1922 году, как приложение к «Рабочей газете». Одна из задач производственной сатиры — обличение производственных проблем с помощью узнаваемых образов. Конечно, я пролистал сборник сам. К большому удивлению, один из опубликованных в нём рассказов оказался очень актуальным и метким в контексте современной культуры управления командами. Культуры, с которой вполне можно встретиться в работе. А ведь со времени выхода того номера журнала прошло почти 70 лет!

Управление «от противного», основанное на ситуативном, выборочном внимании к недостаткам коллег, особенно распространено в тех организациях, в которых применяются рассмотренные ранее процессы оценки результатов работы и вознаграждения персонала с калибровками. Аккуратно собираемая и ждущая своего момента информация о слабых сторонах и несоответствиях в работе потенциальных оппонентов — грозное оружие на все случаи жизни: для политической борьбы и обезвреживания практически любых возражений. Ожидали повышения грейда и зарплаты? Не получится: есть два негативных отзыва от коллег. Ваша команда предлагает решить сложную задачу производительности более эффективным методом? Может сначала закроете подвисшие тикеты по находящему на поддержке легаси-проекту? И так далее.

Без возражений не обходятся никакие усилия по карьерному росту, развитию коллектива, оценке результатов его работы. Руководитель, «на всякий случай» держащий в уме профессиональные недостатки и ошибки сотрудников, не для того, чтобы они были исправлены, с помощью этого рассчитывает беречь силы, не слишком погружаться в проблематику и добиваться своего. Такого рода отношение неизбежно закончится провалом.

Безусловно, обсуждать недостатки необходимо, но с одной только целью — с искренним желанием сделать работу и выполняющих её людей лучше.

Короткий рассказ «Падение «Отца Онуфрия» — как раз про это. Не могу не привести его текст. Уверен, кому-то этот сюжет покажется знакомым, поможет посмотреть на расхожее явление, заслужившее когда-то внимание писателя, по-новому и, возможно, изменить в лучшую сторону подходы к работе.

Николай Кружков, Падение «Отца Онуфрия»

Как аккуратно вёл свои дела Павел Семёнович Онуфриев — наш председатель месткома, он же начальник эксплуатации! Какие у него были отличные папки — розовые, синие, коричневые! И в каком превосходнейшем порядке лежали они в несгораемом шкафу, ключ от которого неизменно хранился в одном из объёмистых карманов Павла Семёновича! А сколь великолепно были составлены планы и графики!

Особенной красотой и блеском отличались протоколы собраний и совещаний. За ними Павел Семёнович следил с крайней тщательностью. Здесь каждое слово взвешено, все формулировки точны — ничего лишнего. Правда, при чтении их решительно ничего не оставалось в голове: ручейком текли привычные формулировки — углубить, усилить, развить, укрепить, — живой мысли не чувствовалось, но это менее всего смущало Павла Семёновича.

Была ещё у Павла Семёновича «совершенно секретная» книжечка, которую он никому не показывал, но которой весьма умело пользовался. Книжечка называлась скромно: «Для памяти». В ней круглым, ровным почерком Павла Семёновича записывались — для памяти! — различные «происшествия» из жизни членов коллектива:

«Сего числа гл. инж. был под хмельком, проследить, предупредить», «Сего числа начальник гаража что-то долго беседовал с экономистом Розой Абрамовной, заметить в рассуждении морали», «Сего числа узнано, что диспетчеру Комарову были доставлены дрова, откуда?», «Сего числа главбух не пришла на работу, якобы больна, но её видели в городе»…

Все перечислялись в этой книжечке, одной только личности в ней не было — самого Павла Семёновича.

Не думайте, что Павел Семёнович был человеком резким, принципиальным, этаким борцом за правду — отнюдь нет. Со всеми он говорил елейно, мягко, обходя острые углы, посмеиваясь, к начальству был почтителен к подчинённым относился с таким видимым добродушием, что невольно хотелось сказать: «Экий душа человек!»

Свою книжечку «Для памяти» Павел Семёнович просматривал обычно перед тем, как идти в трест или в управление. Там-то он и пользовался ею в качестве разящего оружия. Всё знал Павел Семёнович, но то, что знал, изрекал в тиши кабинетов, при закрытых дверях с глазу на глаз, чтоб при случае можно было и отвертеться: никогда мол я этого не говорил, откуда вы взяли?

Иногда он извлекал её и на собраниях, но это бывало только в тех случаях, когда кто-нибудь раскрывал рот, чтобы покритиковать самого Павла Семёновича. Павел Семёнович смиренно выслушивал критику (критику надо любить!), а потом в два счёта перешибал смельчака пополам мягким, воркующим говорком упомянув, что хотя к примеру, товарищ Тарасов, может быть, и прав, но сам-то товарищ Тарасов не очень хорош: недавно опоздал на работу, грубоват с подчинёнными, такого-то числа уклонился от политзанятий.

А так как это была правда, то товарищ Тарасов лез в кусты, кляня в душе самого себя: «чёрт меня дёрнул связаться с этой ехидной, хорошо ещё, что не пронюхал, как я сгонял машину за картошкой».

Но Павел Семёнович знал и это, только промолчал, сберёг для следующего случая.

Павел Семёнович являлся на службу с пунктуальной точностью, но, повертевшись в диспетчерской часа два, исчезал затем едва ли не на целый день.

— Я в трест,— говорил он.

Или:

— Я на бетонный завод.

Ну что ж? У начальника эксплуатации и председателя месткома много обязанностей. Кто же будет его проверять?

И часто бывало так, что, удалившись из пределов автоконторы (в трест!), Павел Семёнович прямым ходом шёл к себе домой. Павел Семёнович любил свой дом истинной, нежнейшей любовью. Здесь он чувствовал себя в родной стихии. Здесь не надо было извлекать книжечку «Для памяти». Здесь не надо было похохатывать и лебезить, здесь не нужны были бумаги, акты и протоколы с круглыми, обтекаемыми формулировками, здесь, за пределами солидного забора, выкрашенного в зелёную краску, даже голос менялся у Павла Семёновича, становился крепче, басовитей. Рыжий пёс Барбос встречал его с нелицеприятной преданностью. Дебелая супруга Мария Федотовна проворно готовила завтрак. В сарае радостно хрюкал кабанчик, которого Павел Семёнович откармливал к праздникам. Корова Красулька приходила с поля томная, важная. Павел Семёнович любил смотреть, как Мария Федотовна доит её и струйки тёплого молока наполняют эмалированное ведро. Любил также Павел Семёнович взять лопату и поковыряться на огороде или в садике, самолично посаженном,— не потому только, что считал это полезным для здоровья, но и потому, что был скопидомом.

Павел Семёнович, как можно догадаться, являлся владельцем собственного дома, «на кровные денежки купленного». Правда, возникал при этом вопрос, откуда такое количество «кровных денежек» завелось у Павла Семёновича, но вопрос этот можно почесть и неделикатным. Злые языки утверждали: не обошлось тут без того, что называется «использованием служебного положения»: возили ему шофёры и лесок со строительства, и шлак для засыпки фундаментов, и кирпич для печей,— ну, да мало ли что говорят злые языки! Доказать надо!

Вот в собственном домике и проводил Павел Семёнович добрую половину своего рабочего дня, включая, конечно, законный обеденный перерыв, с тем, чтобы появиться в конторе часов в пять, иногда немного раньше, к какому-нибудь собранию, заседанию или совещанию. Собраний и совещаний в конторе было великое множество: надо же выполнять планы «массово-общественных мероприятий»! А Павел Семёнович был точен и на совещания никогда не опаздывал. Едва закончится заседание месткома, глядь, у главного инженера собралось производственное совещание. Павел Семёнович спешит туда, там произнесёт речь, о чём — значения не имеет, кого-нибудь предупредит, кому-нибудь укажет, к чему-нибудь призовёт. Делает редколлегия стенной газеты «За рулём» очередной номер к торжественному празднику (других номеров не было, но к празднику обязательно), Павел Семёновичи сюда заглянет, да ещё, глядишь, передовицу принесёт под заголовком «Больше внимания очередным задачам».

Неутомимый человек был Павел Семёнович и всюду успевал!

К тому же следует заметить, что Павел Семёнович партийные и профсоюзные взносы платил аккуратнейшим образом, хоть и вздыхал при этом, жалуясь на скудость; выпивал всегда единолично, только в присутствии верной Марии Федотовны; женским полом не интересовался вовсе и даже, напротив, решительно осуждал «тех, которые» и т. д.; на собраниях, как мы уже знаем, был весьма активен; анкету имел превосходнейшую, родственников же не имел вовсе, ввиду чего и почитал себя счастливым: чёрт их дери, этих родственников, всегда с ними что-нибудь случается!

И всё-таки Павел Семёнович Онуфриев пал.

Не спасли его ни протоколы с округлыми формулировками, ни образцовый порядок в папках, ни елейный голосок…

И что же погубило его? Та же заветная книжечка «Для памяти».

Был у нас в коллективе механик Иван Яковлевич Гамаюнов — человек дельный и скромный. Его авточаcть работала хорошо, ремонт был налажен как полагается, по-хозяйски. Механик цену себе знал, но держался всегда несколько робко, начальству на глаза не лез, на собраниях обычно помалкивал, сидя где-нибудь в уголке. И, как часто бывает, его никто и не замечал. «С неба звёзд не хватает,— говорили про него,— тихий мужичок».

И уж, конечно, Павлу Семёновичу в голову не приходило, что именно у этого Гамаюнова лежит в кармане бомба, на которой суждено было подорваться ему, Онуфриеву, общественнику и руководителю.

Шло профсоюзное собрание, и Павел Семёнович делал доклад. Обложенный бумагами, выписками и записями, он, стоя на трибуне, заливался соловьём. И, как всегда, речь его носила такой усыпляющий характер, что добрая половина аудитории дремала или зевала во весь рот. Из доклада Павла Семёновича было видно, что в работе им возглавляемого месткома есть достижения, но есть и недочёты, что достижения надо укреплять и развивать, а недочёты, совершенно напротив, подлежат искоренению при помощи острой, разящей самокритики, к чему в заключение своего доклада и призвал Павел Семёнович. Всё было правильно в его докладе, все точки и запятые стояли на месте, ничего, кажется, не упустил опытный докладчик, но вместе с тем оставалось такое ощущение, что нет в этом докладе ни крови, ни мяса, а так, жуёт Павел Семёнович перед всеми длинную мочалку, жуёт долго, основательно и никак проглотить не может…

— Кто просит слова? — спросил после доклада председатель.

Но слова никто не просил. Народ сидел, покряхтывал, но выступать явно не хотел. Томительную паузу прервал сам Павел Семёнович.

— Что же вы, товарищи! — воскликнул он. — Говорить, что ли, не о чем? По углам шепчетесь, а на собрании помалкиваете. Так не годится. Самокритика нам нужна, как воздух. Критикуйте. Начните хоть с меня, я не возражаю, наоборот…

И тут, к общему удивлению, и, пожалуй, больше всего к удивлению Павла Семёновича, выступил наш «тихий мужичок», механик Иван Яковлевич Гамаюнов. — Дайте уж я,— сказал он с несколько сконфуженным и вместе с тем сердитым лицом. — Конечно, я не оратор…

Но, на горе Павла Семёновича и к удовольствию всех собравшихся, «тихий мужичок» оказался оратором превосходным. Медленно, цедя слово за словом, он начал как раз с того, к чему не очень искренне призывал Павел Семёнович,— с критики самого Павла Семёновича. Это был тот разговор начистоту, которого давно все ждали и желали.

Иван Яковлевич Гамаюнов осмелился громогласно заявить, что наш председатель месткома и начальник эксплуатации — всего только аккуратный чиновник, что людей он не знает и не любит и люди его не любят, что все его речи и отчётные доклады — пустопорожняя болтовня, что он больше всего мелкий собственник и меньше всего производственник и коммунист, что он подхалим и клеветник, что в чужом глазу он видит сучок, а у себя не замечает и бревна.

Если бы вы видели в это время Павла Семёновича! Он то краснел, то бледнел. Временами глаза его метали молнии, а временами опускались долу. Он несколько раз пытался сбить оратора репликами: «О себе скажите», «А вы что смотрели?», «Почему раньше молчали?» — и прочими в таком же духе. Но оказалось, что сбить Гамаюнова не так-то легко.

И ведь скажите, до того разошёлся наш Гамаюнов, что и завершил-то свою речь этакой эффектной ораторской концовкой:

— Вас, товарищ Онуфриев, знаете, как рабочие зовут? Отец Онуфрий.

— Вы плетётесь в хвосте отсталых масс!.. — пытался отпарировать ему Павел Семёнович, но ответ этот утонул в громе хохота.

Тогда Павел Семёнович вынул из кармана свою заветную книжечку и начал её судорожно листать. Все мы поняли, что ищет он страничку на букву «Г», дабы сразить Гамаюнова какой-либо ехидной справкой из его биографии или производственной деятельности, но — увы! — на физиономии Павла Семёновича отразилось горькое разочарование: страница на букву «Г» была пуста, и никаких записей ядовитого свойства по адресу Гамаюнова не было. Испытанное оружие в самый необходимый момент дало осечку.

Как часто бывает, лиха беда — начало: Гамаюнов начал, другие продолжали, и уж тут досталось Павлу Семёновичу! Своё заключительное слово Павел Семёнович произносил так, что еле было слышно даже в первых рядах; он, конечно, признавал свои ошибки, обещал исправиться, извлечь уроки и в завершение с некоторой даже слезой сказал:

— Каюсь и отмежёвываюсь, хотя заранее признаю, что моё отмежевание явно недостаточно. Вскоре после этого встретил я Павла Семёновича у калитки его дома: став на лестницу, он приколачивал к воротам вывеску. На ней было написана: «П. С. Онуфриев».

— Как дела? — спросил я, чтобы что-нибудь спросить.

— Жду назначения на новую работу. Ухожу от вас.

— Почему же?

— Скомпрометирован. Подорван мой авторитет. А я без авторитета работать не могу. Но я ещё себя покажу! Вот она, здесь у меня, книжечка, в ней всё записано! А что ещё не записано, то будет записано.

И он, хлопнув себя по боковому карману, с остервенением вколотил последний, четвёртый по счёту, гвоздь в свою вывеску.

Мой канал в Telegram: https://t.me/igor_askarov_pishet