Это интересное явление — то, как в головах даже профессионалов десятилетиями живут настоящие заблуждения. Особенно поразительно, когда они касаются вещей, находящихся буквально под носом.

По случаю чудесного воскресного дня поговорим о том, что нас развлекает ещё со времён каменного века: о музыке.

Наверняка вы слышали: учиться играть на электрогитаре нужно исключительно через аналоговый усилитель — так называемый «комбик». А если вы подключаете гитару через внешнюю звуковую карту с эффектами, всё будет плохо. Будто бы создаётся иллюзия, что вы умеете играть, но при подключении к настоящему, особенно ламповому усилителю, всё «вылезет наружу».

А вот если вы учились на комбике — особенно ламповом, — то с бездушными цифровыми плагинами справитесь без труда. Такие утверждения нередко можно услышать даже от признанных гитаристов, например Сергея Калугина или Сергея Табачникова. Последний, например, заявляет, что через цифровую обработку гитара звучит как MIDI-клавиатура — все ноты одинаковы, а вот через аналог слышны мельчайшие нюансы, включая шуршание медиатора (а также пуканья гитариста, но это не точно). Калугин же утверждает (со слов своего бас-гитариста), что для звука уровня Фли (басиста Red Hot Chili Peppers) нужен аппарат за 5000 долларов, причём высшего класса должны быть все компоненты — от гитары до проводов. У них на студии якобы даже есть специальный серебряный провод за отдельную плату.

Кажется, эти люди работают со звуком каждый день. Могут ли они ошибаться? Слышат ли они то, чего не улавливают профаны?

Ознакомившись с мнением звукорежиссёров и гитаристов, проводивших эксперименты и изучивших особенности психоакустики, я могу уверенно сказать: все эти байки о «волшебном» звуке — мифы. Возможно, они были актуальны в 1970-х, когда на весь Союз была одна гитара Gibson, и лежала она в квартире у композитора Тухманова. Но сегодня, в 2025 году, предания о «легендарном звуке» классических альбомов — это смесь городских легенд, тривиальных эффектов и психоакустических иллюзий, а гитара Gibson не имеет никаких достоинств, кроме непомерной стоимости.

Начнём с простого вопроса: почему тот или иной звук — гитары, баса, малого барабана — считается «классическим»? Чаще всего потому, что он использовался в каком-то знаковом альбоме уважаемой группы. Но само понятие «уважаемой группы» — субъективно. Многие мечтают о звуке Metallica, Tool или Muse, но почему-то никто не просит «звук Foo Fighters» или «звук Eagles», хотя, казалось бы, в акустике Hotel California должна быть какая-то магия.

Возможно, не звук делает песни легендарными, а наоборот — песни делают звук легендарным. «Чёрный альбом» Metallica и «Blood Sugar Sex Magik» Red Hot Chili Peppers стали культовыми не потому, что продюсер Рик Рубин добился уникального звука малого барабана, а потому что эти альбомы состоят из хитов. А звук альбома «One Hot Minute» не интересен вообще никому. Хотя и этот альбом продюсировал Рик Рубин, про один помнят все, а про другой — никто. Если вы не фанат RHCP, вы, возможно, даже не знали о его существовании.

История рок-музыки знает множество случаев, когда великие альбомы записывались на дешёвом оборудовании за считанные дни. Успех первых записей позволял группам потом попасть в дорогие студии.

Даже если бы записи каких-то групп спас бы дорогой звук — но мы о них не знаем, потому что они не добились успеха. Обычно группа должна всё-таки сперва выпустить хит, а уже потом тратить миллионы на запись следующего хита.

Многие группы (от Manowar до «Гражданской обороны») впоследствии пытались «исправить» старые записи, перезаписывая их на новом оборудовании. Даже сама «Оргия Праведников» так переписывала первую часть «Для тех, кто видит сны». Но почему-то эти версии интересны лишь хардкорным фанатам. Песен, ставших хитами только благодаря «другому звуку» или микрофонам, почти нет. А вот песен, ставших хитами несмотря на слабое качество — масса. Слушатель слышит песню, а не звук. Если песня скучна, никакой «фирменный тон» её не спасёт.

Скажу даже больше: мы вообще толком не можем сказать, что такое «удивительный звук Фли».

С одной стороны, он играет слэпом — особой техникой игры на бас-гитаре, которой нужно специально учиться. Если вы владеете слэпом хуже, чем Фли, — у вас просто не получится сыграть похоже.

Но даже если ваши пальцы двигаются так же, как у него — это не даёт ясности. Какой именно звук вы хотите? Звук студийной записи? Концертный? Или тот, который слышен из его оборудования дома?

Чтобы добиться «домашнего» звука, вам придётся как-то пробраться в дом Фли и поиграть на одной из его бас-гитар, пока хозяин не вернулся. Потому что мы не знаем, какое оборудование у него там стоит.

Концертный звук — тоже непростая задача. Концерты проходят на больших площадках, и звук там разный в зависимости от места, где вы находитесь. Добиться единого, чёткого и качественного звука для всех слушателей не смогла даже Metallica на московском концерте 2019 года — а эти ребята на звук не жалеют.

Судя по всему, обеспечить одинаковое качество звука в зале на десятки тысяч человек технически невозможно. Более того, настоящий «концертный звук» существует только в наушниках звукооператора — на том самом пульте, откуда ведётся запись живых выступлений.

Сам музыкант на сцене слышит то, что получится — потому что его восприятие никого особо не волнует, это зал его слушать пришёл. Чтобы слышать себя, современные группы используют так называемые ушные мониторы — специальные наушники, в которые выводится сигнал с пульта звукооператора.

А студийный звук — это тем более не концерт. Там есть дубли, правки, замены музыкантов. Инструменты на студии не слушают — их записывают. И записывают через конкретные микрофоны, под определённым углом, в конкретных условиях.

Видимо, под «звуком Фли» чаще всего имеют в виду его студийный саунд. Давайте подумаем, как он вообще формируется.

Вот приходит Фли в студию — со своей бас-гитарой. А может, использует одну из тех, что есть в наличии. Некоторые студии держат собственные инструменты. Затем он подключает гитару к студийному оборудованию. Если запись аналоговая, то вся цепочка заканчивается комбиком, возле которого стоит специальный студийный микрофон. Этот микрофон разработан и настроен именно для записи баса.

Фли играет партию. Возможно — делает несколько дублей, из которых потом собирается финальная дорожка. Тот звук, который микрофон улавливает — и есть тот самый «звук Фли».

Но вопрос на самом деле не такой простой. Скорее всего, вы никогда не слышали этот «чистый» звук. Возможно, в каком-то виде он выводится самому Фли в наушники — исключительно для того, чтобы он понял, где ошибся, и при необходимости переписал.

Когда запись закончена, всё только начинается. Напомню: микрофон стоит под определённым углом, а часто микрофонов несколько, и они пишут звук даже с разных усилителей. Получается несколько вариантов — и уже на этапе сведения звукооператор начинает складывать их вместе, выравнивать, накладывать эффекты, приправлять вкусностями под чутким руководством, скажем, дремлющего на диване Рика Рубина.

Продюсера нанимают не просто так. Уши у звукорежиссёра довольно быстро «замыливаются»: после часа возни с риффом средней тяжести даже польский ВИА Behemoth может показаться райской музыкой. А в голову начинают лезть странные идеи — вспомните «фирменный» звук, который нарулили Хэтфилд и Ульрих на …And Justice for All… Хотя, несмотря даже на это, песня One стала хитом.

Теперь внимание: вот этот бас вы слышите на альбоме. А как вы собираетесь его воспроизвести? Даже если купите абсолютно такое же оборудование, вам придётся угадать:

какие использовались микрофоны,

как и где они были расположены по отношению к динамику,

и ещё массу нюансов, включая положение в комнате и особенности помещения.

Всё это образует тот самый “профиль”, через который мы играем в Guitar Rig.

Даже в пределах одного альбома звук баса стараются выдерживать в рамках, но бывает, что в одной и той же песне использовались два дубля, сыгранных с интервалом в неделю, на разных гитарах, разными медиаторами, через разное оборудование, в разном состоянии и возможно даже разными музыкантами. И только так получился тот самый фирменный, узнаваемый, неповторимый звук.

Хотя, по правде говоря, бас-гитара — инструмент не особенно богатый обертонами. У большинства групп он звучит практически одинаково.

К тому же, именно на этот звук потом ориентируются разработчики цифровых плагинов. Не на группу «Бронебойный Мухомор» из подвала соседней школы, а на Metallica, Pink Floyd, Red Hot Chili Peppers. И именно в цифровых плагинах куда выше шанс найти нужное звучание, чем в мутных цепях старого оборудования.

Сальвадор Дали говорил: «Не бойтесь совершенства — вам его не достичь». То же можно сказать и о легендарном звуке. Даже если вы играете немножко похоже — и ладно.

Почему же звук «расползается» в студии и на концертах?

Часто говорят, что причина — в привычке играть с учётом аппаратной задержки. Но эта проблема, давно решена: с современным аудиоинтерфейсом, который поддерживает ASIO, задержка неощутима. Даже с более тормозным ASIO4ALL она не сильно ощутима. Всё-таки компьютеры стали производительней, чем 15 лет назад и вообще прогресс не стоил на месте: сегодня вы слышите в наушниках то, что сыграли, с той же скоростью, с какой вы бы слышали это из самого лампового комбика в мире.

Быть может, всё дело в «неправильном» звуке цифровых плагинов? Мы не будем углубляться в особенности эмуляции эффектов, а просто посмотрим на это с практической стороны. Если вы подключали свою гитару к одному комбику (цифровому) — и он звучал хорошо, а потом — к другому (ламповому), и стало хуже, то, скорее всего, дело вовсе не в вас или гитаре, а просто во втором комбоусилителе: он действительно хуже.

Разумеется, кажется невероятным, что Джими Хендрикс мог играть через плохой комбик. Но он пользовался лучшим на тот момент, а с тех пор прошло десятки лет технического прогресса. Инженеры работали над тем, чтобы усилители звучали лучше, устраняли артефакты, мешающие игре, снижали шумы, повышали надёжность. Цифровые платы — закономерный шаг вперёд. Они просто звучат лучше, потому что уже встроено то, что раньше приходилось выстраивать вручную. Старый комбик действительно может звучать хуже — местами как натуральная стена грязи. И в отличии от компьютера за ту же цену, на нём даже аниме не посмотришь.

Добавим сюда акустику концертных помещений. Да, есть способы улучшения звука — например, обшивка стен специальными звукопоглощающими материалами. Но добиться одинаково качественного звука во всём зале или на сцене не может даже современная акустика. Многие специалисты считают это в принципе невыполнимой задачей. Даже в концертных залах с симфонической музыкой оркестр настраивается ровно по одной точке — дирижёрскому пульту. И только там он звучит «как задумывалось» (но и там не «как на пластинке»)

Психоакустика тоже важна. Обычный человек воспринимает звук приблизительно: важнее не тембр, а настроение. У нас почти нет бытовых терминов для описания фактуры звука, и даже профессиональные композиторы описывают свои впечатления от звуков очень по-разному. Один и тот же аккорд до мажор Римский-Корсаков воспринимал как белый, Скрябин — как “красный и воинственный”, а Константин Сараджев как чёрный.

Слуховая система у человека — «два уха и кое-что посередине» — довольно несовершенна. Она эволюционно создавалась не для наслаждения музыкой, а для защиты от хищников в условиях африканских саванн. Мы подвержены множеству акустических иллюзий. Например: чем громче звук, тем он кажется «ярче», хотя на самом деле выше определённой уровня ухо теряет детали — барабанная перепонка растягивается от давления. Именно на этом основан эффект «дорогих звукоснимателей»: они просто громче.

Производители акустики тоже учитывают психоакустику. Любые наушники и колонки искажают звук — вопрос в том, как. Наушники массового сегмента спроектированы так, чтобы усиливать бас и верх, подстраиваясь под популярную музыку. Чтобы не утруждать вас эквалайзером, производитель сходу выставляет нужную “горку”. А дорогие аудиофильские модели стремятся к нейтральности — и поэтому попса в них звучит плоско, а вот сложная музыка начинает впечатлять. Популярная музыка, собственно, потому и популярна, что должна звучать сносно даже из самого паршивого носителя.

Неудивительно, что «голый» звук многим кажется резким или неприятным. Мы просто привыкли к звуку, приукрашенному по моде.

Отдельная история — сравнение записанного студийного звука с тем, что слышно на альбоме. Комната звукорежиссёра в хорошей студии — это особое помещение: с круглыми или скруглёнными углами, с метровыми слоями звукоизоляционной строительной ваты за стенами. В ней установлены специальные и довольно дорогие колонки (их называют студийные мониторы), которые передают звук максимально точно, без малейший искажений, и даже расставлены так, чтобы в любой точке комнаты звук был максимально одинаковым.

Важно понимать: эта комната создана не для наслаждения звуком. Наоборот — звук из студийных мониторов покажется нам резким и неприятным. Вся эта точность нужна только для одного: чтобы звук звучал именно так, как он был записан — не лучше, не приятнее, а точно. Всё «приятное» будет добавлено позже — вкусом и усилиями звукорежиссёра.

Отсюда и шутки про школьников, которые сводят рэп в наушниках, а потом удивляются, что в колонках «не звучит». Наушники украшают звук — и да, их рэп слушают тоже в наушниках.

Наконец, связь между музыкой и эмоциями работает в обе стороны: мандраж, плохое настроение, порвавшийся гитарный ремень — всё это способно изгадить впечатление от любой музыки, особенно от твоей собственной. На сцене ты всегда звучишь хуже, чем на диване.

И вот что любопытно: по мере того как техника становилась всё доступнее, «тайна великого звука» отодвигалась всё дальше. Сначала она пряталась в редких японских гитарах. Потом — в дорогих кастомных. Потом — в усилителях. Потом — в лампах. Потом — в древесине грифа (причём липовые Squire в отличии от таких же липовых Fender не звучат: там принципиально другая липа!). Потом — в звукоснимателях. Появились легенды, что дешёвые гитары «теряются в миксе» из-за недостатка обертонов, неуловимых слухом… Разумеется, этот миф был популярен среди тех, кто в студии был пару раз, так, позырить.

Забавно, что даже этот миф дал трещину: с ускорением интернета стали доступны исходники миксов великих альбомов. И внезапно оказалось, что никаких чудес великие записи не скрывают: поодиночке все инструменты звучат там обычно, голос не оперный, микрофоны — ничем не выдающиеся. А весь «фирменный звук» — результат студийной магии.

Но тут на сцену выходит синдром покупки оборудовании. Человеку кажется, что его музыка звучит недостаточно хорошо, потому что у него не тот инструмент, не тот усилитель. И начинается эпопея бесконечных покупок и продаж: гитара → комбик → педалька → новый интерфейс… Но, как и у других аудиофилов, любой звук всё равно не тот.

Квартира превращается в музыкальный магазин. У кого меньше денег — в пункт перепродажи. Но единственный, кому это идёт на пользу — перекупы и «дядюшка Ляо», собирающий по схемам из интернета железки «в духе 60-х», просто потому что они были единственными и потому стали «легендарными».

Разумеется, можно сказать: «но звёзды играют на крутом оборудовании». Однако иконические модели Stratocaster, Les Paul и Jaguar были недорогими в своё время. Fender Jaguar вообще считался дешёвой неудачной моделью до тех пор, пока толпа инди-музыкантов вроде Sonic Youth или Курта Кобейна не сделали его модным.

Подписные гитары, дорогущие инструменты, выпуск которых никто не тестирует в боевых условиях, делаются ради одного: продать. Музыканты — тоже люди. Они верят рекламе.

А ещё есть коллекционеры. Эти обычно даже играть не умеют, зато у них есть деньги. Им можно продать что угодно, лишь бы пополняло коллекцию.

Да, немного страшно отдавать свой звук — своё самовыражение — во власть звукорежиссёра, сидящего за пультом в круглом бункере, обитом ватой. Хочется, чтобы звук был «в руках». Отсюда и вера в чудодейственные свойства дорогих гитар. Раз уж она стоит 5000 долларов — значит, не может звучать плохо. Веришь, потому что цена — и есть её качество.

Именно поэтому так много разговоров об акустических свойствах дерева, хотя сама идея цельнокорпусной электрогитары как раз в том, чтобы эти свойства нивелировать.

Производители это отлично понимают. Fender Stratocaster был сделан по заказу знаменитого кантри-певца, Les Paul — под конкретного гитариста. Эти модели до сих пор тиражируются за бешеные деньги, несмотря на все конструктивные косяки: шум, плохие колки, неудобные анкеры (а то и вовсе их отсутствие). Но это уже не важно. Потому что покупатель хочет не гитару. Он хочет легенду.

Неудивительно, что производители гитар продолжают выпускать за космические деньги подписные модели звёздных гитаристов, ориентированные в первую очередь на коллекционеров. Но со времён Ibanez начала нулевых никто не пытался превратить хоть одну из таких моделей в новую массовую гитару — такую, что учитывает вкус музыканта, который действительно умеет играть.

Получается, что мастерство Леса Пола и того самого забытого кантри-певца до сих пор не превзойдены? Можно купить точную копию легендарной красной гитары Брайана Мэя — но играть на ней по-настоящему, похоже, способен только сам Мэй. А где мне найти недорогую гитару, рекламу которой бы делал, например, Джо Сатриани, с посылом: «Звук у неё громкий и богатый, а главное — играть удобно. Я сам пробовал!»?

Как это часто бывает, разгадка прячется прямо на сайте Fender. Там, в обтекаемых формулировках, сказано: по их наблюдениям, подавляющее большинство людей покупают гитару просто чтобы она была. Чтобы играть дома, для себя, в кругу семьи или друзей. Ну или повесить на стену и очень собой гордиться. Fender уже смог убедить рынок, что электрогитара с усилителем подходит для домашних посиделок и украшения интерьеров. Теперь он работает над расширением аудитории.

Деньги вкладываются не в разработку и улучшение эргономики, а в маркетинг. Целятся в девушек (половину населения планеты), в тех, кто совсем не умеет играть, в тех, кто считает игру на гитаре престижной — даже если может позволить себе только самую дешёвую модель (зато потом он, возможно, будет копить на дорогую). Все же мы знают, сколько гитар нужно для счастья любому гитаристу: “Ещё одна”.

А удобство игры для среднего покупателя не так важно. Профессиональный музыкант? Он потерпит. Это часть его работы.

Что же делать нам, слушателям? Быть готовым к тому. что академическое знание оторвано от жизни, а практическое держится на случайном опыте, слухах, старых статьях, неписанных некомпетентными журналистами, и ошеломляющих технологиях 1967 года. В наше время вполне обычен выпускник консерватории, написавший несколько симфоний, который уверен, что запись табами хуже нотной, потому что “на табах не показывают длину” (то есть человек не видел в глаза ни Guitar Pro, ни десятков его бесплатных аналогов, ни даже сайтов с табами вроде Ultimate Guitar). И этот человек даже продаёт курсы композиции и музыкальной теории, а его прогревочные видео на ютубе собирают десятки тысяч просмотров…