Не стало Эрика Булатова. Новость об этом заставляет не просто скорбеть о великом художнике, а лишний раз вспомнить о том, как мы думаем о дизайне и визуальной коммуникации сегодня. Потому что Булатов был гениальным деконструктором визуальных кодов, чьи открытия незаметно просочились в рекламу, айдентику и графический дизайн, став своего рода азбукой современного визуального языка.

Его главное открытие можно сформулировать так: любая устоявшаяся визуальная форма — будь то серп и молот или логотип Apple — это не просто картинка. Это носитель мощного смыслового поля, так называемый «концепт». Сила этого поля такова, что оно диктует нам, как воспринимать реальность вокруг. Задача художника, а вслед за ним и дизайнера, — вступить с этим полем в диалог, а не просто слепо ему подчиняться.

Возьмем его хрестоматийную работу «Слава КПСС». Булатов не критиковал лозунг как текст. Он работал с ним как с визуальным объектом, шрифтовой формой, наделенной невероятной идеологической силой. Помещая эти тяжелые, давящие красные буквы на фоне безмятежно-прекрасного голубого неба, он сталкивал два концепта: концепт тотального контроля и концепт безграничной свободы. Небо у Булатова — это не просто фон, это активное пространство, которое лозунг пытается, но не может до конца закрыть. Рождается визуальное напряжение, та самая «дистанция», которая и становится пространством для зрительской свободы.

Этот метод прямой дорогой ведет в современный брендинг. Самые сильные бренды сегодня — не те, что просто красиво нарисованы. Это те, что создают свое собственное смысловое поле и умеют с ним играть. Подумайте о рекламных кампаниях того же Apple. Они редко продают характеристики. Они продают концепт «креативности», «свободы», «иного мышления». Их визуальный язык, будь то рекламный щит или презентация, выстраивает дистанцию между утилитарным миром обычных компьютеров и их миром, где технология служит искусству.

Булатов предвосхитил и другой ключевой тренд — работу с негативным пространством. Взгляните на его «Горизонт», где цепь комсомольцев перекрывает линию моря. Коллективное тело становится барьером, но сам горизонт, как идея, остается в сознании зрителя. Это чистейшая работа с тем, что не показано, но подразумевается. Разве не этим занимаются создатели гениальных логотипов, вроде стрелки в лого FedEx или зайца в силуэте Playboy? Они работают с пустотой, с тем, что между буквами и формами, заставляя зрителя совершить маленькое открытие и тем самым навсегда запомнить бренд.

В рекламе метод Булатова трансформировался в искусство визуальной провокации. Когда бренд помещает свой продукт в чуждый, даже враждебный ему контекст, он создает то самое булатовское напряжение. Вспомните скандальные кампании Benetton 90-х, где на фоне яркой одежды сталкивались концепты войны, смерти и социального неравенства. Или современную цифровую рекламу, которая играет на противоречии между гламурной картинкой и ироничным, «человеческим» текстом. Это все — наследие того подхода, где визуальный образ не просто сообщает, а проблематизирует.

Уход Булатова — это повод не просто скорбеть, а перечитать его визуальные манифесты заново, уже как практическое руководство для любого, кто работает с изображением. Он доказал, что самый мощный визуальный сигнал рождается не из гармонии, а из управляемого конфликта смыслов. Из той самой дистанции, которую дизайнер создает между готовой формой и нашим восприятием. В мире, перенасыщенном картинками, этот урок оказывается дороже любых стилевых трендов. Спасибо и прощайте, Учитель.