< Часть 2
Кремниевая Долина – это пятнадцать квадратных миль побережья в часе езды на юг от Сан-Франциско. До пришествия эры микропроцессоров в 1970-х долина носила имя Святой Клары?. Битвы не прекращаются в Долине. Армии стартапов атакуют каждого, кто ступит на эту землю. Первые сотрудники компаний — иногда даже юристы и землевладельцы — работают за отложенную компенсацию. Они надются, что опционы и гарантии окупят затраты сторицей, когда придёт время. И такая лояльность работников распространяется не на конкретные компании или бизнес-идеи, а на неиссякающие посулы самой этой земли. «Uber построен на достижениях тысяч людей Долины,» — объясняет инвестор Наваль Равикант (Naval Ravikant?). «В его основании лежат и iPhone, и Android, и GPS, и энергосберегающие технологии, и онлайн-платежи, сложенные все вместе в одну высокую стопку.»
Венчурные капиталисты обеспечивают непрерывное развитие Долины. В том числе, поставляя в неё «боеприпасы». Они оружейники, готовые взять сумасшедшую идею и вашу безвозвратную молодость, и перековать их в команду беспощадных кодеров, вооружённых мониторами Thunderbolt? (удар грома). В давние времена, Apple и Microsoft начинали с венчурных денег. Та же участь постигла Starbucks?, Home Depot?, Whole Foods Market? и JetBlue?. Инвесторы штудируют Сунь-цзы?, черпая у него вдохновение и заимствуя приёмы ведения войны для покорения рынков. В то же время, венчурные капиталисты смущённо скрывают свою деятельность. Они заявляют, что они «просто вкладчики», или «работают над технологиями», потому что в Долине, которая возвеличивает предпринимателя, они не хотят выглядеть заурядными мешками денег. «Я рассказываю всем, что занимаюсь разработкой программного обеспечения», — поведал мне один из самых известных венчурных капиталистов Долины. «Я стыжусь правды.»
Арендная плата в сто одиннадцать долларов за квадратный фут делает Sand Hill Road самым дорогим в Америке рынком офисной недвижимости. Широкая улица обрамлена рядами дубов и эвкалиптов. Их тени мягко ложатся на двухэтажные шале, скромные фасады которых повествуют о царстве духа неприметного потребления?, нарушаемом лишь автомобилями Tesla?, дремлющими на лужайках. Это община параноидальных оптимистов?. Лучшие компании поочерёдно то сотрудничают, то соперничают. Компания вызывает подозрение, если не сумела получить финансирования от пятёрки лучших фондов. Но она же столкнётся с завистью и ревностью, если вдруг ей это удастся. Здесь эти злорадные отношения называют «конкуперация»?. Компании трубят о своей дерзости, и одновременно следуют друг за другом. Они словно лемминги, ведутся на новинки — перьевой ввод, биотехнологии, интерактивное телевидение, сверхпроводники, чистые технологии — и шагают за край обрыва.
Именно здесь венчурный капитал превратился в профессию, когда в далёком 1968-м инвестор по имени Артур Рок (Arthur Rock?) обеспечил финансирование компании Интел. Гордон Мур (Gordon Moore?), сооснователь Интел, ввёл в обиход меткую фразу «волчий капитал»?, поскольку венчурные капиталисты так и норовят обглодать вас до костей. Если вам повезёт, то один из миллионеров, соизволивший поработать несколько часов в день, привычно опоздав на питч, заберёт половину вашей компании, чтобы позже, не спросив совета, заменить вас на CEO. Но венчурный инвестор может стать и благословением для вас. Высочайшее одобрение крупнейших фондов ценится настолько, что предприниматели без возражений соглашаются с занижением оценки на четверть, лишь бы заключить сделку. Патрик Коллисон (Patrick Collison?), сооснователь сервиса онлайн-платежей Stripe?, рассказывает, что, когда он получил посевное финансирование от Sequoia, Питера Тиля и a16z, «это было весьма заметным позитивным сигналом для банков, с которыми мы хотели работать». В следующем раунде оценка компании достигла ста миллионов долларов «за компанию, которая только готовится к запуску, под руководством совершенно неопытного предпринимателя, со считанными клиентами», — усмехаясь поясняет Патрик. О том же говорит Стюарт Баттерфилд (Stewart Butterfield?) сооснователь офисного мессенджера Slack?: «Трудно переоценить, насколько качество фонда влияет на то, как вас воспринимают. Инвестиция в вас отправляет сигнал другим фондам, потенциальным сотрудникам, клиентам, прессе. Это похоже на поступление в колледж.»
Венчурная компания (скажем, миллионов на сто пятьдесят) созывает штыки под знамёна, призывая таких инвесторов, как университетские и пенсионные фонды, стать «ограниченными партнёрами»?. Компания вкладывает деньги на три-четыре года, затем собирает прибыль до окончания десятилетнего инвестиционного цикла фонда. В теории венчурные капиталисты, подобно предпринимателям, мотивированы отложенным вознаграждением. Стандартным правилом отчислений является «два и двадцать»?: два процента фонда ежегодно, и двадцать процентов от итоговой прибыли. (Крупнейшие фонды, включая a16z, берут тридцать процентов.) Ограниченные партнёры ожидают доходности по крайней мере на уровне того, что можно получить на рынке акций, плюс пять процентов за неликвидность вложений. Лучшие из компаний мечтают о приросте в 5 – 10 раз.
На данный момент валовой объём венчурного финансирования составляет менее 0.3% от ВВП США. «Рискованные инвестиции часто называют ошибками округления в экономике,» поясняет Герберт Аллен III (Herbert Allen III?), глава инвестиционного банка Allen & Company. «Но вложения возвращаются сторицей. Именно венчурные инвестиции являются главным источником оптимизма, поддерживающего американский миф?.» Высокорискованные вложения ускоряют циклы американского нетерпения: то, что есть, уже плохо, а то, что приходит на смену, хорошо лишь покуда не придёт черёд вытеснить и эти новинки.
Корпоративная культура, социальная ответственность, поддержка основ общества — всё это не волнует венчурный капитал. Энди Вайссман (Andy Weissman?), один из партнёров нью-йоркской компании Union Square Ventures? считает, что венчурные инвесторы в Долине являются прекрасным воплощением той движущей силы капитала, которую экономист Йозеф Шумпетер (Joseph Schumpeter?) назвал «созидательным разрушением»?. Вайссман продолжает: «Все венчуры Кремниевой Долины являются техно-оптимистами. У них есть бесцеремонная уверенность в том, что можно взять географию и убрать все препятствия, не оставив ничего, кроме свободных потоков капитала и идей. Они считают хорошим делом, благой целью, творческое уничтожение всего, что было здесь до них.» Некоторые капиталисты Долины считают, что эти ценности получили бы большее влияние, если бы их община покинула Америку: только дайте нации ботанов Андриссена самолёт и кусок земли. Питер Тиль предпочитает «оморение» — создание плавающих городов посреди океана. Баладжи Сринивасан (Balaji Srinivasan?), ещё недавно генеральный партнёр a16z, а теперь глава одной из их Биткоин-компаний, призывает к «окончательному уходу». Он уверяет, что США закостенели аки Майкрософт, и что мощь Долины превысила Бостон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Вашингтон вместе взятые. Сринивасан считает, что её обитателям следует «построить общество с добровольным участием, основанное на технологиях и движимое ими, полностью независимое от США».
Игра в Кремниевой Долине, пока та остаётся частью Калифорнии, не требует адского интеллекта или навыков противоположного инвестирования?: включиться может каждый. И дело даже не в богатстве: легко стать миллиардером, просто посидев в одной комнате с Марком Цукербергом?. Дело в способности предвосхищать. Именно она позволяет устранить все препятствия на пути к радикальной чистоте восприятия. Вас не остановят властители, правила, нравы, люди. Можете ли вы не просто увидеть будущее, но воплотить его? Ў
Часть 1 | Часть 2 < | Часть 3 | > Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8
Об авторе: Тэд Френд — постоянный автор The New Yorker с 1998-го года. Автор разнообразных репортажей и расследований, многократный лауреат премий в области журналистики.
Фото: LPS.1 (Own work) [CC0], via Wikimedia Commons
Кремниевая Долина – это пятнадцать квадратных миль побережья в часе езды на юг от Сан-Франциско. До пришествия эры микропроцессоров в 1970-х долина носила имя Святой Клары?. Битвы не прекращаются в Долине. Армии стартапов атакуют каждого, кто ступит на эту землю. Первые сотрудники компаний — иногда даже юристы и землевладельцы — работают за отложенную компенсацию. Они надются, что опционы и гарантии окупят затраты сторицей, когда придёт время. И такая лояльность работников распространяется не на конкретные компании или бизнес-идеи, а на неиссякающие посулы самой этой земли. «Uber построен на достижениях тысяч людей Долины,» — объясняет инвестор Наваль Равикант (Naval Ravikant?). «В его основании лежат и iPhone, и Android, и GPS, и энергосберегающие технологии, и онлайн-платежи, сложенные все вместе в одну высокую стопку.»
Венчурные капиталисты обеспечивают непрерывное развитие Долины. В том числе, поставляя в неё «боеприпасы». Они оружейники, готовые взять сумасшедшую идею и вашу безвозвратную молодость, и перековать их в команду беспощадных кодеров, вооружённых мониторами Thunderbolt? (удар грома). В давние времена, Apple и Microsoft начинали с венчурных денег. Та же участь постигла Starbucks?, Home Depot?, Whole Foods Market? и JetBlue?. Инвесторы штудируют Сунь-цзы?, черпая у него вдохновение и заимствуя приёмы ведения войны для покорения рынков. В то же время, венчурные капиталисты смущённо скрывают свою деятельность. Они заявляют, что они «просто вкладчики», или «работают над технологиями», потому что в Долине, которая возвеличивает предпринимателя, они не хотят выглядеть заурядными мешками денег. «Я рассказываю всем, что занимаюсь разработкой программного обеспечения», — поведал мне один из самых известных венчурных капиталистов Долины. «Я стыжусь правды.»
Арендная плата в сто одиннадцать долларов за квадратный фут делает Sand Hill Road самым дорогим в Америке рынком офисной недвижимости. Широкая улица обрамлена рядами дубов и эвкалиптов. Их тени мягко ложатся на двухэтажные шале, скромные фасады которых повествуют о царстве духа неприметного потребления?, нарушаемом лишь автомобилями Tesla?, дремлющими на лужайках. Это община параноидальных оптимистов?. Лучшие компании поочерёдно то сотрудничают, то соперничают. Компания вызывает подозрение, если не сумела получить финансирования от пятёрки лучших фондов. Но она же столкнётся с завистью и ревностью, если вдруг ей это удастся. Здесь эти злорадные отношения называют «конкуперация»?. Компании трубят о своей дерзости, и одновременно следуют друг за другом. Они словно лемминги, ведутся на новинки — перьевой ввод, биотехнологии, интерактивное телевидение, сверхпроводники, чистые технологии — и шагают за край обрыва.
Именно здесь венчурный капитал превратился в профессию, когда в далёком 1968-м инвестор по имени Артур Рок (Arthur Rock?) обеспечил финансирование компании Интел. Гордон Мур (Gordon Moore?), сооснователь Интел, ввёл в обиход меткую фразу «волчий капитал»?, поскольку венчурные капиталисты так и норовят обглодать вас до костей. Если вам повезёт, то один из миллионеров, соизволивший поработать несколько часов в день, привычно опоздав на питч, заберёт половину вашей компании, чтобы позже, не спросив совета, заменить вас на CEO. Но венчурный инвестор может стать и благословением для вас. Высочайшее одобрение крупнейших фондов ценится настолько, что предприниматели без возражений соглашаются с занижением оценки на четверть, лишь бы заключить сделку. Патрик Коллисон (Patrick Collison?), сооснователь сервиса онлайн-платежей Stripe?, рассказывает, что, когда он получил посевное финансирование от Sequoia, Питера Тиля и a16z, «это было весьма заметным позитивным сигналом для банков, с которыми мы хотели работать». В следующем раунде оценка компании достигла ста миллионов долларов «за компанию, которая только готовится к запуску, под руководством совершенно неопытного предпринимателя, со считанными клиентами», — усмехаясь поясняет Патрик. О том же говорит Стюарт Баттерфилд (Stewart Butterfield?) сооснователь офисного мессенджера Slack?: «Трудно переоценить, насколько качество фонда влияет на то, как вас воспринимают. Инвестиция в вас отправляет сигнал другим фондам, потенциальным сотрудникам, клиентам, прессе. Это похоже на поступление в колледж.»
Венчурная компания (скажем, миллионов на сто пятьдесят) созывает штыки под знамёна, призывая таких инвесторов, как университетские и пенсионные фонды, стать «ограниченными партнёрами»?. Компания вкладывает деньги на три-четыре года, затем собирает прибыль до окончания десятилетнего инвестиционного цикла фонда. В теории венчурные капиталисты, подобно предпринимателям, мотивированы отложенным вознаграждением. Стандартным правилом отчислений является «два и двадцать»?: два процента фонда ежегодно, и двадцать процентов от итоговой прибыли. (Крупнейшие фонды, включая a16z, берут тридцать процентов.) Ограниченные партнёры ожидают доходности по крайней мере на уровне того, что можно получить на рынке акций, плюс пять процентов за неликвидность вложений. Лучшие из компаний мечтают о приросте в 5 – 10 раз.
На данный момент валовой объём венчурного финансирования составляет менее 0.3% от ВВП США. «Рискованные инвестиции часто называют ошибками округления в экономике,» поясняет Герберт Аллен III (Herbert Allen III?), глава инвестиционного банка Allen & Company. «Но вложения возвращаются сторицей. Именно венчурные инвестиции являются главным источником оптимизма, поддерживающего американский миф?.» Высокорискованные вложения ускоряют циклы американского нетерпения: то, что есть, уже плохо, а то, что приходит на смену, хорошо лишь покуда не придёт черёд вытеснить и эти новинки.
Корпоративная культура, социальная ответственность, поддержка основ общества — всё это не волнует венчурный капитал. Энди Вайссман (Andy Weissman?), один из партнёров нью-йоркской компании Union Square Ventures? считает, что венчурные инвесторы в Долине являются прекрасным воплощением той движущей силы капитала, которую экономист Йозеф Шумпетер (Joseph Schumpeter?) назвал «созидательным разрушением»?. Вайссман продолжает: «Все венчуры Кремниевой Долины являются техно-оптимистами. У них есть бесцеремонная уверенность в том, что можно взять географию и убрать все препятствия, не оставив ничего, кроме свободных потоков капитала и идей. Они считают хорошим делом, благой целью, творческое уничтожение всего, что было здесь до них.» Некоторые капиталисты Долины считают, что эти ценности получили бы большее влияние, если бы их община покинула Америку: только дайте нации ботанов Андриссена самолёт и кусок земли. Питер Тиль предпочитает «оморение» — создание плавающих городов посреди океана. Баладжи Сринивасан (Balaji Srinivasan?), ещё недавно генеральный партнёр a16z, а теперь глава одной из их Биткоин-компаний, призывает к «окончательному уходу». Он уверяет, что США закостенели аки Майкрософт, и что мощь Долины превысила Бостон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Вашингтон вместе взятые. Сринивасан считает, что её обитателям следует «построить общество с добровольным участием, основанное на технологиях и движимое ими, полностью независимое от США».
Игра в Кремниевой Долине, пока та остаётся частью Калифорнии, не требует адского интеллекта или навыков противоположного инвестирования?: включиться может каждый. И дело даже не в богатстве: легко стать миллиардером, просто посидев в одной комнате с Марком Цукербергом?. Дело в способности предвосхищать. Именно она позволяет устранить все препятствия на пути к радикальной чистоте восприятия. Вас не остановят властители, правила, нравы, люди. Можете ли вы не просто увидеть будущее, но воплотить его? Ў
Часть 1 | Часть 2 < | Часть 3 | > Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8
Об авторе: Тэд Френд — постоянный автор The New Yorker с 1998-го года. Автор разнообразных репортажей и расследований, многократный лауреат премий в области журналистики.
Фото: LPS.1 (Own work) [CC0], via Wikimedia Commons
progchip666
Не каждый день на Хабре встретишь такой качественный перевод!
rubyrabbit Автор
Спасибо. Много сил вложил.
progchip666
И это очень заметно. И вам спасибо за качественные публикации!