Довольно часто можно слышать, как кто-нибудь говорит про себя: «У меня плохая память». И если мы немного представляем, как работает память, то на этом месте мы должны задать вопрос: «А какая именно?» Дело в том, что существует много видов памяти, и они могут работать (а также ломаться) независимо друг от друга.

Во-первых, выделяются разные виды памяти по продолжительности времени, в течение которого там хранится информация. Долговременная память позволяет нам сохранять информацию, которая может потребоваться впоследствии, а кратковременная – удерживать информацию, необходимую для решения текущей задачи. Есть еще и «сверхкратковременная» память, которая поддерживает работу сознания. На доли секунды в нее помещается все содержимое нашего чувственного восприятия, что обеспечивает его непрерывность.

Во-вторых, есть произвольная и непроизвольная память. Непроизвольная память сохраняет информацию «сама собой», без специальных усилий с нашей стороны. Например, мы легко запоминаем то, что биологически значимо, связано с сильными эмоциями или находится в сфере наших интересов. Произвольная память, с другой стороны, позволяет нам сохранять информацию, которая непосредственно нас не интересует, но нужна, например, для сдачи экзамена. В этом случае мы целенаправленно решаем запомнить то-то и то-то.

В-третьих, есть память механическая и смысловая. Механическая память позволяет нам сохранять информацию ровно в том виде, как она поступила, без обработки. Если мы сначала вычленяем из информационного потока смысловое ядро, а затем запоминаем именно его, то это уже смысловая память. Смысловая память работает в сцепке с мышлением, и мы можем хранить там только то, что нам понятно. У отдельно взятого человека обычно есть склонность или к смысловому, или к механическому запоминанию. Обладатель хорошей механической памяти может выучить главу из учебника и воспроизвести ее близко к тексту, ни слова в ней не поняв, а обладатель хорошей смысловой памяти может воспроизвести ход мысли автора текста – но имена собственные и даты из этого текста, вполне вероятно, ему придется выписывать на бумажку.

В-четвертых, по виду хранимой информации мы выделяем зрительную память, слуховую, моторную, а также некоторые специфические виды памяти. Например, память на лица – это не частный аспект зрительной памяти, а отдельная функция, которая может повреждаться независимо.

Соответственно, если человек говорит, что у него плохая память, он может иметь в виду совершенно разные вещи. Например, он может сетовать на то, что у него плохая механическая память, и он не может запоминать ни имен, ни телефонных номеров, ни дней рождения. При этом вполне может оказаться, что он обладает энциклопедическими познаниями в тех областях, которые не требуют механического запоминания. Он может иметь в виду, что у него проблемы с долговременной памятью, и то, что он вроде бы запомнил, потом быстро забывается. При этом мы может обнаружить, что для решения текущих задач он оперирует огромными массивами информации, прекрасно в них ориентируясь. Он также может иметь в виду, что с трудом воспринимает информацию на слух, и выучить стихотворение для него – это неразрешимая задача. При этом возможно, что у него великолепная зрительная память, и он может в подробностях описать, как выглядели все, с кем он общался в течение дня.

Основных идей здесь две. Во-первых, задачи на запоминание не эквивалентны друг другу; имеет значение, что, в каком виде и насколько надолго нам нужно запомнить. Во-вторых, здоровые, хорошо функционирующие индивиды тоже не эквивалентны друг другу с точки зрения того, как у них работает память, и разные люди в разной степени эффективны в разных видах запоминания.

Проблема заключается в том, что требования, которые к нам предъявляет жизнь, зачастую совершенно не учитывают наших индивидуальных особенностей. И если ребенок ходит в школу, то ему в любом случае придется выучить некоторое количество стихотворений, склонен он к механическому запоминанию текстов или не склонен. Отсюда собственно и возникает необходимость в мнемотехнике – приемах, позволяющих управлять эффективностью работы памяти.

Грузовик со слонами, или как измерить память

Широко известно, что объем памяти здорового взрослого человека – это семь плюс-минус две единицы. Что имеется в виду? Имеется в виду кратковременная, или рабочая память. Чтобы ее измерить, испытуемому обычно зачитывают список из десяти коротких, простых, не связанных между собой слов. Например: дом, лес, стол, игла, брат, слон, окно, гриб, мёд, шаль. Мы ожидаем, что сразу после предъявления испытуемый сможет повторить семь плюс-минус два слова из этого списка. Если через час без предупреждения спросить, какие в списке были слова, то мы увидим, как работает непроизвольная долговременная память. И может оказаться, что в долговременную память из этого списка не ушло ничего – потому что психика не посчитала произвольный набор слов достаточно ценной информацией, чтобы ее хранить. А если мы предупредим испытуемого заранее, что через час снова спросим у него эти же слова, то мы увидим работу произвольной долговременной памяти – собственно той, которая требуется для учебы. Долговременная память вначале принимает в себя содержимое кратковременной, а затем подвергает его оптимизации путем забывания лишнего.

Забывание – это не столько уничтожение информации, сколько затруднение непосредственного доступа к ней. Если мы представим память как склад, то часто используемая и недавно загруженная информация будет аккуратно разложена на полочках недалеко от входа, а невостребованная будет постепенно перемещаться вглубь помещения, и в конечном итоге она окажется в самом дальнем углу в куче всякого хлама. Если, например, человек постоянно оперирует большими массивами информации, мы можем ожидать, что он будет быстро терять доступ к неактуальным данным – потому что их стремительно вытесняют новые.

Кривая забывания была выведена еще 1885 в году Германом Эббингаузом. Ему и нам очень повезло, что в те времена критерии научности были существенно мягче, поскольку кривая была построена на единственном испытуемом – а именно, самом Эббингаузе. Сегодня, надо думать, его бы просто отказались публиковать без выборки в сорок человек.



Как мы видим, значительная часть информации теряется почти сразу же после запоминания, а дальше этот процесс постепенно замедляется, пока его скорость не становится пренебрежимо малой. Применительно к учебе это означает, что из всей полученной нами информации фактически мы сохраняем в доступной для извлечения области лишь малую часть – но ее мы сохраняем надежно. Это то самое образование, которое остается с нами после того, как мы сдали экзамены и все забыли.

Почему нас интересует именно объем кратковременной памяти? Потому что она представляет собой бутылочное горлышко между сенсорным потоком и долговременной памятью, через которое должна пройти информация, чтобы быть более или менее успешно усвоенной. Мы можем сказать, что у нас есть большой склад, но мы можем отправлять туда груз только машинками, куда влезает семь плюс-минус две коробки – это у взрослого здорового человека их столько. У дошкольника объем кратковременной памяти в норме равен его возрасту в годах. Если есть какие-то неврологические проблемы, то этот объем сокращается еще больше. Соответственно, если у ребенка четырех лет объем кратковременной слуховой памяти – три единицы, то инструкция вида «положи красный шарик в синюю коробочку» окажется для него недоступной, потому что там больше смысловых единиц, чем он может за один раз запомнить. Можно представить себе, сколько он будет выносить из того, что ему говорят взрослые.

Что такое смысловая единица? Исходя из того, как измеряется память, мы могли бы решить, что смысловая единица – это одно слово. На деле все несколько сложнее. Чтобы загрузить в кратковременную память слово «слон», мы должны уже иметь в долговременной памяти представление о слоне – большом животном серого цвета и с хоботом – и знание о том, что это животное называется определенным словом. Мы кладем в ячейку памяти не набор звуков, а ссылку на некоторое содержимое, которое уже есть в хранилище. Если мы никогда не слышали о слонах, это новое для нас слово, и оно у нас ни с чем не ассоциируется, то нам может понадобиться более одной ячейки для его упаковки! Например, мы можем запомнить его как «стон, только вторая буква – л». Примерно таким образом мы иногда запоминаем имена. Например, если мы запоминаем, что нового знакомого зовут так же, как известного писателя, то в одной ячейке памяти будет храниться обращение к массиву данных об известных писателях, а в другой – указание на конкретный объект из этого множества. И если впоследствии нам не удастся обнаружить в долговременной памяти содержимое второй ячейки, то наше воспоминание будет иметь вид «его зовут, как какого-то классика». С другой стороны, в одну ячейку может поместиться довольно много слов, если они имеют прочную смысловую связь. Например, текущая задача «сходить в ларек за пивом Клинское» займет не три ячейки памяти, как можно было бы подумать, а только одну, если это типовое, регулярно повторяемое действие.

Но и это еще не все. Кратковременная память работает в нескольких модальностях, и есть слуховая кратковременная память, а есть зрительная. Мы ожидаем, что у взрослого здорового человека они обе имеют стандартный объем – семь плюс-минус две единицы. Это не одна метафорическая машинка, куда помещается примерно семь ящиков все равно чего; это две метафорические машинки, одна из которых возит на склад записочки с текстом, а другая – картинки. И если мы предъявим тому же испытуемому десять карточек с картинками, а потом попросим вспомнить, что на них было изображено, может выясниться, что зрительная и слуховая память у него заметно отличаются в объеме. Скажем, девять единиц для зрительной памяти и только шесть – для слуховой. Что это означает? Это означает, что память нашего испытуемого в полтора раза эффективнее работает в зрительной модальности, и ему выгодно, чтобы информация поступала в ней.

Итак, у нас есть склад и два грузовика. В один помещается шесть ящиков вербальной информации, а в другой – девять ящиков картинок. Предположим, к нам поступает много текста, а нам жалко времени и бензина. Что мы делаем в этом случае? Мы идем на хитрость и начинаем использовать вторую машину, у которой больше грузоподъемность. Вместо слова «дом» мы кладем в нее схематическое изображение домика, вместо слова «лес» – три условные елки, и так далее.

Как это работает на уровне сознательной мнемотехники, в общем, понятно. Мы придумываем к каждому слову зрительную ассоциацию, запоминаем визуальный ряд и потом по нему воспроизводим текст. Это достаточно эффективно, но требует целенаправленных усилий. Хотелось бы получить нечто подобное, только чтобы оно работало в фоновом режиме.

Включаем хотелку

Основным препятствием к использованию мнемотехники, как и многих других полезных инструментов, является то, что психика при столкновении с ними немедленно начинает производить оценку ресурсоемкости. И если оказывается, что на освоение и применение метода уходит больше сил, чем на привычный, умеренно неэффективный режим работы, или полезный выхлоп оказывается несоизмерим с затраченными усилиями, включаются механизмы саботажа – в первую очередь лень.

Соответственно, наша первая задача – убедить психику, что ей выгодно перестраивать механизм работы памяти. Не во всех случаях это действительно будет выгодно! Если у отдельно взятого индивидуума объем рабочей зрительной памяти в полтора-два раза больше, чем объем слуховой, то он может позволить себе затратить энергию на фоновое преобразование информации из одной модальности в другую, потому что выигрыш в эффективности перевесит эти затраты. А если разница между объемами слуховой и зрительной памяти невелика, либо у испытуемого нет рутинных задач, требующих большего объема памяти, чем у него есть, то преобразование из модальности в модальность будет неоправданным расходом энергии, и мы, скорее всего, столкнемся с саботажем.

Прежде всего, желательно, чтобы индивид был осознанно недоволен тем, как работает его память. Это мотивация поверхностного уровня, которая позволяет начать что-то делать. В случае школьника, например, необходимый дискомфорт могут создавать двойки, получаемые в ситуациях типа «учил, но забыл». Но это будет работать только при условии, что оценки являются для ребенка чем-то значимым. Если он уже успешно защитился от негативных эмоций с помощью обесценивания оценок, и ему стало более или менее наплевать, какие цифры у него в дневнике, то нужна какая-нибудь другая мотивация, связанная с чем-то, что еще сохраняет субъективную важность.

Далее мы начинаем формировать мотивацию более глубокого уровня – нам нужно «продать» мнемотехнику бессознательным механизмам психики. В случае успеха бессознательное начинает с нами сотрудничать, и весь дальнейший процесс идет существенно легче, потому что нам не приходится бороться с ленью. Чтобы продемонстрировать психике, как круто можно оптимизировать память, сначала мы просим испытуемого запомнить десять слов, как описано выше, и сообщаем ему результат. Это может быть довольно обидный результат (что создает дополнительную мотивацию). А в следующий раз мы просим на каждое произнесенное слово рисовать простую картинку, типа пиктограммы, и зачитываем не десять слов, а сразу штук двадцать пять. Через час просим при помощи этих зарисовок вспомнить слова. Если испытуемый с изумлением обнаруживает, что лист бумаги с картинками утроил его объем памяти, то это как раз производит нужный рекламный эффект. Не то что бы объем памяти действительно утроился – шпаргалка сильно упрощает задачу запоминания, – но нам здесь важно эмоциональное переживание «я могу!». Завербовать таким образом самого себя тоже можно, если попросить другого человека выбирать и зачитывать слова. Кстати, примерно так и поступал Эббингауз: для своих экспериментов с памятью он использовал карточки с бессмысленными слогами, которые случайно выбирала из большого, заранее заготовленного набора его служанка.

Собираем преобразователь

Заручившись сотрудничеством психики, мы можем приступать к модификации ее механизмов. Нам нужно получить преобразователь из слуховой модальности в зрительную, который сможет работать в фоновом режиме. Это значит, что он должен быть хорошо автоматизирован, а автоматизация достигается большим количеством повторений. Просто так делать одно и то же малоинтересно, поэтому мы используем простейшую игровую механику с персональными рекордами.

Допустим, на предыдущем этапе испытуемому (нам самим, если мы экспериментируем на себе) удалось при помощи пиктограмм воспроизвести пятнадцать слов из двадцати. Тогда для дальнейших упражнений мы берем наборы из двадцати пяти слов и стремимся к тому, чтобы «взять высоту». По мере совершенствования планку количества слов можно поднимать.

Как только это станет слишком легко (и скучно), мы переходим на следующий уровень сложности: начинаем встраивать в наш преобразователь механизм сжатия информации. Дело в том, что когда мы используем ячейки зрительной памяти, то в одну такую ячейку мы можем утрамбовать эквивалент сразу нескольких слов – причем не обязательно связанных между собой, – если нам удается собрать из них единый визуальный образ. Слова «слон» и «окно» занимают две ячейки слуховой памяти, но образ слона с окном в боку займет только одну ячейку зрительной. На практике мы обычно имеем дело с более или менее осмысленными текстами, поэтому задания следующего уровня сложности мы будем формировать из осмысленных и естественных словосочетаний. Например: рисовать пейзаж, интересная книжка, вкусный хлеб, хочу на каникулы. Задача остается прежней: мы рисуем по пиктограмме на каждый пункт списка, а через час пытаемся вспомнить все словосочетания по этим пиктограммам.

Пиктограмма выполняет здесь сразу несколько функций. Во-первых, мы собственно ставим на рефлекс преобразование слова в образ – чтобы нарисовать пиктограмму, ее сначала надо помыслить. Во-вторых, мы тренируемся создавать достаточно компактный и минималистичный образ, без лишних подробностей – так преобразователь будет работать быстрее. В-третьих, листок с нарисованными в несколько рядов пиктограммами выполняет функцию структурирования памяти. С одной стороны, это план расположения ящиков с информацией на нашем метафорическом складе, по которому нам проще сориентироваться. С другой стороны, это подводит нас к тому, чтобы собственно и раскладывать ящики в каком-то определенном порядке, а не сваливать их в кучу. Если мы формируем для нашей памяти графический или псевдографический интерфейс, задавая пространственные отношения между смысловыми единицами (как это делают схемы и диаграммы), то нам становится проще ориентироваться в том, что мы помним. В частности, так работают мнемонические техники с размещением образов в разных местах хорошо знакомого пространства. Например, если мы запоминаем слова «слон, гриб, мед, шаль…», то мы представляем свою кухню, затем за воображаемый стол мы сажаем воображаемого слона, на табуретку кладем шаль, на стол – вареный шампиньон и банку с медом, и так далее. Но нужно иметь в виду, что если мы склонны терять вещи на физической кухне, данной в ощущениях, то с тем же успехом будут теряться и образы на воображаемой кухне.

Когда запоминать словосочетания становится слишком просто, можно переходить на уровень запоминания целых предложений или строк стихотворного текста. Например, берем «Вредные советы» Григория Остера и зарисовываем их пиктограммами из расчета одна картинка на строку. Заставить память на постоянной основе сжимать информацию до одной картинки на фразу мы таким образом, скорее всего, не сможем, но для части случаев такая опция появится. Освоив уровень запоминания фраз, можно расслабиться – преобразование информации из текста в картинку к этому моменту должно быть уже достаточно хорошо автоматизировано, чтобы работать в фоновом режиме, и мы сможем наблюдать возросшую эффективность работы памяти, уже ничего специально не рисуя.

К собственно упражнениям на запоминание можно добавить еще пару игр. Во-первых, это классическая игра в шарады – она очень хорошо тренирует способность передавать вербальную информацию через образ. Во-вторых, можно использовать «Кубики историй Рори», чтобы сформировать навык оперирования пиктограммами.

Пиктограммы почти на все случаи жизни можно найти в программе Picto-Selector. В основном она предназначена для альтернативной коммуникации и создания визуальных расписаний. В ее библиотеке пиктограмм можно найти много прекрасных образцов очень компактного визуального представления информации. Вот это, например, знак «дождись своей очереди высказаться»:



А теперь давайте меняться техниками. Если у вас есть какие-то любимые приемы, облегчающие запоминание, расскажите о них, пожалуйста, в комментарии.