Автор сообщества Фанерозой, врач Артемий Липилин

Наиболее распространённый в конце XVIII века микроскоп системы Адамса, состоял из двух окуляров и двух объективов и давал увеличение от 300 до 1000 крат. С таким микроскопом работали Мирбель, Молденгауэр и Мейен, но для своих исследований они использовали более слабую апертуру, позволяющую увеличивать рассматриваемый объект от 150 до 300 крат. Дальнейшее увеличение становилось бесполезным, так как поле зрения искривлялось, и изображение получалось туманным, с резко выраженной хроматизацией.

Изначально эти дефекты объяснялись низким качеством пришлифовки линз. Но это было правильно только отчасти, а главный дефект заключался, по всей видимости, в хроматической и сферической аберрации. Первыми на это обратили внимание оптики (теоретики и механики), работавшие с исправлением аберрации. В результате их исследований уже в 1754 году английский оптик Доллонд благодаря работам русского математика Эйлера смог создать ахроматический объектив для телескопа, состоявший из двух линз.

Одна из них была сделана из кронгласа – совершенно прозрачного стекла, не содержащего свинца. А вторая линза была выполнена из флингласса – стекла, выплавленного из кремнезёма, калия и свинца, преломляющего сильнее кронгасса. Открытие Доллонда позволило делать ахроматические линзы для микроскопов. Но прежде чем сделать такой микроскоп, необходимо было решить две непростые технические задачи: во-первых, добиться получения ахроматической пары из очень маленьких короткофокусных линз и, во-вторых, найти сравнительно недорогой способ изготовления флингласса. Решению этих задач положили начало русские учёные. Первым, как уже было сказано выше, был математик Эйлер.

Он опубликовал работы, дающие теоретическое обоснование для ахроматических объективов микроскопов. Десять лет спустя, после публикации работ Эйлера, академик Эпинус собрал первый ахроматический микроскоп. Но он оказался очень громоздким: длина тубуса была от 85 до 120 сантиметров, а предел полезного увеличения достигал 180 крат.

Мастера-стеклодувы конца XVIII века вели усердные поиски флинтгласа высокого качества. Но вопрос решил любитель – часовых дел мастер из Швейцарии по фамилии Гинан. Он работал в компании с известным физиком Фраунгофером и добился получения флинтгласа высочайшего качества. Один вопрос был решён, но другой – изготовление очень маленьких короткофокусных линз – всё ещё оставался открытым. Например, ахроматический микроскоп Фраунгофера, созданный им в 1811 году, давал увеличение всего в 120 крат. Совершенно ясно, что ни этот микроскоп, ни микроскоп Эпинуса ничего существенного натуралистам дать не могли.

В 1824 году французский оптик Селлинг предоставил в Парижскую Академию микроскоп, сконструированный мастерами Винцентом и Шарлем Шевалье.

Это был совершенно новый прибор, в котором объектив состоял не из одной, а из нескольких пар свинчивающихся вместе линз. Это значительно повышало даваемое ими увеличение. Кроме того, сферическая аберрация в этом микроскопе была снижена до минимума благодаря высокому качеству флингласса. Однако и этот микроскоп был непомерно большим, а потому неудобным. Чтобы решить эту проблему, в 1827 году итальянский оптик и астроном Амичи собрал микроскоп нового типа.

Тубус этого микроскопа был расположен горизонтально на штативе с круглой подножкой, объектив крепился к тубусу под прямым углом, а над объективом в особом колене была расположена призма, которая переводила лучи, идущие от исследуемого объекта из вертикального положения в горизонтальное.

К началу 30-х годов XIX века эти микроскопы были лучшими, но стоили непомерно дорого. Оптики продолжали ломать голову над усовершенствованием этих инструментов, не забывая о необходимости понизить их стоимость, и сделать микроскоп доступным для научных работ. Уже в те годы существовали несколько фирм, занятых изготовлением микроскопов. В Вене работала фирма Плесселя, в Берлине – фирма Шика, в Париже – Шевалье и Гартната.

Во Франции преимуществом пользовались приборы Шевалье, но в ходу были и инструменты производства Шика и Плесселя. Штатив микроскопа Плесселя был устроен по типу штатива Адамса: состоял из треножника и колонки, к которой на шарнирах прикреплялись штанга, несущая трубку с объективом, зеркальце и предметный столик с микрометрическим винтом, двигавшим столик по горизонтали. Чтобы осветить какой-либо объект, пользовались призмой, две грани, которой имели сферическую поверхность. Призма эта была расположена на вершине специальной колонки, вставленной в одну из ножек штатива. Примерно так же был устроен микроскоп Шика.

Микроскопы этих оптиков давали полезное увеличение до 300 крат. Фактически увеличение могло достигать 1500 – 2400 крат, но им не пользовались, так как при больших увеличениях изображение получалось тёмным. Несколько позже добились полезного увеличения в 450 – 500 крат. Именно с такими приборами приступили к штурму тайны клетки Шлейден и Шванн.

Сын врача Матиас Шлейден начал свой путь как доктор юридических наук, он читал лекции в университетах Иены, Дерпта и других городов. Однако нигде не задерживался надолго. Непоседливая натура, страстный боец за научные ценности, он обладал всеми достоинствами и недостатками этого типа людей и был полной противоположностью своему другу, спокойному и уравновешенному Шванну.

Шлейден утверждал, что природа познаётся путём созерцания её многообразных форм, красок и действий, что органом, познающим мир, является глаз – источник истинных и ложных представлений о вселенной, поэтому он придавал огромное значение микроскопу.

«Каждый ботаник или зоолог, пытающийся работать без микроскопа, – говорил он, – такой же большой глупец, как тот, кто желает изучать небо без телескопа».

Поэтому он останавливался на описании различных микроскопов, подробно рассказывая, как надо ими пользоваться, и подчёркивая, что при микроскопических исследованиях ошибается лишь исследующий разум, но не глаз и не микроскоп.

«Нормальное зрение и хороший оптический инструмент, – заявлял Шлейден, – всегда правы». «В природе вне нас всё хорошо налажено, а путаницу следует искать лишь в головах людей»,

– цитировал он изречение Гёте. По мнению Шлейдена, есть одно существенное условие, без которого ни нормальный глаз, ни даже сверхсильный микроскоп не могут гарантировать исследователя от ошибок: всякий научный работник, приступая к своей специальной теме, обязан досконально знать всё, что было изучено по данному вопросу до него.

Шлейденом была проведена огромная самостоятельная работа по строению растительной клетки, её составу, возникновению, росту и жизнедеятельности. Он объединил в своей работе сложившийся до него фактический материал, подверг его всесторонней критике, очистил от заблуждений и присовокупил к этому свои многочисленные наблюдения, создав более или менее стройное и законченное учение, скреплённое несколькими важными обобщениями, открывшими путь к дальнейшему развитию цитологии.

Шлейден утверждал, что первичным формообразующим продуктом в минеральном царстве является кристалл, а в растительном – клетка. Клетка – элементарный орган любого растения. Простейшее растение состоит из единственной клетки, а все остальные растения почти целиком сложены из отдельных клеток и их модификаций.

На этом он, однако, не остановился и взял на себя смелость категорически заявить, что жизнь любого растения должна заключаться в жизни составляющих его клеток. Вот как Шлейден формулирует максиму, обязательную для любого ботаника: «Всякая гипотеза, всякая индукция должна быть безусловно отброшена, если она не стремится объяснить все процессы, протекающие в растении, как результат совершающихся в отдельных клетках изменений».

Шлейдену был хорошо известен сложный состав клетки, разнообразие находящихся в ней органических и неорганических, жидких и оформленных веществ. Своеобразное взаимодействие между содержимым клетки, с одной стороны, а физическими и химическими силами – с другой, он называл жизнью. В самом жизненном процессе Шлейден различает следующие моменты: поглощение пищи и её ассимиляцию, образование секретов, удаление ненужных для жизни продуктов, оформление ассимилированных веществ, внутриклеточное движение, возникновение новых клеток, их рост и смерть.

Большое внимание Шлейден уделяет вопросам происхождения и размножения клеток. В одной из работ Шлейдена размножение клеток сводится к их нарождению из бесструктурного жидкого вещества, которое он называет цитобластемой. Она, согласно автору, содержит в себе сахар, декстрин, слизь и заключается внутри клетки, где из неё образуются новые клетки. Существенным элементом цитобластемы, по Шлейдену, являются зернышки слизи, состоящие из какого-то азотистого вещества. На основании своих наблюдений над растительными клетками он делает вывод о невозможности превращения одних типов клеток в другие.

В те годы были уже известны многие виды одноклеточных животных и растений, а также подвижные споры «тайнобрачных». Даже сейчас сложно провести строгую грань между представителями животного и растительного царств, занимающими низшую ступень биологической лестницы. Но ещё труднее это было сделать во времена Шлейдена, когда считалось, что одноклеточное растение может превращаться в одноклеточное животное и наоборот. Такие «фантазии» Шленйден называл «грёзами больной науки». И по поводу такого предположения говорил:

«Если бы это было возможно, то с такой же лёгкостью любое существо могло бы нынче быть рыбой, а завтра птицей или многоклеточной водорослью. Но тогда всё наше естествознание было бы не наукой, а глупостью». Однако основное его открытие было ещё впереди.

В числе выдающихся учёных, способствовавших прогрессу цитологии, одним из первых является Карл Негели. Уроженец Швейцарии, ученик Окена и Деканоля, сотрудник Шлейдена по редактированию ботанического журнала и автор целого ряда глубоко проработанных трудов, Карл Негели является одним из крупнейших ботаников XIX века, открывших много нового в области естествознания, высказавших много оригинальных по различным вопросам морфологии и физиологии растений.

В своей работе «Об истории развития цветковых пылинок» в 1842 году Негели наглядно показал, как возникают эти пылинки благодаря делению производящих их клеток. Этим было положено начало целой серии других работ на тему происхождения клеток. Надо было разобраться, как протекает размножение одноклеточных водорослей, как образуются споры и половые клетки у некоторых «тайнобрачных», в чём сущность этих процессов. То, что удалось наблюдать Негели на протяжении нескольких лет, и то, что нашло отражение в его статьях, привело к заключению об ошибочности взглядов Шлейдена. Стало ясно, что растительные клетки размножаются делением. Негели даже удалось в некоторых случаях наблюдать деление ядер, но из-за недостатка технических средств он не мог проследить и оценить сложную картину клеточного деления в деталях. Да и нельзя этого требовать от учёного, производившего свои исследования в 40-х годах XIX века.

Негли и Шлейден сделали много для развития учения о клетке и тканях, но не меньше сделал Теодор Шанн. Сын книготорговца, ученик и ассистент Иоганнеса Мюллера после защиты диссертации о дыхании зародыша курицы стал профессором в университете города Лувен.

За долгие годы научной деятельности он прославил себя многими трудами: ставил опыты с искусственным пищеварением, изучал сократимость мышечных волокон под влиянием механического раздражения, изучал процессы брожения и, вопреки мнению таких авторитетных учёных, как Берцеллиус и Либих, связывал этот процесс с жизнедеятельностью дрожжевых грибков. Он открыл пепсин, интересовался вопросом самопроизвольного зарождения, провёл ряд наблюдений над регенерацией нервных клеток, изучал строение нервных окончаний, производил исследования инфузорий, открыл в спинной хорде зародыша лягушки ядросодержащие клетки, похожие на клетки растений.

Встретившись со Шлейденом, Шванн познакомился с его взглядами на растительные клетки. В ходе многочисленных дискуссий выяснилось сходство их взглядов на индуктивный, экспериментальный и генетический методы изучения жизненных процессов, на значение эмбриогенеза и гистогенеза для понимания строения организма. Так было положено начало прочной дружбе между двумя выдающимися учёными второй четверти XIX века.

В начале 1838 года Шванн сделал краткий доклад о клеточном строении животных. В августе и декабре того же года он представил в парижской Академии первые два раздела своей книги. А в 1839 году, после написания третьей части, содержащей теорию, вышла в свет и сама книга под названием «Микроскопические исследования о сходстве в строении и росте животных и растений». Это было значительное событие в истории биологии, которое показало широкие перспективы для дальнейшего развития и процветания.

В предисловии к своему труду Шванн написал значимые для своего времени слова:

«Существенным преимуществом нашего века является то, что отдельно естественнонаучные дисциплины вступают в более тесную связь друг с другом. И благодаря именно такому их взаимному проникновению и дополнению мы добились большей части прогресса, который проделали естественные науки в новейшее время…».

Далее Шванн указывал на то, что ботаника и зоология долгое время были несколько изолированы друг от друга и выводы и обобщения одной из этих дисциплин мало сказывались на выводах другой.

«Только в последнее время обе эти науки вступили в более тесную связь друг с другом».

Укреплению и углублению этой связи посвящает Шванн свой труд. Его книга ставит задачей объединить оба царства живой природы, исходя из единства тех законов, согласно которым возникают, растут и развиваются элементарные структурные единицы растений и животных. Книга Шванна состоит из трёх частей, не считая небольшого предисловия и введения, в котором даётся краткий обзор того, что сделали для цитологии Шанн и Шлейден.

Первая часть посвящена микроструктуре хорды и хряща. От хорды вполне естественен переход к изучению структуры хряща, и Шванн принимается за решение этого вопроса. Материалом ему служат плавниковые лучи плотвы и хрящ зародыша лягушки. Ему удаётся установить наличие клеток и межклеточного вещества. Форму клеток Шванн описывает как полиэдрическую, с несколько закругленными углами. Клетки окружены нежной оболочкой, которая со временем утолщается, и содержат ядро. Межклеточное вещество возникает благодаря слиянию нескольких клеток. Согласно наблюдениям Шванна, размножение клеток хряща происходит так же, как описывал деление растительных клеток Шлейден. Первую часть своей книги Шванн завершил так:

«Детальное исследование спинной струны и хряща приводит нас к выводу, что наиболее существенные моменты их структуры и развития согласуются с соответствующими процессами у растений. Хотя тут имеются ещё кое-какие отклонения и невыясненные различия, они недостаточны для того, чтобы помешать главному выводу, что эти ткани состоят из клеток, которые можно поставить в параллель с элементарными клетками растений».

Вторая, самая объёмная, рассказывает о клетках как об основном строительном материале всего живого. Она начинается с яйца – «клетки с мелкозернистым содержимым, одетой оболочкой». «Зародышевый пузырёк», открытый Пуркинье, Шванн рассматривал как ядро. На «зародышевое пятно» внутри ядра обратил внимание Р. Вагнер. Шванн классифицировал животные ткани.

«Клетка, – писал он, – является основным строительным элементом любого организма, а поэтому нас, прежде всего, должен занимать вопрос, насколько развиты клетки, входящие в состав той или иной ткани. Масштабом, определяющим степень их развития, должен служить ответ на вопрос, сохранили ли клетки полностью свою индивидуальность или … исказили её».

Это, по мнению автора, зависит в свою очередь от степени их самостоятельности. На основании этого классифицирующего признака Шванн подразделяет все клетки на пять типов. К первому типу относятся изолированные самостоятельные клетки, например, клетки крови и яйцеклетки. Ко второму типу Шванн причисляет «самостоятельные клетки, объединённые в ткани, то есть плоский и цилиндрический, бокаловидный и реснитчатый эпителий». Описанию этого типа тканей Шванн посвятил несколько страниц, перечисляя данные, которые получил в ходе своих многочисленных опытов.

Пигментным клеткам Шванн также уделяет большое внимание, описывая их способность менять форму. По словам автора, пигментные клетки могут сжиматься в тёмный шарик или принимать форму звезды. Он описывает ряд переходов между двумя этими формами. В эту же группу Шванн относит клетки эпидермиса, которые образуют роговую ткань ногтей, волос, когтей и перьев, а также составляют основную массу хрусталика глаза. Это утверждение базируется на основании наблюдения над восьмидневным зародышем цыплёнка, глаз которого состоит из крупных прозрачных клеток и лишён характерных для сформировавшегося хрусталика волокон.

Шванн утверждает, что данный тип представляет собой наиболее примитивные элементы. Являясь таковыми, они весьма сходны с паренхимой растений, и сходство это простирается так далеко, что

«даже опытный фитоотм не может отличить их от растительных клеток».

Большая часть животных клеток отличается от вполне развитых растительных клеток тем, что они мягче, нежнее последних. И, наконец, для клеток данного класса характерно наличие более или менее ясно выраженных оболочек. Нигде они так чётко не отграничены от содержимого клеток, как здесь.

Шванн находит, что ткань хорды представляет собой как бы естественный переход от одного класса к следующему. Сюда он относит хрящевую и костную ткани, а также специализированные ткани, из которых строятся различные части зубов: эмаль, дентин, костное вещество зуба и пульпа.

Подробно описав во вступительном разделе своего труда гистологическое строение хряща и его окостенение, Шванн к определённому выводу об этом процессе и о костных клетках так и не пришёл. Для него несомненным было только одно: костная ткань исключительно богата твёрдым, пропитанным известью межклеточным веществом, которое состоит из тончайших пластинок. Среди этого вещества разбросаны маленькие полости с расходящимися от них канальцами.

«Эти оболочки полостей и канальцев, по-видимому, также обызвествлены и образуют звёздчатые костные тельца»,

– писал Шванн. Таким образом, он не описывал костные клетки, но допускал их существование по аналогии с другими тканями. Давая характеристику тканям III класса, Шванн предполагал, что имеет дело со слиянием клеточных оболочек, образующим довольно мощное межклеточное вещество.

Иначе всё происходит у тканей IV класса. В этом случае сливаются не только оболочки, но и большая часть самих клеток. Это различные формы соединительной ткани, развитие которой он прослеживает как у эмбрионов, так и у взрослых животных. Наиболее точную характеристику этой группы даёт сам Шванн:

«Относящиеся сюда ткани возникают из ядросодержащих клеток, которые превращаются в пучки отдельных волокон благодаря тому, что сначала их концы удлиняются, подобно волокнистым пучкам, а позже рассыпаются на волокна и клеточные тела. При образовании этих клеток ясно виден вышеизложенный основной процесс. В бесструктурной студенистой массе (цитобластеме), лежащей вне уже существующих клеток, возникают другие клетки. По всей вероятности, так сначала образуется ядро. Клетки эти продолжают расти и превращаются в волокна».

Эта цитата ценна не только тем, что в ней описан способ образования соединительной ткани, но и ясно сформулирован взгляд Шванна на процесс образования клеток из цитобластемы, аналогичный взгляду Шлейдена. К пятой группе Шванн относит мускульную и нервную ткани. Как верно отмечает Шванн, они представляют собой наиболее специализированные ткани. В третьей части научного труда идёт речь о взглядах Шванна на строение клетки – цитологию.

Таким образом, можно смело утверждать, что именно Шванн является основоположником гистологии как самостоятельной науки. Но не в этом заключается самое замечательное открытие этого ученого. В соавторстве со своим другом и коллегой Шледеном они смогли сформулировать клеточный закон.

Клеточная теория содержит три главных обобщения: теорию образования клеток, доказательство клеточного строения всех живых организмов и частей организма и распространение этих двух принципов на рост и развитие животных и растений. Три этих обобщения можно сформулировать в виде следующих «законов»:

1. Клетка есть элементарная единица строения организма и может быть рассмотрена как биологическая индивидуальность низшего порядка.

2. Клеткообразование есть универсальный принцип размножения

3. Жизнь организма может и должна быть сведена к сумме составляющих её клеток.

Одной из основ клеточной теории было представление, высказанное Шлейденом и воспринятое Шванном, о свободном образовании клеток из бесструктурного вещества, находящегося внутри клеток или вне их в виде специального клеткообразующего вещества (цитобластемы). Однако в 1838 году в свет вышла работа Моля «О развитии устриц», где впервые в истории было описано деление клеток.

Видным критиком теории образования клеток из бесструктурного вещества был немецкий патолог Рудольф Вирхов, крупный исследователь в различных областях науки, общественный деятель, великолепный оратор и прекрасный популяризатор. Своё убеждение он сформулировал в виде латинизма «Omnis cellula e cellula» («Каждая клетка [происходит только] из клетки»).

В возрасте восемнадцати лет Вирхов поступил в медико-хирургический институт Берлина. Его учителями были знаменитый клиницист Лука Шёнлейн и выдающийся клиницист Иоганнес Мюллер.

«Опираться на книгу природы – вот наше намерение, – говорил Шёнлейн. –…Естественные науки должны руководить медициной, должны показывать нам, как надо вести наблюдение, производить опыты и применять их по делу. Итак, прежде всего – метод».

Таков девиз Шенлейна, выдвинутый им против натурфилософии, вторгнувшейся в пределы точного знания и подчинившей себе медицину. Он его строго проводил в жизнь и у постели больного, и за секционным столом, и в лаборатории, где впервые стали производиться микроскопические и химические исследования для определения болезни и знакомства с её ходом. Врач-мыслитель, стяжавший славу исключительно даровитого клинициста, он и студентов учил мыслить. Впрочем, значительно больше Вирхов получил от другого своего учителя – Иоганнеса Мюллера, поражавшего студентов широтой своих научных знаний и независимостью мышления. В 1834 году Вирхов защитил диссертацию на соискание степени доктора медицины, после этого перед ним открылась широкая дорога.

Получив должность ассистента при патологоанатомическом институте больницы Charite в Берлине, он полностью отдался изучению патологической анатомии и выполнил ряд работ, ставших классическими. Свои выводы Вирхов подкреплял опытами на животных, внедрив в практику метод экспериментальной патологии.

В 1847 году Вирхов и его коллега Рейнгардт выпустили первый номер журнала «Архив патологической анатомии, физиологии и клинической медицины», в котором опубликовали статьи по научной медицине. Передовая статья принадлежала самому Вирхову.

Вскоре в Германии настали тревожные дни. В Силезии разразилась эпидемия голодного тифа (так в те времена называли сыпной тиф). Вирхов был командирован туда для изучения эпидемии и борьбы с ней. Сообщение, представленное Вирховым по итогам командировки, пришлось не по вкусу прусскому правительству. Слухи об этом дошли до Вюрцбурга, и там решили пригласить опального профессора в свой университет на кафедру патологической анатомии. Вирхов колебался и обратился за советом к своему учителю Шёнлейну. После разговора с ним Вирхов покинул Берлин и переселился в Вюрцбург. Именно там начался новый этап жизни Вирхова.

Пять лет (с 1850 по 1855 г.г.) Вирхов посвятил разработке клеточной теории. Ему предстояло дать последний ответ на две главные проблемы. Во-первых, требовалось доказать, что все ткани действительно сложены из клеток, и, во-вторых, нужно было опровергнуть теорию новообразования клеток из бесструктурного вещества.

В ходе первых работ Вирхову удалось не только обнаружить, но и изолировать клетки сначала костной, затем хрящевой, а потом и соединительной тканей. Его выводы положили конец сомнениям в том, что клетки являются строительными элементами животных тканей. Вслед за этим Вирхов предпринял серию наблюдений для окончательного выяснения вопроса о происхождении клеток. Наконец, более обстоятельное знакомство с микроскопической структурой больных тканей и органов привело его к убеждению, что местом, где разыгрываются патологические процессы, служат сами клетки и примыкающие к ним «клеточные территории» и что ненормальная деятельность клеток, вызванная изменением обычных условий их жизни, служит источником различных заболеваний. Это было основным пунктом его выводов.

Наблюдая как нормальный, так и патологический рост костей, Вирхов показал, что рост костной ткани во всех случаях сводится к размножению клеток делением. Затем к такому же выводу он пришёл, изучая процесс возникновения и роста различных болезненных новообразований. И тут, как он и полагал, всё дело в чрезмерном или ненормальном размножении клеток, входящих в состав тканей.

Так была поставлена последняя точка в вопросе происхождения клеток. Даже у самых упорных приверженцев теории происхождения клеток из бесструктурного вещества после экспериментов и наблюдений Вирхова не осталось никаких сомнений в том, что клетка может появиться только из другой клетки.

Но научные открытия не исчерпывают деятельность Вирхова. Часто даже в настоящее время приходится слышать, что серьёзная научная работа несовместима с общественной и политической деятельностью. Вся жизнь Вирхова служит блестящим опровержением этой точки зрения. Он отдавал много сил и внимания вопросам общественной медицины, гигиены и санитарии в больницах, школах, рабочих жилищах и принимал деятельное участие в муниципальной и политической жизни Германии.

В молодости Вирхов был настроен революционно. Смело протестовал против правового и политического строя Пруссии, принимал участие в революции 1848 года. Будучи неизменным и деятельным членом партии «свободомыслящих», переименованной впоследствии в партию «прогрессистов», он долго держался на позициях либерализма и боролся с реакционными мероприятиями правительства и самого Бисмарка. Но постепенно вместе с ростом классовых противоречий в Германии его радикализм поблёк. Он всё чаще и чаще настаивал на необходимости реформ, а не революции и открыто выступил против крепнущей немецкой социал-демократии. Этот постепенный отход от убеждений юных лет шёл у Вирхова рука об руку с «попранием» научного мировоззрения. Так, ещё до появления теории Дарвина он высказывал эволюционный взгляд на природу, затем встал на защиту учения Дарвина, а в старости признал «опасным» преподавание дарвинизма в школах.

Популяризация науки входила в число общественных обязанностей Вирхова. Физиологические, гигиенические, общебиологические, научно-философские и медицинские вопросы – вот предметы его общедоступных статей и речей. Всякий, даже специальный вопрос оживал в его изложении, облекаясь в интересные и увлекательные формы. В своей статье, посвящённой лихорадке, он проявил свою всестороннюю образованность, приводя ссылки на историю, мифологию и народные предрассудки и излагая эту тему красивым, лёгким языком.

Дальнейшее развитие цитологии и гистологии шло бок о бок с новыми открытиями в области микроскопической техники. Были разработаны методы окраски тканей, позволившие изучить мельчайшие детали в их строении. Изобретение электронного микроскопа позволило учёным заглянуть в ультраструктурное устройство клетки, а успехи в молекулярной биологии сделали понятными многие механизмы функционирования клеток.

Современный микроскопист в своей оборудованной по последнему слову науки лаборатории может пожать плечами и спросить:

«Как Эренберг и Мейен, Шлейден и Шванн, Валентин и Мюллер сумели сделать так много, несмотря на примитивную технику и буквально нищенское оснащение их лабораторий?»

Бритва, игла, вода, этиловый спирт – вот их орудия производства. Исследуемый образец «обрабатывался» мацерацией. Срезы делались бритвой. Препараты просветлялись скипидаром, фиксировались спиртом или бихроматом калия, сохранялись высушенными между двумя стеклами, не подвергались окраске. Чтобы добиться блестящих результатов при таких трудных условиях работы, Этим учёным нужна была только особая волевая закалка и безграничная любовь к исследованию.