Текст написан иностранным агентом – лицом, проживающим за пределами России (в Канаде). Иллюстрации взяты из открытых источников - если не указано иное, из Википедии.

В этой статье будет немного про компьютерные методы, чуть побольше – про комбинаторику, но в основном – про то, что оба подхода не всесильны и у обоих есть свои ограничения.

Это хорошо видно на примере изучения древних письменностей острова Крит, из которых была дешифрована только одна – наиболее позднее Линейное письмо В (и то не до конца). Что же касается более ранних надписей, то тут есть многочисленные нюансы…

Загадка Миноса

Несколько лет назад в русском переводе Е. Сусловой вышла книга Маргалит Фокс «Тайна лабиринта» - о дешифровке древнейших греческих надписей, записанных не привычным нам греческим алфавитом, а так называемым Линейным письмом В. Письменность эта исчезла вскоре после Троянской войны, и была забыта настолько основательно, что её открытие на рубеже XIX-XX веков оказалось для лингвистов неожиданностью.

Сама по себе цивилизация Крита, заново открытая вместе с письменностью, выглядела совершенно непохожей на то, что до тех пор было известно о Греции. Цивилизацию Крита назвали «минойской» в честь легендарного царя Миноса, по приказу которого был сооружён легендарный Лабиринт Минотавра, из которого смог выбраться лишь герой Тесей при помощи клубка Ариадны. «Минойским» же назвали и язык загадочных надписей.

Собственно, письменностей на Крите было обнаружено «три с половиной». Самой ранней письменностью были иероглифы (на фото выше), внешне выглядевшие как рисунки (несколько сот печатей с исключительно краткими надписями, в одно-два-три слова). Иероглифы встречались в центральной и восточной части Крита, но почему-то отсутствовали в западной.

От них произошло Линейное письмо А (на фото ниже), где от рисунков остались лишь отдалённо напоминающие их контуры, часто с большим трудом сопоставимые с их рисуночными прототипами (если вообще). На нём сохранилось несколько сот кратких текстов в несколько строк на глиняных табличках, сосудах и других предметах. Наиболее многочисленными были надписи на юге; оттуда письмо распространилось сначала по всему Криту, а затем попало на ряд соседних с Критом островов.

Наконец, самым поздним было Линейное письмо В (на фото ниже). Его тексты были не только самыми многочисленными, но были обнаружены и далеко за пределами Крита, в материковой Греции. Увы, все его тексты также были крайне краткими – всего в несколько строк – и по виду представляли собой хозяйственные инвентари, с ясно различимыми и легко дешифрованными цифрами, а также идеограммами (рисуночными условными обозначениями животных, людей, растений и различных товаров).

Почему «три с половиной»? Помимо этих письменностей, было обнаружено еще два текста с совершенно оригинальными знаками, непохожими ни на перечисленные выше, ни на другие письменности мира: Фестский диск и Секира из Аркалохори (о них речь пойдёт отдельно).

Известные к тому времени методы дешифровки, казалось, были бессильны перед минойской загадкой.

К началу ХХ века часть письменностей была дешифрована благодаря билингвам – параллельным текстам, где один из них был выполнен на хорошо известном языке. Так Жан-Франсуа Шампольон дешифровал египетские иероглифы (благодаря Розеттскому камню, где один из текстов был на греческом языке), а Джордж Смит и последователи - слоговую письменность Кипра (оказавшуюся, как вскоре выяснилось, дальней родственницей критской).

Часть была дешифрована более сложным, комбинаторным методом – благодаря понятному контексту. Так в середине XIX века удалось дешифровать персидскую клинопись: Георг Фридрих Гротефенд опирался на зарисовку надписи, структура которой хорошо напоминала известную из более поздней персидской литературы формулу «Царь такой-то, царь царей, сын царя такого-то, Ахеменид». О языке же древних персов можно было косвенно судить и по более поздним (вполне читаемым) персидским текстам раннего Средневековья, и по более ранней по происхождению Авесте.

В обоих случаях удачно истолкованная надпись оказывалась ключом к другим. Если бы дешифровщик отнёсся к дешифровке небрежно, выдал желаемое за действительное – в других надписях той же письменностью чтения знаков неизбежно бы «поплыли», «рассыпались» - составленные из них слова и фразы, скорее всего, не имели бы смысла. И наоборот, подтверждением удачности дешифровки было то, что слова не только успешно складывались во всё новых обнаруженных надписях, неизвестных дешифровщику или недоступных ему, но что на их материале можно было восстановить грамматику и словарь языка, а также (в случае большого хронологического или территориального разброса надписей) этапы его развития и даже диалекты.

Наконец, в самом удачном для дешифровщика случае неизвестная письменность была потомком или вариантом уже известной, дело оставалось лишь за кропотливым анализом того, как знаки одной могли развиться в другую (и получался ли смысл из текстов, прочитанных таким образом). Так, к примеру, расшифровав в конце XIX века аккадскую клинопись Ассирии и Вавилона, исследователи смогли затем прочесть надписи хеттов, урартов, хурритов; над языками этих народов ещё долго пришлось ломать голову, но по крайней мере, половина пути уже была пройдена.

В случае же с «минойскими» надписями исследователи даже не были уверены, что они были написаны на греческом языке. Внешний облик цивилизации Крита радикально отличался не только от античной Греции – не был он похож и на города материковой Греции бронзового века, процветавшие до Троянской войны и обнаруженные примерно тогда же – Микены, Пилос и другие.

Правда, Линейное письмо В использовалось и на Крите, и в материковой Греции – но при этом за надписями в обоих случаях явно стоял один и тот же язык, что видно было из многочисленных совпадений ещё не дешифрованных пока, но зрительно хорошо отождествляемых слов. Не могло ли быть так, что писцы в Греции использовали для текстов язык побеждённой ими цивилизации Крита, так же, как на клинопись Ассирии и Вавилона огромное влияние ещё многие сотни лет после заката шумерской цивилизации оказывал мёртвый шумерский язык, а в средневековой Европе многие столетия после заката Рима большинство текстов писалось мёртвой латынью?

Почти бесполезный ключ на Кипре

«Ёжики давились, плакали, но продолжали лезть на кактус…» Несмотря на явное несходство критской письменности с известными к тому времени, ряд маститых лингвистов упорно, один за другим, пытались «дешифровать» Линейное Б, сравнивая его знаки с хорошо знакомыми им системами письма. В какой-то мере понять их можно: коль скоро язык неизвестен, параллельных текстов нет, давайте хоть выжмем максимум из метода, который хорошо работал во многих других случаях. Увы, смысла в подобном подходе было не больше, чем в сравнении, например, знаков кириллицы Ф и Л с похожими по внешнему виду китайскими иероглифами 中 и 人.

Выше я уже упоминал письменность Кипра, дешифрованную в конце XIX века благодаря длинному параллельному тексту (одна часть на финикийском – дальнем родственнике современного иврита, вторая – как оказалось, на греческом, но не греческим алфавитом, а кипрскими знаками).

Для исследователей письменность Кипра представляла собой необъяснимую аномалию – зачем грекам понадобилась другая письменность, если у них уже был собственный алфавит?

Замечу, что в отличие от древнего Рима, к концу XIX века для европейских исследователей древние греки всё еще во многом были окутаны тайной, в античных источниках трудно было отделить правду от мифа, а что-то пришлось открывать заново. Причина была банальна: если территория Западной Римской империи представляла собой непрерывное культурное пространство, где до самого Нового времени господствовал латинский язык, то греки находились большей частью за пределами этого культурного пространства, под властью сначала Византии, «раскольников» с точки зрения европейских христиан, а потом и вовсе враждебной Османской империи, куда европейцы по доброй воле лишний раз свои носы не совали. Лишь экономический и политический крах османов сделал возможным открытие Трои, Микен, минойской цивилизации, а вскоре уже и толпы туристов рванули в Грецию, чтобы посмотреть на Акрополь, а иные - и прихватить с собой осколок мрамора из его руин.

Внешне отдельные знаки кипрского письма отдалённо напоминали знаки Линейного письма В. Казалось бы, ключ? Увы. Между обеими письменностями существовал пробел по времени примерно в полтысячелетия, за которое форма знаков изменилась почти до неузнаваемости. Если вам кажется, что задача решается легко – попробуйте, не имея промежуточных источников, сопоставить кириллицу, например, с латиницей? А теперь усложним эксперимент - с немецкой готической фрактурой XIX века? А теперь усложним ещё больше – с готическим курсивом хотя бы начала XX века? Я не уверен, что в последнем Вы даже правильно опознаете буквы латиницы, если не знаете немецкий. Даже зная наверняка об общем происхождении кириллицы и различных вариантов латиницы от греческого алфавита, мы видим, что ряд знаков сопоставлению вообще не поддаются, а некоторые выглядят одинаково, но при том оказывается, что их форма совпала случайно, а восходят они к совершенно разным прототипам.

У кипрского письма был предок; как предположительное промежуточное звено между надписями Крита и кипрским, его назвали «кипро-минойским». Увы, тут дело обстояло ещё хуже – от этого письма почти ничего не осталось. И нельзя сказать, что пришли какие-то варвары и всё уничтожили. Дело обстояло проще: и кипро-минойское письмо, и Линейное письмо В были не «народными», не для широкого обихода, а «дворцовыми», и за пределы дворца их знание не распространялось принципиально. Провели годовой учёт, записали нужное на табличках – отлично, пришёл новый год – старые таблички размочили, налепили новых, и пошли считать по новой. Но на Крите и в микенской Греции дворцы, к несчастью для современников, но к радости исследователей, периодически горели, а обожжённые пожаром таблички сохранялись в земле для потомков. А Кипр был своего рода «вечно мирной Швейцарией» бронзового века, очень важным для многих враждующих стран источником меди – потому его почти не затронул даже «бронзовый коллапс», погубивший сначала Трою, а за ней микенскую Грецию, минойский Крит, Хеттское царство, города-государства Палестины и подкосивший мощь древнего Египта. Вот поэтому из «кипро-минойских» текстов за почти тысячелетие сохранились считанные единицы – остальные благополучно размочили и утилизовали писцы, безо всякого злого умысла.

Но вернёмся с Кипра обратно на Крит.

Открыватель Линейного письма В, Артур Эванс, сравнил некоторые его знаки со знаками кипрского письма и даже прочёл, как ему показалось, слово po-lo рядом с рисунком в виде конской головы (а по-гречески πῶλος означало «жеребёнок»). Но едва высказав эту мысль, в следующей же строке отбросил ее: не могли жители минойского Крита быть греками, скорее всего, созвучие было случайно, если он вообще правильно прочел слово.

Сомнения Эванса отчасти имели эгоистическую природу: приятнее было ощущать себя исследователем уникальной "минойской цивилизации", чем всего лишь локального варианта уже известной цивилизации - греческой. Взять, к примеру, уже упомянутый выше Кипр с его собственной уникальной культурой и письменностью - многих ли интересует остров, иначе как популярный курорт?

Кроме того, Эванс, надеясь справиться с дешифровкой сам, намеренно задерживал публикацию обнаруженных на Крите текстов (а после его смерти их публикацию дополнительно задержала война). С текстами Линейным В из материковой Греции дело обстояло не лучше, их публикацию также затруднял ряд причин, связанных с соперничеством между научными школами.

Дешифровка

Ещё при жизни Эванса на письменность обратили внимание два человека по разные стороны Атлантического океана. С одной стороны – старшеклассник Майкл Вентрис, в годы Второй мировой ставший военным лётчиком, а после войны работавший архитектором и уделявший Линейному письму В лишь столько времени, сколько оставалось свободным от работы. С другой – преподавательница древнегреческого языка в Бруклинском колледже Алиса Кобер. Первые шаги в дешифровке сделала Кобер, сумевшая опознать в надписях труднозаметные черты грамматики еще пока не опознанного языка. Но как это ни парадоксально, её знание греческого языка скорее сыграло с ней злую шутку. Как добросовестный исследователь, сталкиваясь в надписях Линейным В с чем-либо, что напоминало греческий язык, она первым делом пыталась удержаться от искушения и проверить, не могло ли это кажущееся сходство иметь иное, не греческое объяснение. Тем более, что ряд её современников уже успели на скорую руку «дешифровать» Линейное В «по-гречески» и были осмеяны коллегами. В результате Кобер успела лишь нащупать ключ, а решительный прорыв совершил Вентрис, к которому она относилась весьма снисходительно.

Кобер обратила внимание на группы слов, где большая часть знаков совпадала, а один-два последних – различались. Поскольку большинство подобных слов, судя по расположенным рядом рисункам-идеограммам, были существительными, Кобер предположила, не могли ли эти конечные знаки быть падежными окончаниями (как в русском: конЬ – конЯ – конЮ – конЕМ и т.п.), или показателями числа (коровА – коровЫ), или же и тем, и другим. Ей даже удалось частично опознать подобные закономерности: например, благодаря рядом стоящим идеограммам в длинной или короткой одежде – некоторые слова мужского и женского рода, а благодаря контексту – даже различить падежи (в списках предметы или люди обычно перечисляются в именительном падеже, а вот если слово находится где-то в середине или конце фразы, то это скорее косвенный падеж).

Для многих слов с повторяющимися окончаниями Кобер сформировала группы с тремя различными вариантами окончаний, где в ряде случаев можно было предположить падеж и/или род. Что это давало для дальнейшей дешифровки?

Исследователи практически не сомневались, что по своему принципу Линейное письмо В было открыто-слоговым, как и уже дешифрованное кипрское (каждый знак представлял собой либо чистый гласный A, I, U и т.д., либо слоги KA, KI, KU и т.п.). Тип письма легко предположить уже из общего количества знаков в нём, а также из того, как быстро в тексте появляются (или перестают появляться) новые знаки. Если отбросить идеограммы и цифры, в Линейном В было около 90 знаков (чуть больше, чем в кипрском) – слишком много для алфавита (один знак – примерно один звук, с оговорками, как в большинстве современных языков), слишком мало для иероглифов (один знак – смысловая морфема или целое слово) и даже для закрыто-слоговой письменности (со слогами типа TAK, TAM, VAM и т.п.), а вот для открыто-слоговой – самое то. Открыто-слоговая письменность – крайне неудобна для записи греческого языка; но не надо забывать, что многие языки не создавали для себя письменность сами, а пользовались чужими, привнесёнными и далеко не всегда удобными – как, например, китайскими иероглифами в Восточной Азии.

Поэтому Кобер логично предположила, что если речь идёт о падежных окончаниях и/или показателях числа, то с большой вероятностью, знаки в этих окончаниях могут иметь общий согласный, но разные гласные (например, те же KA, KI, KU и т.п.). Она даже высказала в своих заметках верные предположения о звучании некоторых серий, опираясь на сходство отдельных знаков с кипрским письмом.

Увы, прожила она не очень долго, и большую часть сил в последние годы потратила на титанический труд по подготовке к печати многих неопубликованных критских надписей (причём не столько интересовавшего её Линейного В, а куда более скудно представленного Линейного А, где указанные "тройки" уже не обнаруживались, и за которым, видимо, стоял иной язык). Но отказаться от изнурительной редакторской работы ей тоже было непросто – это был своего рода «бартер» за её доступ к текстам табличек, многие из которых ещё лежали в запасниках и не были опубликованы. В последние годы её подкосила неизлечимая болезнь (видимо, рак), так что на этих тройках существительных с чередующимися окончаниями её работа и оборвалась.

Вентрис, ознакомившись с «тройками Кобер» по её статье, продолжил работу в том же направлении, но вёл себя гораздо смелее. Серьёзные исследователи до поры до времени воспринимали его не слишком всерьёз, хотя и благожелательно, а потому и не донимали его, в отличие от Кобер, обсуждением «мелочей», на которые он всё равно не знал ответа (впрочем, и Кобер не знала, но как специалист, считала долгом оказать уважение коллеге и ответить длинным письмом на письмо). Кроме того, Вентрис не ограничился тройками Кобер (хотя они и выглядели как наиболее надёжно обоснованные случаи серий «согласный+гласный»), а обратил внимание и на другие случаи чередования конечных знаков, которые сложно было объяснить в рамках гипотезы о падеже-роде-числе, но можно было по крайней мере взять на заметку. Так постепенно выстроилась таблица, где по горизонтали располагались знаки, где вероятно, совпадал согласный (KA – KE – KI и т.п.), а по вертикали – гласный (I – KI – TI – PI).

Около 10-15 знаков Линейного В можно было сопоставить со знаками уже дешифрованного кипрского письма (форма остальных слишком изменилась, а промежуточные формы не были известны). И хотя сходство было слишком зыбким, Вентрис обратил внимание, что зачастую схожие с кипрскими знаки Линейного В располагались на одной горизонтали в случае общего согласного, или на одной вертикали – в случае общего гласного (PO – TO, PA – TA и т.п.)

Прорывом для Вентриса стала деталь, ускользнувшая от внимания Кобер: в группах табличек, найденных в тех или иных городах, в заголовках, в одних и тех же позициях, встречались характерные уникальные слова (в одном городе – одно, в другом – другое); что, если это были названия городов? В названиях городов KO-NO-SO (Кносс), A-MI-NI-SO (Амнис), TU-RI-SO (Тилисс) последний слог совпадал; похоже было, что гипотеза оказалась верной, а значения знаков можно было подставить в новые слова.

Вентрис не знал древнегреческий столь основательно, как Кобер, но он учил его в гимназии. Подставляя знаки из таблицы в тексты, он довольно быстро обратил внимание на сходство слов с греческими. Он прекрасно отдавал себе отчёт, что даже если он действительно прочитал знаки правильно (что пока не было очевидно), сходство с греческим может быть мнимым; мало ли в языках мира слов, которые звучат сходным образом, как русское «щит» и английское shit. Но таблички, как уже упоминалось выше, были текстами с хорошо ясным контекстом; чаще всего это были однородные списки (где-то питание, где-то вооружение, где-то утварь, где-то списки людей) – и трудно было объяснить простой случайностью то, что в каждом списке прочитанные им слова обычно относились к одной и той же категории.

Знаний греческого, которыми обладал Вентрис, явно недоставало для завершения дешифровки, а некоторые детали, казалось, даже противоречили тому, что он вынес из гимназии. Воспользовавшись любезным предложением, Вентрис выступил на радио с коротким сообщением о своём методе и результатах. Вскоре с предложением о помощи к нему обратился молодой лингвист, специалист по древнегреческому языку Джон Чедвик (слышавший о Вентрисе от своего научного руководителя и ранее, но не представлявший себе, насколько далеко тот продвинулся). Помощь пришла как нельзя кстати – Вентрис трезво понимал, что достиг потолка своих возможностей. Чедвик же довёл дешифровку до логического завершения; он опознал диалект греческого языка, на котором были написаны надписи, и справился с архаизмами, которые не входили в гимназическую программу и требовали основательных знаний не только греческого, но и сравнительного языкознания в целом.

Вскоре последовала новая радостная новость: публикация текстов из ещё одного недавно раскопанного города бронзового века, Пилоса, ранее лежавших в запасниках и недоступных исследователям. Когда открыватель табличек Карл Блеген подставил в них чтения, предложенные Вентрисом и Чедвиком – тексты зазвучали осмысленно. Более того, в ряде случаев дополнительными доказательствами были идеограммы рядом с прочитанными словами (например, рядом со словом «треножник» как раз и был изображён треножник).

Вентрис трагически погиб вскоре после публикации результатов дешифровки, но основанная им и Чедвиком дисциплина микенология (изучение греческих текстов в эпоху до Троянской войны, когда Микены были главным из городов) активно развивается до сих пор.

После дешифровки

На этой радостной ноте и завершается книга Фокс. О дешифровке Линейного В на русском языке опубликованы и другие книги – как популярные, так и специальные. Остаётся только сожалеть, что в бывшем СССР и постсоветских странах надписями Крита и Кипра профессионально занимались очень немногие (в России - академик Н. Н. Казанский и его супруга В. П. Казанскене, составившие предметно-понятийный словарь микенского греческого диалекта, и другие; в Украине - пионер советской микенологии С. Я. Лурье и его ученик С. Я. Шарыпкин), а их исследования были буквально каплей в море мировой микенологии, и часто даже не цитировались – не из-за злобной предвзятости, просто кто же будет специально следить за публикациями на малопопулярном русском языке, когда масса исследований по письменностям Крита и микенской эпохи публиковалась на общедоступном английском (журналы Minos, Kadmos, альманах Do-so-mo и др. + множество монографий и сборников), ну в крайнем случае – на немецком или французском?

Казалось бы, письменность дешифрована, о чём можно говорить дальше? Проблема в том, что более чем полвека спустя даже по поводу Линейного письма В осталось немало открытых вопросов. В основном речь идёт о «частностях», которые уже не принесут исследователям столько лавров, как прорыв в дешифровке, но которые, тем не менее, в случае разгадки открывают малопонятные ранее страницы прошлого.

Ну и кроме того, мы с Вами упомянули выше другие письменности: иероглифы, Линейное А, кипро-минойское. Как обстоят дела с ними? Насколько дешифровка Кобер-Вентриса-Чедвика позволила продвинуться в их понимании, что именно осталось непонятным, и не помогут ли здесь современные методы компьютерной лингвистики, неизвестные полвека назад?

Об этом будет следующая часть статьи.

P.S. Если в отдельных местах статьи обнаружите некоторое сходство со статьёй Википедии о Линейном письме В, то именно я её в своё время создал и часто правил.