Своими программами Ли Холлоуэй заложил основы компании Cloudflare, специализирующейся на интернет-безопасности. Но со временем он стал апатичным, непредсказуемым, отдалился от всех – и долгое время никто не мог понять, что с ним произошло.

В пятницу 13 сентября 2019 года Мэтью Принс и Мишель Зэтлин, сооснователи компании Cloudflare из Сан-Франциско, занимающейся интернет-безопасностью, стояли на узком мраморном балконе, с которого открывался вид на Нью-Йоркскую фондовую биржу. Стайка директоров компании сгрудилась рядом с Принсом, готовая вести вслух обратный отсчёт. «Громче! Громче! – призывал их Принс. – Пять! Четыре! Три!..» Ровно в 9:30 основатели потянулись к знаменитому колоколу биржи, знаменующему начало торгового дня, а также – выход их 10-летней компании на биржу. Так они изменили свою жизнь и сорвали куш. В тот момент они обогатились на миллионы долларов.

Более сотни сотрудников и инвесторов, стоявших внизу на первом этаже, разразились радостными криками, а их поднятые телефоны фотографировали происходящее. Кристин Холлоуэй, сотрудник №11, подняла взгляд на балкон, сделала несколько фотографий, а потом отправила их через мессенджер своему мужу, Ли Холлоуэю, третьему сооснователю компании. Он в это время находился дома, в Калифорнии. Периодически чьё-нибудь знакомое лицо выныривало из толпы, чтобы сказать ей: «Ли должен был быть здесь».



В ранние годы Cloudflare, Ли Холлоуэй работал гением по найму: человеком, способным часами концентрироваться на задаче, изливая с кончиков пальцев потоки кода, пока в его наушниках гремел дэт-метал. Он был главным архитектором с идеями, превратившими набросок, сделанный буквально на салфетке, в техногиганта с 1200 сотрудниками и 83 000 клиентов. Он заложил основы системы, обрабатывающей на текущий момент более 10% всех интернет-запросов и блокирующей миллиарды киберугроз ежедневно. Большая часть задуманной им архитектуры до сих пор в строю.

Но за несколько лет до выхода на биржу его поведение начало меняться. Он потерял интерес к коллегам и проектам. Во время встреч не обращал внимания на происходящее. Его коллеги замечали, как он становился менее сговорчивым и более агрессивным, сопротивлялся чужим идеям, игнорировал обратную связь.

Грубость Ли сбила с толку его старых друзей. Он посвятил всю свою жизнь Cloudflare, и один раз даже пообещал не стричься до тех пор, пока веб-трафик его сайта не превзойдёт трафик Yahoo (на это потребовалось несколько месяцев и 10 см волос). Он всегда был добродушным, с удовольствием помогал своим коллегам и обедал с ними вместе. На вечеринке в честь дня рождения Зэтлин он очаровал группу детей, развлекая их историями о радостях программирования. Ли казался просто несовместимым с такими вещами, как ссоры.

Он постепенно становился всё более непредсказуемым. Некоторые коллеги удивились, когда Ли развёлся с первой женой и вскоре сошёлся с одной из коллег. Они решили, что его успех и богатство ударили ему в голову. «Мы все просто решили, что он заработал кучу денег, женился на новой девушке, — говорит Принс. – Что он переосмыслил свою жизнь и стал козлом».

Близкие к нему люди чувствовали, как он их отторгает. Они думали, что он решил избавиться от прошлого. Но на самом деле он такого решения не принимал. За следующие несколько лет Ли всё сильнее менялся и постепенно превратился в человека, которого ближайшие люди просто не могли узнать. И на поиски причины таких изменений ушло несколько лет – а результаты поисков заставили его семью столкнуться с сложнейшими вопросами о том, что такое личность.

На первом этаже биржи тем сентябрьским утром младший брат Ли, Аларик, всё утро находился в состоянии тихой паники. Он снимал селфи с первыми сотрудниками компании, и отправлял снимки через мессенджер своему брату. Аларик не работал на Cloudflare, и мало кого там знал. Однако его тёмные волосы ложились на лоб точно так же, как у его брата, а на вытянутом лице треугольной формы располагались такие же тёмные глаза и оливковая кожа. «Это было очень странно, — говорит Аларик. – Люди смотрели на меня так, будто они меня знают».

В доме у своих родителей в Сан-Хосе, 38-летний Ли не находил себе места. Он ходил по комнатам и коридорам дома площадью в 140 кв. м. по кругу, который он протоптал с тех пор, как переехал к ним два года назад. Он не разговаривал. Его родители смотрели телевизор, и подзывали его каждый раз, когда видели на экране Принса или Зэтлин.

Позже он воспользовался семейной телеприставкой, чтобы поискать на YouTube видео, посвящённые Cloudflare. Затем возобновил свой круг: ходил по комнатам, бубнил что-то себе под нос, ел орехи кешью.


Ли Холлоуэй проводит время со своим младшим сыном у себя в доме на центральном побережье Калифорнии

* * *

Что делает вас уникальной личностью? Такой вопрос относится к самой сути личности, к тому, что делает нас уникальными в этой вселенной. Противоположный вопрос поднимает философскую дилемму другого рода: если человек не в себе, то кто он такой?

Бесчисленные философы пытались разбить это неуловимое яйцо. В XVII веке Джон Локк приравнял личность к памяти человека, а воспоминания – к нити, соединяющей его прошлое с настоящим. Интуитивно такая точка зрения кажется весьма удобной: ведь большинство из нас воспринимает непрерывное существование именно при помощи памяти. Однако память ненадёжна. В 1970-х признанный философ Дерек Парфит переделал идею Локка, и утверждал, что индивидуальность появляется благодаря более сложному процессу – восприятию психологической связанности, растянутой во времени. Он предположил, что целый набор умственных явлений – память, намерения, верования, и так далее – изготавливают те цепи, что связывают нас с нашей личностью в прошлом. У сегодняшнего человека множество психологических состояний совпадает с состояниями того же человека вчера. Вчерашний человек имеет сходное пересечение с тем же человеком два дня назад. Каждое воспоминание или верование – это цепочка, тянущаяся назад во времени, и скрепляющая личность перед лицом неизбежных изменений.

Суть получается в том, что каждый человек является самим собой потому, что изо дня в день не меняются его бесчисленные умственные особенности, удерживающие его личность от изменения с течением времени. Это менее строгое определение, чем старое определение души, и оно не даёт чёткого порога, пересекая который личность ломается. Она не говорит о том, сколько психологических цепей можно потерять до того, как вы перестанете быть собой. Нейробиология также даёт лишь частичный ответ на то, что делает человека уникальным.

Нейросети кодируют наши умственные особенности, формирующие фундамент поведения. Стимул проникает в мозг, электрохимические сигналы проносятся по вашим нейронам, приводя к действию: обнять друга. Сидеть и размышлять. Посмотреть на солнце и улыбнуться. Потеря нескольких клеток мозга не представляет большой беды; сети достаточно устойчивы для того, чтобы сохранять поведение человека и его самоощущение.

Но не всегда. Если определённым образом повлиять на это биологическое желе, то структура личности продемонстрирует свою хрупкость.

Личность Ли сохранялась десятилетиями – а потом перестала это делать.

С ранних лет он мог удержать в голове раскидистые структуры. Он вырос в 1990-х в Купертино, где отец Ли работал в компании Apple, вследствие чего сын имел доступ к новейшим компьютерам. Ли часто рубился с братом в компьютерные игры. Среди друзей он слыл игроком-легендой: он оценивал сложные ситуации, менял стратегии и выигрывал матч за матчем. И такое было не только в видеоиграх. Его друг детства Джастин Пауэлл вспоминает, как Ли с улицы пришёл на турнир шахматного клуба средней школы. Он не состоял в этом клубе, но победил в турнире. Ему удавалось не превратиться в несносного человека, поскольку он выражал своё хитроумие через саркастические комментарии. «Смотреть с ним фильм было всё равно, что смотреть очередную серию ''Таинственного театра 3000 года'', — говорит Пауэлл [американское комедийное шоу, где персонажи язвительно комментируют худшие фантастические фильмы 1950-х и 1960-х годов / прим. перев.]. – Само его присутствие побуждало тебя к попыткам не отставать от его полёта мыслей».

Ли с друзьями частенько таскали компьютеры друг к другу домой, чтобы вместе играть в игры. Вскоре он заинтересовался компьютерами как таковыми и начал изучать информатику – сначала в старших классах, потом в местном общественном колледже и в Калифорнийском университете в Санта-Крузе, где цепочка маловероятных событий соединила его с Мэтью Принсом.

Тогда Принс был молодым предпринимателем, носившимся с идеей антиспам-программы. В Калифорнийском университете в Санта-Круз он познакомился с профессором информатики Артуром Келлером. Келлер со студентами уже работал над очень похожей концепцией. Принс и Келлер договорились о совместном патенте со студентами Келлера. Одним из них был Ли, и Принс сразу же нанял его. «Я не представлял, что этот учебный проект может превратиться во что-то гораздо большее», — позднее сказал Ли в видеоинтервью с группой Founderly.



Принс основал компанию Unspam Technologies в Парк-Сити, Юта, в паре километров от скопления холмов, на которых он мог предаваться своей страсти, горным лыжам. Ли переехал в подвал к Принсу, и сначала работал за еду и жильё. Однако вскоре Ли и другим программистам Unspam стало скучно, они начали запускать сторонние проекты, среди которых был и Project Honey Pot, отслеживающий спамеров, просеивающих сеть в поисках информации. И это всё, что он делал – собирал и публиковал данные спамеров, но он никак не мешал их деятельности. Однако этот проект быстро набрал базу поклонников.

В 2007 Принс уехал из Юты, поступив в Гарвардскую бизнес-школу, а Ли переехал в Калифорнию к своей девушке, Александре Кэри. Они познакомились студентами, когда она была помощником учителя курса компьютерной архитектуры. Ли на том курсе часто баловался, и однажды накарябал какие-то детские каракули на плёнках для проектора. Александру это рассмешило, однако их отношения начали развиваться только по окончанию колледжа. Они жили в разных городах, но стали сближаться благодаря многопользовательской видеоигре Savage и встроенному в неё чату. Когда Ли уезжал из Юты, им показалось естественным, что он переедет к Александре. Они поженились в 2008.

Ли и Принс работали в Unspam удалённо, каждый из своего города, и когда Принс заканчивал бизнес-школу, Ли позвонил ему, чтобы сообщить о тех предложениях работы, которые он рассматривал. Принс вместо этого сделал ему другое, смелое предложение: они с его сокурсницей, Мишель Зэтлин, придумали идею для стартапа, которая, вроде бы, имела большой потенциал. Что если им расширить Project Honey Pot так, чтобы он не только распознавал спамеров и хакеров, но и отражал их атаки? Они планировали создать большую сеть серверов по всему миру, убедить владельцев веб-сайтов перенаправить их трафик через эти сервера, и собирать достаточно данных, чтобы различать злонамеренные и обычные запросы. Такая система могла бы помочь остановить даже крупнейшие атаки на отказ в обслуживании [Denial of Service или DoS-атака]. Но Принсу требовался сооснователь-технарь, и его сотрудник, который намеревался вот-вот уволиться, был его главным кандидатом.

Принс говорил почти час. В конце этой речи на стороне Ли воцарилось молчание. «Я сказал что-то типа ’Ты всё ещё здесь?’ – вспоминает Принс. – И он ответил: Да, это должно сработать, давай попробуем». Так всё и началось.

Они набросали демку, и в конце 2009 года получили инвестиций на сумму более $2 млн от двух фирм, занимающихся венчурными вложениями. Этого было достаточно, чтобы снять офис, переделанный из двухкомнатной квартиры, располагавшийся над маникюрным салоном в Пало-Альто, где они могли начать активно развивать свою идею. Ли ежедневно появлялся в офисе в одних и тех же джинсах Calvin Klein, кожаном пиджаке и вязаной шапочке, таща под мышкой гигантский ноутбук ThinkPad, прозванный им «Зверь». «У нас была общая идея, — говорит Зэтлин. – И Ли был её архитектором. Он был одержим ею».

В следующем году Принс добился участия в соревновании TechCrunch Disrupt, в котором стартапы бились за возможность получить инвестиции. С приближением соревнования Принс и Зэтлин всё сильнее волновались. Ли пропустил много рабочих дней из-за мигреней. Казалось, что он даже не приблизился к завершению демо-версии. Когда день соревнования наступил, Принс и Зэтлин вышли на сцену, молясь, что представляемая ими программа реально будет работать.

Принс начал свою презентацию. «Меня зовут Мэтью Принс, это Мишель Зэтлин, а на заднем плане находится Ли Холлоуэй. Мы трое – сооснователи Cloudflare», рассказывал он, тыкая пальцем вверх. Ли в это время находился за кулисами, лихорадочно исправляя ошибки из длинного списка. Запустив программу, Принс задержал дыхание, и она волшебным образом заработала. На самом деле. Спустя час после выхода на сцену, Cloudflare получила 1000 новых клиентов, удвоив свою клиентскую базу.

В соревновании Disrupt они заняли второе место. «В следующие пару недель практически мифические фигуры из мира венчурных инвестиций, о которых мы слышали и читали статьи, звонили нам», — говорит Принс. Под этим грузом свалившегося на них внимания Принс, Холлоуэй и один из первых сотрудников Шри Рао, постоянно вносили исправления в программу, чтобы система не развалилась. «Мы запустили её в сентябре, и за месяц уже обслуживали 10 000 веб-сайтов, — сказал Ли в интервью Founderly. – Если б я знал, мы бы приспособили под это восемь дата-центров, а не пять».

На волне роста количества клиентов ещё один из первых программистов компании, Йен Пай, притащил в офис тостер, засунул в него Arduino и подключил к сети. Как только какой-нибудь новый веб-сайт подписывался на услуги Cloudflare, тостер играл музычку, сочинённую Паем. «Это было ужасно с точки зрения безопасности, — говорит Пай. – Но что бы они сделали – взломали наш тостер?» Тостер простоял в офисе две недели, а потом он стал играть музыку слишком часто и раздражать всех, поэтому его отключили.

Cloudflare росла очень быстро, и Ли работал подолгу, иногда из своего дома в Санта-Круз. У них с Александрой появился сын. В первые месяцы его жизни Ли и Александра ещё находили время для того, чтобы вместе поиграть в видеоигры. Александра вспоминает, как разозлилась, когда Ли экспроприировал подушку для кормления грудью, начав подкладывать её себе под голову, сидя за компьютером. Раз в неделю к нему приходили его старые друзья, поиграть в настольную версию «Игры престолов» или в многопользовательскую игру Team Fortress 2. Александра сконцентрировалась на ребёнке, но не забывала обеспечивать едой и игроков. «Я делала это ради него», — говорит она.

В районе 2011 года она начала замечать, что Ли стал отдаляться от неё и формировать странные новые привычки. Например, он больше времени спал. После особо долгих рабочих дней он входил в дверь, разувался и падал спать прямо на пол. Иногда их кошка сворачивалась клубком у него на груди. Их сын, которому ещё не было и двух лет, карабкался через него, тщетно пытаясь разбудить, чтобы поиграть.

Ли отказывался ходить на вечеринки, куда его приглашали. Александра стала ходить на свадьбы их общих друзей в одиночестве. Ей было неприятно, что у всех вокруг есть пара, а стул рядом с ней оставался пустым. Дома она могла приготовить обед, после чего Ли, взглянув на него, сообщал, что он закажет пиццу. Во время недельной семейной поездки во Францию он три дня провёл, отсыпаясь в комнате отеля. «Я говорила: Что происходит, мы ведь собирались сходить туда-то, ты идёшь?» – говорит Александра. Он же утверждал, что слишком устал. Она заканчивала подготовки к диплому, одновременно справляясь с уходом за ребёнком, поэтому и она тоже уставала. Александра умоляла его сходить к врачу и упрашивала поиграть с сыном, но его это не интересовало. «Через какое-то время ты просто начинаешь привыкать к тому, с каким человеком живёшь», — говорит она.

В 2012 году Александра сказала ему, что собирается проходить интернатуру в Южной
Калифорнии в НАСА, и планирует забрать сына с собой. По её словам, в ответ он спокойно попросил её о разводе перед уездом. «Я была раздавлена. Я сказала: Может, не стоит так поступать, — вспоминает она. – Он сказал: нет, стоит».

Когда Ли сказал Принсу и Зэтлин о разводе, они сообщили ему, что шокированы этим фактом и принесли свои соболезнования, однако Ли, казалось, едва замечал происходящее. Принсу и Зэтлин его поведение показалось чрезвычайно странным. Однако они всё равно придумали ему объяснение. Взаимоотношения прекращаются по многим причинам. Александра и Ли поженились в молодом возрасте, много работали – возможно, они просто разошлись в стороны. Кроме того, в работе Ли преуспевал, поэтому они не стали на него давить.


Ли, и его сооснователи Cloudflare, Мишель Зэтлин и Мэтью Принс, на вечеринке в 2011 году

Через несколько месяцев после того, как Александра уехала, Ли сидел за столом вместе с парочкой коллег, включая и Кристин Тарр, занимавшейся в Cloudflare коммуникациями. Она как раз недавно опубликовала в блоге компании пост с описанием того, как пользователи сервиса могут включить у себя двухфакторную аутентификацию. Ли повернулся к ней и сказал: «Прочёл твой пост в блоге. Очень хорошо получилось». Её друг обратил на это внимание, и подтрунивая, сказал: Ли с тобой флиртует!

Ли и Кристин начали больше времени проводить вместе. На одном из первых свиданий Ли повёл её на концерт своей любимой шведской метал-группы Opeth. Он привил ей интерес к баскетболу и они стали рьяными болельщиками команды Golden State Warriors, и смотрели всех их игры. Кристин привнесла в эти отношения свои интересы и энергичность. Она убедила его поменять старую униформу «джинсы и кожаный пиджак» на более модные футболки из Rag & Bone. Он всё равно продолжал носить вязаные шапки и худи, но теперь он покупал их в Lululemon, где Кристин, фанатка бега, подрабатывала по выходным в качестве представителя бренда. Иногда он отказывался вылезать из постели или ссылался на головную боль; Кристин в ответ подписывала его на забеги на 5 км и уговаривала тренироваться. Их коллеги удивлялись тому, насколько спортивным стал их ведущий инженер.

Через несколько месяцев они съехались. Она таскала его с собой во всякие походы, отрывала от компьютера и любимых видеоигр. Они занимались тюбингом на реке Траки. Они бесконечно играли в настольные игры «Бэнг!» и «Колонизаторы» с любителями настолок с работы. Они оба были близорукими, поэтому притворялись кротами, уютно устраивающимися в своём доме-норе. С ростом благосостояния они обновляли место жительства, от норы-дыры к норе-башне, а потом и к норе-террасе. Они придумали роли животных и для своих друзей; Принс был мангустом, а другой директор – лебедем. В мае 2014 года Кристин ушла из Cloudflare, а на следующий день они поехали в отпуск в Италию. В Риме они обручились.

На работе Ли до сих пор оставался лучшим программистом. В конце лета 2014 года он занялся проектом, заслужившим Cloudflare первую порцию её интернет-славы: компания начала бесплатно шифровать сайты (пока шифрование сайтов компаний не является стандартным).

Ли согласился написать необходимое ПО к концу сентября. По мере приближения дедлайна Принс приставал к Ли с вопросами, но тот лишь отмахивался. Затем накануне планировавшегося выхода новой системы он натянул капюшон поглубже на голову, надел наушники и сел печатать код.

Это было воскресенье, но в офисе было полно людей, ожидавших кто анонса выхода программы, кто – доставки еды и кофе. Однако главным событием был рабочий процесс Ли. «И он сидит, печатает и печатает, и никто, по-моему, не посмел бы его отвлечь», — говорит Джон Грэхем-Камминг, работавший тогда программистом, а сегодня – техническим директором Cloudflare. «Капюшон на голове, он в потоке, он практически занимается чем-то вроде нейрохирургии».

Затем поздно вечером Ли встал. Объявил, что закончил работу, и ушёл. «Всё произошло так: вжж-вжж, клик-клик, я закончил!» — говорит Грэхем-Камминг.

Другие инженеры сразу начали критически анализировать его код. К утру процесс отлова багов шёл по полной. Гамбит сработал, и у всех текущих клиентов компании внезапно включилось шифрование. Это был момент гордости. Грэхем-Камминг говорит: «Размер зашифрованного интернета удвоился за ночь».


Ли со своей женой, Кристин Холлоуэй, в отпуске в Риме в 2014-м. Через несколько часов после этого кадра он сделал ей предложение.

По мере подготовки к свадьбе Ли решил разобраться с давно игнорируемой им проблемой со здоровьем. У Ли был врождённый порок сердца, недостаточность аортального клапана, и некоторые врачи считали его одной из причин головных болей. «Можно было услышать этот дефект, если приложить ухо к его груди, — говорит Кристин. – Мы называли это чавкающим сердцем». Мнение врачей по поводу серьёзности недуга разделилось, но в январе 2015 года стэнфордский хирург настоял на немедленной операции. Ли перенёс шестичасовую процедуру. Лёжа на больничной койке, он записал для своего сына видео: «Люблю тебя! Скоро увижусь с тобой, и у меня будет новенькое сердце!» Он улыбнулся и помахал рукой в конце записи.

Сегодня Кристин считает эту операцию поворотом к худшему. Сердце Ли укрепилось, однако разум так и не восстановился. Он постоянно спал. Он взял на работе отпуск на время операции, но потом продлил его на месяц, потом ещё на один, и вернулся в офис только в конце весны.

В июне они поженились на Гавайях, в присутствии целой толпы друзей и родственников. Кристин заметила его подавленность – будто кто-то смыл все цвета с его личности. Принс тоже это заметил, однако приписал всё медленному восстановлению после операции.

Вскоре после этого Ли и Кристин поехали в Европу, провели несколько дней во Франции, прямо как Ли с Александрой за несколько лет до этого. Кристин первый раз была в Париже, и с восторгом стремилась изучить этот город. Однако в итоге ей пришлось делать это в одиночку, поскольку Ли целыми днями спал в номере отеля. «Это так странно», — вспоминает Кристин свои мысли. Во время поездки в Италию он с большой активностью вылезал из постели, ходил по музеям и кафе, гулял. Она была озадачена, но его поведению постоянно находились объяснения – то в связи с мигренями, то в связи с его пороком сердца.

В офисе работать с ним становилось всё труднее. Он срывался на людях, а на встречах мог отстраниться от происходящего и играть на телефоне. На одной встрече Принс написал ему текстовое сообщение: «Ты что, играешь в игру? Люди всё видят». И затем: «Поведение, недостойное лидера».

Принс и Зэтлин обратились к нему с претензиями по поводу его поведения, и он пообещал исправиться. Но его реакция казалась какой-то отстранённой. «Мы удивлялись, почему он такой отрешённый? Почему ему всё равно?» – вспоминает Зэтлин. Она решила, что он сгорел на работе. И всё равно, это было неприятно – казалось, Ли решил порвать с ними. Она изучила истории разругавшихся создателей стартапов, и то, как связанная с этими разрывами неразбериха часто приводила к закрытию компаний. «И я подумала, что, наверное, вот так это и воспринимается изнутри».

Они планомерно пытались улучшить работу своего друга. Раз в неделю Зэтлин и Принс пытались достучаться до него. Но ничего не помогало. «Несколько лет подряд, — говорит Принс, — я места себе не находил из-за того, что моя лояльность к этому человеку сталкивалась с тем, что он становился всё большим козлом».

В итоге в 2016 году они решили, что Ли стоит уйти из компании. «А он просто сказал нечто вроде: ага, всё верно», — говорит Принс. В июле они закатили ему прощальную вечеринку. Принс поблагодарил его в прощальной речи, в то время, как слёзы струились по его щекам. Ли стоял рядом с ним с банкой пива и лёгкой улыбкой на лице.


Ли (в центре) в окружении родственников в День Благодарения в 2016 году; слева направо: его брат Аларик, жена Кристин, его старший сын, его мать Кэти, его младший сын и его отец Рендон.

Теперь, оставшись без работы, Ли постоянно спал. Кристин была на седьмом месяце беременности, и они согласились, что после родов за ребёнком будет ухаживать Ли, по крайней мере, пока он не решит, чем заняться далее. А пока они собирались жить на сбережения и зарплату Кристин с её новой работы в технологической компании.

Однако действия Ли становились всё более странными. Он смотрел «Один дома» несколько вечеров подряд. Он весь день ходил в вязаной шапочке, всё ниже натягивая её на голову. Во время родов Ли большую часть двухдневного процесса проспал – сначала дома, а потом и в больнице. Проснувшись, он стал настаивать, против воли Кристин, на отмене эпидуральной анестезии, из-за чего разругался с одним из докторов. Мать Кристин говорит, что после родов доктор отвела её в сторону и сказала, что никогда не видела, чтобы будущий отец так себя вёл. Кристин выразила Ли недовольство его поведением, и он пообещал исправиться.

Но во время головокружительных первых месяцев родительских забот он не смог этого сделать. Он постоянно спал. Иногда после того, как Кристин приготовила ему ужин, он отказывался от него и заказывал себе буррито. «Я думала – что происходит? — говорит Кристин. – Всё казалось очень странным и выходящим из-под контроля».

Смущённая отсутствием у Ли интереса к сыну, она решила притвориться нормальной парой. Когда ей не удалось убедить его заниматься с сыном, она решила удовольствоваться иллюзией этого. Когда Ли лежал на диване, она могла принести ему младенца, и делать фотографии происходящего на телефон. Она сюсюкалась с младенцем, пока Ли с ним возился. Однако уделив ему не больше минуты отцовского обожания, он вдруг передавал его Кристин обратно.

Она пыталась понять, что происходит у него в голове, а он продолжал повторять, «Я исправлюсь». И схожесть его ответов показалась ей механической. Было странно смотреть, как он теперь прикасался к каждому дереву, мимо которых они проходили. «В глубине души, я, наверное, понимала, что что-то не так», — говорит Кристин. Она думала, что у него мог возникнуть посттравматическое стрессовое расстройство после операции, или что у него мог случиться очередной приступ депрессии. Она упрашивала его пойти с ней к психологу. И только когда она уже готовилась вернуться на работу и пригрозила Ли, что бросит его, Ли согласился.

На приёме у семейного психолога Кристин в открытую плакала и говорила о том, что её мужа не интересует их ребёнок. «А Ли вёл себя никак», — вспоминает она, и ей было непонятно, почему он не пытается её утешить. Внезапно он встал, объявил, что забыл вернуть ключ от туалета на место, и вышел из комнаты, чтобы сделать это, вернувшись через несколько минут.

По окончанию декретного отпуска Кристин наняла няню и вновь пошла работать, однако её беспокойство постоянно росло. Она начала встречаться со всеми докторами, о которых только могла подумать, в то время, как Ли проводил дни в постели. «И вот я упрашивала его вылезти из постели, сесть в машину, и старалась при этом убедиться, что сын будет с няней, а на работе меня кто-нибудь подменит», а потом таскала его от одного врача к другому. «И так продолжалось три месяца».

В середине марта 2017 года Кристин и Ли посетили невролога, чтобы узнать результаты МРТ мозга. Кристин показалось, что изначально невролог скептически отнеслась к её беспокойству. Ли был молод, здоров и общителен.

Но на МРТ была совершенно другая картина – невролог сообщила, что обнаружила атрофию мозга, не соответствующую возрасту пациента. Кристин попросила объяснить, что это значит, и доктор сказала, что это какое-то нейродегенеративное заболевание, но для постановки точного диагноза потребуется провести больше тестов. Один из докторов предложил им обратиться в Центр памяти и старения в Калифорнийском университете в Сан-Франциско.

Вечером Кристин начала активно искать информацию. Она зашла на веб-сайт центра и начала читать описание болезней, связанных с атрофией мозга. Она сразу поняла, что невролог была права. И тут же увидела их будущее: болезнь убьёт её мужа.

Она вспоминает, как сидела вечером со своим сыном. «До того момента у меня была надежда. У нас были ресурсы, лучшие доктора, я могла его даже на самолёте отправить в какую-нибудь клинику, — говорит она. – Но попасть в ситуацию, когда ничего нельзя сделать… Это ужасно». На следующий день она уволилась.

Через несколько недель Кристин и Ли, их родители и Аларик собрались в переговорной на кампусе университета на встречу с консилиумом врачей. «Знаете ли вы, зачем вы здесь? – спросил ведущий невролог Ли. Он ответил: — Это всё организовала моя жена».

«Вы знаете, что больны?»

«У меня часто болит голова, — сказал он. – И ещё мне делали операцию на сердце».

Неврологи вынесли вердикт. У него был классический случай лобно-височной деменции (ЛВД) – точнее, поведенческий вариант этого заболевания. Оно поражает сеть участков мозга, которые иногда описывают, как основу личности. С прогрессированием патологического заболевания оно делало из Ли совершенно другого человека.

ЛВД – это целое скопление нейродегенеративных заболеваний, влияющих на поведение или речь человека, но не затрагивающих, по большей части его память — по крайней мере, на ранних этапах. В отличие от болезни Альцгеймера, ЛВД известна гораздо меньше. Это редкое заболевание, которым страдает один человек из 5000, хотя многие изучающие его неврологи считают, что этот диагноз ставят реже, чем стоило бы. Известно, что у людей в возрасте до 60 лет это самая распространённая форма деменции. Однако поскольку Ли было чуть больше тридцати, этот случай был необычным. Для некоторых пациентов вероятной причиной болезни становятся генетические мутации, и у некоторых из них нейродегенеративным заболеваниям были подвержены члены семьи. Однако в своих исследованиях неврологи так и не смогли найти ни одной причины возникновения болезни у Ли.

Но вне зависимости от её причин, прогноз неутешителен. Лекарства не существует. Доктора Ли предупредили, что симптомы будут только прогрессировать, и со временем он, скорее всего, прекратит разговаривать, двигаться, будет с трудом глотать, и потом какая-нибудь инфекция или травма станет фатальной. Лучшее, что могли предложить доктора – это сбалансированную диету и физические упражнения.

Семья была поражена словами неврологов. Со снимками мозга спорить не получалось. На настенном экране доктора показали им снимок в разрезе четырёх височных долей мозга Ли. В здоровом мозге знакомые всем извилины выходят на снимках белыми или серыми, и подходят к самым краям черепа, заполняя всё пространство. Мозг Ли выглядел совершенно по-другому.

Его лобные доли пестрели чёрными провалами – в этих областях ткани мозга погибли. Кристин ахнула, увидев это. «В его мозге были огромные чёрные точки, — говорит Аларик. – И это подтвердило диагноз».

Ли принял свой смертный приговор с совершенным спокойствием. Его семья плакала, а он похвалил красивое обручальное кольцо одного из докторов. В тот момент Аларик посмотрел на своего брата и впервые понял всю глубину его перемен.


Ли до сих пор участвует в некоторых делах с женой и детьми, включая сборку головоломок.

Мало какие заболевания так сильно разрушают личность, как поведенческий вариант ЛВД. Эта болезнь рвёт на мелкие клочки всё, что определяет личность человека – хобби, интересы, желание общаться, повседневные привычки. Со временем заболевание превращает человека в кого-то незнакомого, в человека с теми же воспоминаниями, но с тревожным набором новых привычек. Затем она опустошает человека, забирает у него мобильность, язык и воспоминания.

Поскольку ЛВД относительно малоизвестна и может напоминать болезнь Альцгеймера или психическое заболевание, её сложно диагностировать. В случае с Ли ранние этапы можно перепутать с чем-то, не более серьёзным, чем кризис среднего возраста. Пациенты годами могут ездить по обычным и семейным психологам, отделам по работе с персоналом и врачам. К тому времени, когда пациенты узнают о своём заболевании, они часто уже неспособны осознать всю серьёзность их положения.

В зависимости от того, какую часть мозга поражает заболевание, симптомы могут отличаться. Некоторые люди ударяются в религию, резко меняют политические предпочтения или интересы, или стили в одежде. Один биржевой маклер, к примеру, начал носить одежду исключительно лавандового цвета и внезапно зациклился на рисовании. С развитием заболевания он занялся мелким воровством и стал плавать голышом в общественных бассейнах.

Потеря стыда часто происходит у пациентов с ЛВД, из-за чего их поведение могло бы ужаснуть их самих до того, как они заболели. Они могут мочиться в присутствии других людей, красть вещи в магазинах, проезжать на красный, приставать к людям с сексуальными намерениями, рыться в помойке в поисках еды – и всё это может быть симптомом заболевания. Пациенты могут терять способность к оценке социальной ситуации, из-за чего с ними становится сложно взаимодействовать. В одном экстремальном случае жена пациента чуть не отрезала себе палец садовым секатором, взятым у соседей, и закричала своему мужу, у которого была ЛВД, что ей нужно срочно в больницу. Он же ответил, что сначала нужно вернуть секатор соседям.

Такое поведение возникает потому, что погибают нейроны во фронтальной и височной долях, двух крупных частях мозга. Особенно уязвимой частью этих участков является т.н. салиентная сеть, отвечающая за фильтрацию ощущений, воспоминаний и эмоций и концентрацию человека на самой важной в данный момент деятельности. Когда она ломается, люди могут не справиться с оценкой эмоционального влияния их действий на других. «Эмоции находятся в основе большинства выборов, которые мы делаем в жизни, поэтому если у вас нет таких систем, вы будете уже другим человеком», говорит Вирджиния Стюрм, нейрофизиолог из Калифорнийского университета в Сан-Франциско. «У вас уже нет чётких якорей, привязывающих вас к вашей личности, и границы личности размываются».

В итоге многие пациенты с ЛВД становятся такими апатичными, как Ли, и огонь их личности гаснет до состояния тлеющих угольков. Апатия приводит к невоздержанности, поскольку у пациентов пропадает желание следить за собой.

Несколько месяцев после постановки диагноза Кристин проводила со своим мужем всё свободное время. Его угасание не замедлялось, и она поняла, что он будет только отдаляться ещё сильнее. Лето 2017 года они провели за долгими совместными прогулками. Они совершали поездки всей семьёй. Она замечала, что тщательно разбирает каждый разговор: не была ли это его последняя шутка? Последний смех? Последнее объятие? Она не могла этого знать. Он начал уходить из квартиры, не предупредив, и ей приходилось хватать ребёнка и бежать за ним по загруженным улицам Сан-Франциско.

Ли быстро становился неуправляемым. Когда ребёнок научился ползать, Кристин поставила наверху лестницы калитку, чтобы тот не упал сверху. Однако каждый раз, проходя мимо, Ли отпирал её. Он начал смотреть музыкальные клипы на максимальной громкости в гостиной в 11 вечера, в то время, как его маленький ребёнок спал в соседней комнате. Иногда он всю ночь не спал и ходил кругами. Кристин с трудом справлялась с уходом за сыном, одновременно следя за тем, чтобы Ли не вышел незамеченным за дверь.

Они с родителями Ли всё чаще волновались о том, что он потеряется, или его ограбят, или он выйдет на проезжую часть. Его родители, которым было уже за 60, вызвались заботиться о нём, и осенью 2017 Кристин согласилась, что ему пора уже переехать к ним в Сан-Хосе, пока они будут вырабатывать долговременный план. «В Сан-Франциско его было очень сложно оберегать, — говорит его отец, Рендон Холлоуэй. – Ему обязательно нужно было гулять». Кристин работала в Сан-Франциско на полной ставке, и Ли посещал их с сыном несколько раз в месяц.

Кристин с сыном много времени на выходных проводили в Сан-Хосе. В первый год, как вспоминает мать Ли, Кэти Холлоуэй, когда Ли видел приезд этой парочки, «он всегда бежал в спальню и хватал свой чемодан». Он говорил, «Я хочу назад, в Сан-Франциско».

Часто Ли пытался выйти из дома. В итоге его родители установили сигнал, громко оповещавший об открытии двери. Они прятали его обувь. Он искал обувь, и если находил, то зашнуровывал и выбегал на улицу.

В свободное от попыток побега время Ли придумывал себе разные занятия: просматривать семейные фотографии на телефоне, играть в Mario Kart, смотреть на YouTube видео – и эти порывы чередовались примерно с 30-секундным периодом. Он мог поискать на YouTube «Cloudflare», «Кристин Холлоуэй» или название любимой группы и смотреть фрагменты клипов. Потом он ходил по дому, и его тяжёлые шаги можно было услышать в любое время суток. Чтобы смягчить этот звук, Кэти положила на полы резиновые маты.

Месяцы шли, и он говорил всё меньше и меньше. На видео, снятом в июле 2018, Ли обнимает своего сына и читает ему сказку на ночь. Речь Ли сбивается, в ней не слышно интонаций, и он стремится побыстрее перелистывать картонные страницы.

Снимая всё это, Кристин понимала, что это может оказаться последней сказкой на ночь, которую он прочтёт их сыну. И она продолжала записывать видео, а в конце сказала им обоим: «Отличная работа!»

Вскоре с ним стало невозможно разговаривать. Ли начинал бормотать бесконечные повторяющиеся фрагменты текста. Он говорил Кристин: «Мы познакомились в Cloudflare. Мы обручились в Риме. Мы поженились на Мауи, Гавайи». И повторял это сотни раз в день. Потому эти фрагменты стали укорачиваться и становились всё менее разборчивыми. Он реже говорил предложениями, и вместо этого бормотал последовательности цифр или букв.

В сентябре 2018 года Принс и Зэтлин навестили его в тот момент, когда он гостил в Сан-Франциско. Увидев его впервые за много месяцев, они решили, что он похож на зомби, бесцельно слоняющегося из комнаты в комнату с пустыми глазами. Иногда во время их визита он садился в гостиной, включал телевизор, переключал каналы, не задерживаясь ни на одном более минуты. Потом опять уходил, и всё это время шёпотом повторял цифры:
1 2 3 4 5 6 7. 1 2 3 4 5 6 7.

Он одновременно осознавал и не осознавал происходящее, что сильно волновало его семью. Когда я приехал в дом его родителей в августе 2019, там как раз были и Аларик с Кристин. Мы столпились в коридоре, а его мать ускользнула на кухню, чтобы сделать чаю. Он стоял, высокий и молчаливый, со свисающими по бокам руками. Он без выражения посмотрел на Кристин, когда она представила меня и пояснила, что я приехал, чтобы написать историю о его жизни. Он повернулся и ушёл в гостиную, а потом в кухню, там опёрся локтями о столешницу и без слов протянул матери руку, требуя перекусить. Потом Кристин и Аларик пошли погулять с ним, пока я разговаривал с его родителями.

Мы сидели в гостиной, и Кэти описывала, как ей приходится ухаживать за сыном, в то время, как он всё больше отдаляется от них. Ей не хватает тепла их ежедневного общения. «Он раньше подходил меня обнять и сказать, ’Люблю тебя, мам’, — говорит она. – Но уже не делает так».

Кэти не единственная, кто с трудом принимает Ли таким, каким он стал. Уход за ним стал обузой для семьи, и его родственники иногда спорят о том, кто о нём должен заботиться и где ему жить. Кристин много времени провела у психолога, пытаясь справиться с горем и чувством вины из-за решения жить отдельно от Ли. Она говорит, что годами чувствовала одиночество в их взаимоотношениях, и намерена обеспечить ребёнку относительно нормальное детство. Александра, первая жена Ли, думает о том, развалился ли их брак из-за заболевания, или из-за несовместимости. Был ли Ли просто таким человеком, который может проспать европейские каникулы и отказываться от домашней еды, или это были первые симптомы?

Точно узнать не получится. Кем он был тогда? Кто он теперь? Насколько прочна личность относительно проверки временем? Философ Дерек Парфит мог бы подойти к этой проблеме с вопросом о том, сколько психологических цепочек связывают сегодняшнего Ли с прошлым Ли. Они слабее, чем у большинства людей. Но не исчезают.

В январе 2019 телефон Кристин зазвонил, когда она рулила по парковке продуктового магазина. Она глянула на экран и обомлела. Звонил Ли. На экране было его лицо, старое фото с тех времён, когда они только начали встречаться. Она не видела этой фотографии почти два года – он так долго ей не звонил.

Она ответила, и быстро заговорила. «Детка, я тебя очень люблю, я скучаю по тебе, — закричала она. – С тобой всё в порядке? Тебе что-то нужно?» Он ничего не ответил, но она слышала его дыхание в трубке.

Затем он повесил трубку.

В тот момент она поняла, насколько сильно соскучилась по его голосу. «Я постепенно теряла его, а потом он вдруг попытался добраться до меня откуда-то оттуда, где он сейчас находится, — говорит она. – Это просто поразило меня».

Сентябрьский выход на биржу Cloudflare принёс фирме $525 млн. Ли, как один из основателей, внезапно стал гораздо богаче. Теперь, когда финансовое будущее Кристин обеспечено, она ввела в действие долговременный план по уходу за Ли. Она купила дом площадью 460 кв. м. на площади в 40 соток на центральном побережье Калифорнии, в таком месте, чтобы его отец, Рендон, мог бы гулять с ним по берегу. Вместе с ландшафтным дизайнером она проработала участок так, чтобы Ли мог там гулять. Они проложили волнистые тропинки, по которым он может ходить, и поставили сетчатый забор, чтобы он был в безопасности. Там растут только нетоксичные растения. Никаких ореховых или фруктовых деревьев – он может подавиться, когда у него появятся проблемы с глотанием, чего опасаются его врачи.

Ли с родителями переехали в этот дом, а ещё за ним теперь присматривают медсёстры. Кристин перевезла в дом некоторые предметы мебели, приобретённые вместе с ним, чтобы этот дом казался ему более знакомым, и покрыла одну стену семейными фотографиями. Иногда его навещают она, Александра и его сыновья.

Кристин надеется, что разработала для него идеальное окружение. Большинству пациентов с ЛВД не везёт так сильно (если это можно назвать везением) – доживать свою жизнь в подогнанном под их нужды поместье, с обслугой, которая старается обеспечить ему покой и безопасность. Но и все деньги мира не смогут ответить на вопрос о том, а кто же, собственно, живёт в том доме.

Иногда Ли удивляет своих родителей, нежно похлопывая их по спине. Иногда он звонит разным людям, хотя и не произносит ни слова. Недавно его давний коллега увидел, что Ли лайкнул его пост на LinkedIn. На разбитых дорогах его сознания всё же сохраняются какие-то остатки его личности.

Несколько месяцев назад Ли отправил Кристин несколько текстовых сообщений. Там были фото, которые она раньше отправляла ему: она и их сын на Хэллоуин, поездка в парк, рождество. В конце он приписал слово «любовь».