Сказать, что Шотландию создал Вальтер Скотт, будет совсем небольшим (пусть и несколько романтическим) преувеличением. Его романы, которые стали выходить сразу после Наполеоновских войн, где шотландские полки покрыли себя славой, были встречены благодушно. И вдруг, совершенно неожиданно для англичан (да и для других народов Европы, Скотт был невероятно популярен везде), открылось, что люди с севера Британских островов, которых считали дикими нищими горцами, имеют захватывающую историю, они благородны и прекрасны, честны и не уступчивы – словом, мир открыл для себя Шотландию.  Скотт сумел влюбить в Шотландию своих читателей настолько, что косвенно даже поспособствовал созданию туристической отрасли – когда Томас Кук только начинал знакомить мир с прелестью и доступностью путешествий, то самым большим его успехом были туры в Шотландию – оказалось, нет ни одного англичанина, которому не захотелось бы лично увидеть места, где разворачивались действия романов Скотта. Путешественники, кстати, заметили, что Шотландия времен Томаса Кука (это середина XIX века) вовсе не была нищей, хотя образ страны, поражавшей своей бедностью, складывался веками.


Вальтер Скотт, романист, произведениями которого зачитывалась вся Европа, человек, создавший захватывающий образ Шотландии и шотландцев, что поспособствовало даже туристическому буму, не прекращающемуся и сейчас. В отличие от многих романистов, Скотт был практически безупречен как историк.

Один из английских политиков в свое время предлагал даже не говорить более о бедности Шотландии, поскольку это – трюизм, а слова «Шотландия» и «нищета» почти синонимы

Шотландия и в самом деле была бедной страной. С урожаями дело там обстояло плохо – сказывался сырой и ветреный климат. Животноводство было привычным занятием, но и его уровень развития никак не мог сравниться с уровнем его развития в соседней Англии.

Вечная нехватка денег не позволяла перенять современные технологии не только у англичан, отношения с которыми были всегда и близкими и сложными одновременно, но даже у расположенных к ним французов и голландцев, искавших в них поддержку в своих противостояниях с Англией.

В стране, параллельно с королевской властью, царствовала клановая система, которая никак не позволяла кланам объединиться, так как всегда находились какие-то споры, часто уходящие корнями вглубь веков – кто-то кого-то убил, кто-то угнал скот, кто-то претендовал на чьи-то земли и прочее. Эти полувоенные объединения, где вождь ничем особо не выделялся среди других (большинство из них еще в XVII веке сами возделывали свою землю и пасли свой скот), не знали ни мира, ни покоя.

В начале XVII века шотландцы стали несколько выбиваться из нищеты. В стране появились шахты, добывающие уголь, добывался и дефицитный свинец, который продавали, в основном, в Голландию в виде руды. Возникло пивоварение (правда, хмель приходилось завозить из Англии) и перенятое у венецианцев производство стекла. Попытка освоить фламандские современные методы изготовления сукна особым успехом не увенчались, но скромные объемы этого товара в Шотландии все-таки появились. Дела явно шли в гору. Глядя на соседние страны, активно богатеющие на океанской торговле, Король Джеймс решил, что для того, чтобы выбраться из нищеты, им самим надо обзавестись своими колониями, и попробовали это сделать, вот только попытки были неудачны. Первое поселение (на территории нынешней Канады), которое англо-шотландская эскадра отвоевала у французов, было названо Новой Шотландией, и небольшая группа колонистов принялась обживать новые земли.


В стране, где прокормиться было тяжело, а воинские навыки в кланах приобретались довольно рано, наемничество было отличным способом подзаработать. Да, небезопасным, но куда как более прибыльным, чем прозябание дома. Шотландские наемники котировались довольно высоко, и в Англии, и на континенте. Но главным образом, наемниками были члены кланов, которые выделялись с XV века в качестве профессиональных воинов и воевали чаще всего в Ирландии в «свободное время» от межклановых разборок.

Людей там не хватало, были проблемы с оружием и провиантом, и король для поддержания колонии даже придумал специальный титул баронета – стать его обладателем мог каждый, кто отправит в Новую Шотландию шесть поселенцев с провиантом, оружием, инструментами, семенами и скотом, или уплатит в пользу колонии 3000 шотландских марок. Какое-то время эта идея не пользовалась популярностью, но затем несколько десятков сыновей вождей кланов (для которых это стало своего рода «социальным лифтом» и способом покинуть клан и перейти на королевскую службу), все-таки в дело вложились.

Но, когда начало казаться, что у маленькой колонии есть будущее (её, наконец-то, стали посещать даже торговцы из Испании и Нидерландов), она стала жертвой окончания англо-французской войны. По мирному договору берега Канады отходили к Франции, и в 1632 году эта колония была ликвидирована.

Далее последовала неудачная попытка основать колонию у берегов Канады (не хватило переселенцев, и в 1632 году она тоже отошла Франции). Ресурсы маленькой и разобщенной Шотландии, в том числе людские, на этом были исчерпаны, а последовавшие Епископские (1639-40) и Гражданские (1642-51) войны, когда вооруженные толпы носились по всей Шотландии, грабя всё подряд, и вовсе разорили страну и ввергли её в привычную нищету.

Поэтому следующая попытка основания колонии состоялась только в 1683 году, когда король Англии и Шотландии Карл II создал две колонии в Нью-Джерси, английскую и шотландскую. Последнюю заселили около 700 шотландцев, однако сама страна тогда не могла извлечь выгоду из этого поселения. Мешал принятый еще Кромвелем в 1651 году Навигационный акт, согласно которому любые грузы в Англию могли быть доставлены только на английских кораблях с командами, которые не менее чем на ¾ состояли из английских подданных. Также судам других стран запрещалось каботажное плавание вдоль английских берегов.

Шотландия в то время была как раз «другой страной» – Карл II правил обеими странами, но на основе личной, а не государственной унии.

К тому времени в Шотландии (во много благодаря попыткам заселить колонии и как-то взаимодействовать с ними) появился хоть и небольшой, но вполне надежный собственный флот. И, конечно же, коль нет легальных путей торговли, флот не стал стоять без дела и занялся контрабандой. Благо такого опыта шотландцам было не занимать – они и раньше промышляли перевозкой запрещенного, в основном торгуя овечьей шерстью с голландцами и французами и ввозя на британские острова товары с континента.


Прусская художница Луиза Ингрем Райнер запечатлела «Дом Нокса» в Эдинбурге. Кажется, на самом деле Джон Нокс, шотландский просветитель и реформатор, создатель пресвитерианской (главенствующей в Шотландии) церкви, жил в другом доме, но слава «Дома Нокса» закрепилась именно за этим.

Правда, на этот раз аппетиты контрабандистов, уже познавших прелести и научившихся преодолевать сложности океанской торговли, сильно выросли.

Конечно, шотландцы быстро выстроили привычные маршруты контрабанды, переправляя шерсть, железо, соль и уголь в Роттердам и Амстердам, но кроме этого они, как оказалось, вполне были способны преодолевать океаны и торговать в колониях, которые Англия считала своими, с большой выгодой для себя.

Заметим, что контрабанда через Ла-Манш осуществлялась не на океанских, а на вёсельных суденышках, типа галер, которые не случайно называли «золотыми лодками». В мало ветреном Ла-Манше такие лодки уходили от погони парусных английских патрулей, так как развивали большую скорость.

Контрабандное дело было невероятно прибыльным: фунт чая на континенте стоил 3 пенса, а в Англии — 25 пенсов, бочонок джина или бренди стоил 1 фунт, а в Англии – 4, и контрабандная торговля развивалась невиданными темпами, вовлекая в этот промысел все больше и больше участников.

И вот в это время шотландцам и выпала выигрышная карта. Сейчас уже невозможно установить, кто первым из них обратил свое внимание на табак, но, как показало время, они напали на настоящую золотую жилу.

Страсть к табаку (его не только курили, но еще жевали и нюхали) распространялась в Европе со скоростью лесного пожара. Первого отважного моряка, который решил похвастаться в Испании обретенным умением выпускать дым из рта и носа (случилось это после второго плавания Колумба, в 1501 году), понятно, тут же упекли в тюрьму, причем без обозначения границ наказания. Очевидно же, что если из человека валит дым, то в него вселился сатана.


Давид Тенирс-младший, XVII век, Курильщики.

Всего через 7 лет его освободили – курение вошло в обиход настолько, что во всей Испании не нашлось человека, который способен бы был объяснить, что делает в застенках этот парень.

Уже в 1575 году была проведена первая антитабачная кампания: Ватикан запрещал священникам курить во время службы. Впрочем, запрет возымел довольно слабое действие.

Табаку приписывались поистине мистические свойства: считалось, что он «очищает ум» и способствует развитию интеллектуальных способностей, «оздоравливает дыхание и тело», да и вообще имеет универсальные лечебные свойства. Изданной в Голландии в 1587 году книгой с говорящим, даже многообещающим названием «Растительная панацея» зачитывались все европейцы.

В те же годы английским школьникам всех возрастов их мамы вместе с завтраком давали с собой в школу заботливо набитые табаком трубки, а в школах был специальный курительный перерыв, когда ученики вместе с педагогами предавались этому блаженству. Говорили, что это помогает в учебе, а в пример ставили выдающегося Исаака Ньютона, который буквально не выпускал трубку из рта.

Важно, что курение охватило все слои населения Европы, аристократа и бродягу, богатея и нищего объединяла и уравнивала, пусть хоть на несколько минут, эта привычка, захватывая, как эпидемия, всех без разбора, которая объединяла всех в некое братство, считалась знаком мира, единения и показателем расположенности друг к другу.

В самой Шотландии вошло в обыкновение не курить, а нюхать табак – в знак добрых намерений люди разных кланов преподносили друг другу понюшку, а национальный шотландский костюм получил дополнение в виде рожка для нюхательного табака, который носили на поясе.

Одним словом, табак стал всеобщей страстью, и при этом долгое время оставался дефицитным товаром. Только в 1531 году испанцы разбили первую табачную плантацию (на Санто-Доминго), за ними табак в Бразилии начали выращивать португальцы, однако это зелье оставалось дорогим и дефицитным до середины XVII века.


1607 год, первая английская колония в Северной Америке, которая получит затем название Вирджиния, на берегу Чесапикской бухты. Первым делом колонисты строят форт, который даст основание городу Джеймстаун.

В 1612 году некий Джон Рольф попробовал высадить табак у Чесапикской бухты, одной из первых колоний англичан в Северной Америке, несколько позже получившей название Вирджиния. Растение отлично прижилось, а Рольф, и затем его последователи начали на этом неплохо зарабатывать. Вскоре производство вирджинского табака необыкновенно выросло, качество его было на высоте, само его название стало торговой маркой, корабли из Голландии, Испании, Португалии и Франции нашли туда дорогу. К 1651 году, году издания Навигационного акта, этот продукт был уже известен во всех уголках Европы. Вот только Навигационный акт стал крушением всех планов колонистов и обрывал установившиеся торговые связи.

Вот именно эту образовавшуюся лакуну и заполнили шотландские контрабандисты. Дело было рискованным, но шотландцам к риску было не привыкать, а предприимчивые торговцы из Глазго тут же нащупали торговые связи с континентальной Европой для дальнейшей переправки табака туда. Позже знаменитый шотландец и великий экономист, профессор этики в университете Глазго, Адам Смит, оправдывал контрабандистов, считая, что их права, принадлежавшие им по «закону естественной справедливости», нарушались, а значит, не было и греха в том, что контрабандисты свои порушенные права реализовывали.

К концу богатого на события XVII века в Глазго появились богатейшие люди, которые получили прозвище «табачных лордов». Они быстро нажили огромные состояния, и укрепляли свои позиции объединением капиталов путем браков между своими семьями. Благодаря их богатствам Глазго вдруг стал очень заметным городом. Рядом с ним появились дворцы, своей роскошью ничуть не уступающие роскоши нуворишей из Англии и континента, кроме того, строились церкви и все новые и новые здания университета, общественные здания и здания благотворительные, расширялся и совершенствовался порт. Крошечный флот Шотландии достиг к 1700 году вполне приличного числа в 67 океанских кораблей, как минимум 47 из которых были заняты доставкой контрабандного табака.

Глазго в мгновение ока превратился из захолустья в мегаполис, не уступающий крупнейшим городам Старого Света.

Сами табачные лорды любили выделяться среди сограждан. Да, пресвитерианская традиция порицала выставляющих роскошь напоказ, поэтому одевались они в скромные черные, зато – шелковые, одеяния. При этом носили алые плащи, трости с наконечниками из золота и серебра, серебряные украшения.

Деньги быстро сделали их весьма влиятельными людьми в бедной стране, а размах торговли был таков, что скоро в Вирджинии, а также в Мэриленде и Северной Каролине, куда перекинулась «табачная лихорадка», уже не хватало рабочих рук для увеличения стремительно растущей потребности в этом зелье.


Табачные посевы в Вирджинии сначала выглядели как небольшие огородики, но вскоре ситуация поменяется радикально.

Некогда первые шотландские корабли привозили в обмен на табак нехитрые инструменты, оружие, скобяные изделия, сукно, но теперь появилась новая потребность: фермерам, которые до того управлялись с выращиванием этого растения самостоятельно, просто не хватало людей. Решение этой проблемы в те годы было уже отлично известно, рабы были ходовым товаром и опыт торговли людьми был огромным. Вожди африканских племен, в обмен на европейские товары, легко продавали своих соплеменников. Кажется, ни сами вожди, ни европейские работорговцы в этом большого греха не видели.

Неизвестно, пустились бы шотландцы в эти сверхрискованные эксперименты, потому что их суда были вне закона у каперов любой страны, среди которых особую силу набирали англичане, раздающие патенты на каперство, можно сказать, узаконенное пиратство, своим капитанам (среди экипажей превалировали валлийцы).

Но, как это иногда случается, в дело вмешался случай.

Та самая идея собственных колоний, о которой мы говорили выше, не давала покоя одному неуемному человеку, Уильяму Патерсону. Этот шотландец, который еще в юном возрасте переселился в Англию, тогда еще задумал «схему Дарьена» (Дарьен – залив в Карибском море), то есть ему казалась прекрасной мысль об образовании колонии на Панамском перешейке, облегчающем доступ к рынкам Азии, как о прямом, простом и коротком пути к богатству.

До Дарьена, однако, путь его был долгим, и Патерсон, безуспешно пробовавший убедить в ценности своего плана Англию, Голландию и Священную Римскую империю, занялся торговлей с колониями, причем торговал преимущественно рабами. Лично для него все получалось именно так, как он и планировал в «схеме Дарьена» и на колониальной торговле он быстро разбогател, уверовав в то, что мыслит он правильно.


План обустройства колонии Дарьен. Как говориться, «гладко было на бумаге...»

Заметим, что этот образованный человек стал одним из инициаторов создания (в 1694 году) банка Англии и, уже как банкир, преумножил свое состояние. Однако позже в составе совета директоров банка начались серьезные разногласия, и Патерсон покинул свой пост и вернулся на родину.

О том, что представляла из себя Шотландия в конце XVII века, мы говорили уже выше: «табачные лорды» и полная нищета рядовых граждан, менее заметная в низинной части страны, но разительная в горной.

Патерсон нашел здесь для себя невиданные просторы для деятельности, благо король Англии и Шотландии того времени (король не одного, а всё ещё двух разных государств), Вильгельм III Оранский, поощрял некоторую активность на местах. Патерсон стал членом парламента Шотландии, который как раз  под давлением «табачных лордов» был занят прогрессивными реформами.

Ко времени его появления в стране были приняты многие важнейшие законы, среди которых особенно выделим закон о создании Банка Шотландии (в 1695 году) и закон о народном образовании, реформирующим систему приходских школ – оба они сыграют в дальнейшем важнейшую роль в развитии страны.

Патерсон же сосредоточился на продвижении идеи о колонии, которая, по замыслу, должна была бы контролировать кратчайший сухопутный путь между Атлантическим и Тихим океанами.

Так в 1695 году в Шотландии появляется акционерное общество с названием «Компания Шотландии, торгующая в Африке и Индии». Патерсон убедительно объяснил всем, что акции будут продаваться в Англии и на континенте, тем самым будет привлечен огромный иностранный капитал.


Старое здание парламента в Эдинбурге.

Однако с продажей акций дело не заладилось, этому воспротивились две крупнейшие корпорации  мира – Голландская и Английская Ост-Индские компании. Разместить акции во Франции не было никаких шансов – в то время Англия (читай – король Шотландии) вела с Францией войну.

Однако это не помешало набрать солидный капитал. Эйфория от предчувствия невиданных барышей была так сильна, что в бедной стране собрали 400 тысяч фунтов на организацию колонии. В этом участвовали буквально все слои населения страны, от нищих горцев до «табачных лордов». Собранная сумма составляла 1/5 национальных богатств страны.

Первая экспедиция, во главе с самим Патерсоном, отправилась в путь в 1698 году. На борту было более 3,5 тысяч колонистов, значительную часть которых составляли изгои, повинные в так называемой «резне в Гленко», когда был беспощадно вырезан, от мала до велика, один из известных кланов. Участники той резни оправдывались позже, что они «просто выполняли приказ», но суд и парламент решили иначе, признав их виновными в исполнении преступных приказов, и многие военные преступники сочли за благо покинуть страну, не дожидаясь репрессий.

На Панамском перешейке был основан форт и поселение, названное Новым Эдинбургом.

Радужные мечты колонистов и самого Патерсона разбились довольно быстро, причем причиной крушения их надежд были даже не конфликты с местным населением, а малярия, которая беспощадно косила переселенцев.

В 1700 году испанские войска уничтожили колонию, в которой на тот момент в живых оставалось всего несколько сотен человек, окончательно.

Крах был полный. Патерсон, потерявший в этой авантюре жену и дочь, и сам пострадавший от малярии, однако, оказался среди небольшой группы счастливчиков, которым удалось выжить.

Катастрофа для Шотландии была сильнейшей, причем финансово пострадало огромное число людей, не только «табачные лорды», но и обладатели гораздо более скромных состояний и люди с мизерными доходами. Но у «табачных лордов» была, хотя бы, возможность хоть как-то восполнить свои убытки.В современной Шотландии 1690 год называют “годом Панамы” и считают, что именно Панамская авантюра сделала положение страны безвыходным и подтолкнула страну к союзу с Англией.


«Треугольная торговля» в Атлантике.

Они воспользовались известной уже схемой, получившей название «треугольной торговли»: из Шотландии в Африку везли востребованные там товары – в основном металлические изделия и ткани, там их выменивали на рабов, которых везли в Северную Америку, а оттуда в Европу завозили желанный табак.

Именно к 1700 году положение на табачных плантациях стало критическим: фермеры больше не в состоянии были удовлетворять растущий спрос. При этом Вирджиния, Мэриленд и Северная Каролина находились в зависимости от «табачных лордов», которые давно уже ввели фьючерсную торговлю: они предоставляли фермерам кредиты в обмен на фиксированную цену будущего урожая табака. Постепенно баланс такой торговли стал складываться в пользу «табачных лордов», практически все фермеры находились у них в долгу, что позволяло шотландцам устанавливать минимальные цены на урожай.

Чтобы как-то рассчитываться с долгами, фермеры готовы были увеличивать посевные площади, но не хватало сил их обрабатывать, и в Америку был направлен поток невольников, спрос на которых был необыкновенный. В течении ближайших 20 лет их количество выросло в 10 раз, до 1 миллиона человек. Рабство здесь, в отличии от «глубокого Юга», носило почти патриархальный характер. Фермер работал на табачных плантациях вместе с рабами, но постепенно шло их укрупнение, фермеры превращались в плантаторов, а чернокожие невольники, на ранних этапах – почти члены семьи,  превращались в полноценных и бесправных рабов.


Анна Стюарт, королева Англии и Шотландии и, с 1707 года, первая королева объединенного королевства Великобритания.

В 1702 году на престол королевств Англии, Шотландии и Ирландии взошла Анна Стюарт, и «табачным лордам» показалось, что восшествие представительницы шотландской династии на трон – отличный способ резко увеличить свои торговые обороты и разбогатеть еще больше, да и катастрофа Дарьена оставила-таки огромные прорехи в их бюджетах.

Разбогатеть еще больше, в их представлении, означало, что надо было стереть таможенные границы с Англией и легализовать торговлю табаком, преодолев запреты Навигационного акта.

То есть речь шла об объединении Англии и Шотландии. Многовековая личная уния (в течении многих лет Англией и Шотландией зачастую правил один человек) должна была стать унией государственной. Заметим, попытки таких преобразований предпринимались и раньше, вот только взаимное недоверие мешало их осуществлению.

Эту стену недоверия стали активно разрушать «табачные лорды», многочисленные Спейрсы, Бьюкенены, Канингхеймы, Глассфорды и прочие, а под их влиянием и нажимом – и весь парламент Шотландии начал лоббистскую компанию за объединение двух государств в одно. «Наконечником копья» в продвижении их намерений стал тот самый Патерсон, имевший отличные связи в деловых и аристократических кругах Англии.


Нельзя сказать, что дела в Шотландии быстро пошли на лад и жизнь стала мирной и спокойной, однако последнее сражение на территории британских островов состоялось в 1747 году (так называемое восстание якобитов, когда юный претендент на престол попробует ускорить свое восшествие на трон). С тех пор британцы воюют за пределами своей страны.

Наконец, в 1707 году, произошло объединение двух государств в одно, а королева Англии и Шотландии Анна Стюарт стала первой в истории королевой Великобритании.

Так, во много благодаря табачным лордам, на свет появилась новая страна.

Позже блестящий поэт Роберт Бёрнс будет с горечью говорить о том, что его родина продалась за английское золото. Но, во-первых, поэтический образ в данном случае не точен, никакое золото здесь не фигурировало, скорее, речь шла о понюшке табака. Во-вторых, это было естественное экономическое притяжение, логичное объединение стран на благо их граждан.

То, что много веков не получалось сделать железом и кровью, решилось само собой.

Табачные лорды невероятно выиграли от этого союза, и вплоть до американской войны за независимость (1775-1783) наращивали объемы продаж и объемы своих богатств кратно (кстати, среди поставщиков табака были отцы американской демократии, Вашингтон и Джефферсон).

Своего первенства в торговле табаком они не упустили и англичанам его не уступили: корабли из Глазго достигали Чесапикской бухты почти на неделю быстрее, чем корабли из Лондона, благодаря «правильным» океанским ветрам и течениям.

Впрочем, после революции дело у них пошло на спад. Дело в том, что к моменту начала войны табачные лорды обнаружили, что у них скопились довольно значительные запасы табака, купленные ими по 3 пенса за фунт. Конечно, никто не сомневался в том, что мятежники вот-вот будут побеждены, а торговля войдет в нормальное русло, и лорды с легкостью расстались со своими запасами, сбывая их по отличной цене – по 6 пенсов на фунт.


Если вдруг кто-то думает, что Шотландия, после объединения с Англией, пропала, то это ошибочное предположение. Наверное, со временем традиции только крепнут.

Так поступили все, кроме Уильяма Каннингхейма, который решил выжидать. И, как потом выяснилось, поступил правильно. Когда стало очевидно, что война затягивается, перевес на стороне мятежников, значит, и поставки будут нарушены, цены на табак невиданно выросли, и Каннингхейм продавал его уже за 3 шиллинге и 6 пенсов за фунт, то есть в 12 раз дороже начальной стоимости.

В целом после войны за независимость в Америке дела «табачных лордов» сильно пошли на спад. Как раз тот случай, когда объединение с Англией мешало, так как американцы переориентировали свою торговлю на других партнеров, но к тому времени и экономические, и культурные связи Шотландии и Англии уже были крепки. Кроме того, началась промышленная революция, в которой шотландцам предстояло сыграть великую роль.

Было бы неверным говорить, что в выигрыше были «табачные лорды» и что вопрос о союзе решила их жадность. Выиграла от союза Шотландия в целом, экономика и благосостояние жителей страны быстро выросло и вскоре уровень жизни практически сравнялся с уровнем жизни жителей Англии. В страну пришли новые технологии, Шотландия стала (и остается) одним из мировых центров судостроения, появились заводы по металлообработке и обработке шерсти, на полную мощь заработали шахты. Открытие границ ощутили на себе даже «дикие горцы»: если в 1700 году Шотландия поставляла в Англию ежегодно 30 тысяч голов скота (примерно половину из них перегоняли в Ньюкасл, где их перед убоем приходилось предварительно докармливать), то десять лет спустя перегонялось уже 80 тысяч голов, и эти объемы продолжали расти год от года.


Университет в Глазго, тот самый, где преподавал Адам Смит и работал Джеймс Уатт.

В XVIII веке Шотландия станет страной мыслителей и изобретателей (назовем лишь двух из них, может, самых значимых – Адам Смит и Джеймс Уатт). Благодаря налаженной системе начального образования уровень грамотности в Шотландии был тогда одним из самых высоких (если не самым высоким) в мире, «табачные лорды», еще до своего краха, своими вложениями в университетское образование смогли придать ускорение и нужный вектор развитию научных знаний, и результат не заставил себя ждать – университеты Глазго и Эдинбурга бесперебойно поставляли всё новые и новые идеи, машины и механизмы.

Как говорят в Шотландии, «Если бы изобретательства не существовало, то шотландцы бы его изобрели».

Впрочем, Шотландия и изобретатели – тема отдельного, следующего разговора.

Автор: Александр Иванов