Полпятого утра. Лучшее время для прогулок: полуношники спят, нормалы только-только начинают просыпаться. Прикрываю глаза, втягиваю воздух — прохлада, сырость, запах опавших листьев. Листьев? Открываю глаза, оглядываюсь.
    Померещилось, видать, из прошлой жизни. Так-то ближайшее дерево — в парке, в двух километрах. И то — пластиковое, с иголками.
    В руках контейнеры с мусором, в ушах — невразумительный шум, по какому-то недоразумению называемый музыкой. Снаружи — октябрь, внутри — пустота.
    Под ногами шаг за шагом, квадрат за квадратом — пластоплитка. Светит тускло-серым. Издевается. Идти все равно почти что на ощупь приходится.
    Кладут ее вообще везде, говорят, что для людей стараются. Все знают, что брешут — инфракрасным светит, чтоб камеры получше ходящих рассматривали.
    Шмыгаю носом. Не простудиться бы в одном-то свитере. У старой куртки локоть протерся насквозь — не походишь. Рейтинг снимут. Как пить дать, снимут. Сволочи.
    Соседу за пятно краски на машине сняли. Неподобающий вид. Ходил, доказывал что-то. Хулигана с краской нашли — тоже сняли. Соседу только не вернули — шибко инициативный.


    Вот и мусорный бак. Идти до этого на полквартала дальше, но этот лучше. Этот — особенный. Камеры на торцах домов его не видят, а ту, что на него смотреть должна, поставили плохо — как раз напротив бака, да так, что бак человека загораживает.
    Откинуть левую крышку — скинуть стекло, откинуть правую — скинуть пластик… Легко сказать. Вожусь минут десять, чуть не ломаю ноготь о крышку — тяжелая, зараза. Вокруг начинает светать. Освещение так и не включается. Экономят.
    Настает самая ответственная часть. Осматриваю дорогу в обе стороны одними глазами, стараясь не вертеть головой. Вроде никого. Достаю палку с крючком, припрятанную под баком, откидываю среднюю крышку.
    Свечу в распахнутый зев металлического монстра фонариком. Из зева в ответ разнообразными поверхностями поблескивают бытовые отходы. Какие-то надменно-насмешливо, какие-то маняще-загадочно.
    Орудуя палкой, отталкиваю первые и подгребаю поближе вторые. Руки работают сами: подцеп палкой в левой — захват правой — потрясти/развернуть, перевернуть, отбросить подальше.
    Руки мерзнут, а настроение ухудшается: одна за одной упаковки, пакеты, банки и баночки оказываются совершенно пустыми. То ли народ ответственный пошел, то ли слухи насчет очередного кризиса не врут.
    Наконец натыкаюсь на первую добычу. Пластиковая бутылка с остатками молока. Везет, что не все еще парятся с разделением на переработку. Содержимого глотка на три, зато на крышке стоит дата. Значит не синтетика.
    Перекладываю находку в пустой контейнер. Будет Василю угощение. Эта мысль, хоть и немного, но греет.

    Пусто. Пусто… Снова пусто. Уже собираюсь отбросить очередной бумажный пакет непонятного вида, но улавливаю запах. Земля? Карамель… Кофе? Кофе!
    Опираю палку на бак, руками впиваюсь в пакет и осторожно разворачиваю. Кофе. Крупного помола. Натуральный.
    Какая сволочь выкидывает натуральный кофе? Да даже хоть и ложечку? Совсем зажрались. Побольше бы таких.
    Аккуратно сворачиваю пакет и кладу в контейнер. Уже почти совсем светло. Скоро приедут мусорщики. Бытовые — расщеплять, пластик и стекло — увозить. Вытряхиваю второй контейнер в бак, закрываю крышку.
    Поворачиваюсь в сторону дома. Ближе к началу дорожки — мужик. Тоже с контейнерами. И как только проглядела?
    Улыбаюсь и еле заметно киваю прохожему, тот кивает в ответ и отводит взгляд. Заметил значит. Ничего, мы не гордые. Главное — чтоб не настучал.

    Замок на входе в человейник заставляет поднести ключ. Притворяется, будто в лицо не узнал. Не верю — иной раз и в потемках со спины правильно определяет, но ключ все равно предъявляю.
    Захожу в лифт, услужливо распахнувший беззубую пасть. На панели мигает номер: 96. Киваю. Лифт трогается. Пять минут спустя покидаю утробу металлического чудовища, пропахшую потом, спиртом и чем-то клубнично-непонятным.

    Прохожу по коридору к своей двери, прислоняю ключ к декодеру. Дверь остается на месте. Провожу еще раз — ноль реакции.
    Лицо холодеет. Все-таки поставили камеру с другой стороны бака? В голове начинают мелькать сцены: ночевка на улице, вылет с работы, жизнь в трущобах.
    От обиды и бессилия пинаю дверь, та со скрипом скрывается в стене. Выдыхаю. От пережитого подрагивают руки. Вдох-выдох, вдох-выдох. Помаленьку успокаиваюсь.
    Ну что за глупости в голову лезут? За десять-то пунктов не выселили бы. У меня в запасе еще сто минимум. Смахиваю влагу с лица — и откуда взялась — захожу в коридор.

    Около противоположной стены на уровне пола вспыхивают два желтых прожектора. Василиск, он же Василь, получил свою кличку именно за них и за привычку дожидаться хозяйку на этом самом месте.
    Любой, пришедший в гости впервые, буквально застывает на месте от такого зрелища. Эффект усиливает то, что плафон над входной дверью еле тлеет и отраженный глазами свет кажется еще ярче.
    Улыбаюсь коте. Гостей, каменеющих от его взгляда не было уже лет пять. Да чего уж там… Старых гостей тоже давненько не захаживало.
    Стягиваю обувь, прохожу на кухню. Ставлю контейнеры на их места, в ниши в стене.
    Движения настолько заучены, а комната метр на полтора настолько привыкла ко мне, что больше не пытается сжать, раздавить, обрушить на меня хрупкие стены, как это было в первые месяцы после переезда. Уж сколько лет? Давненько было…

    Достаю из контейнера бутылку, выливаю молоко в мисочку. Из стены выдвигаю столик с посудой, откидываю стул.
    Наливаю себе полстакана синтетического. По мне так синтетическое и на вкус лучше и не портится, но кошки его не пьют. Даже если нет воды.
    Василь, до сих пор делавший вид, будто ему ничего не стоит жизнь прожить в коридоре под обувной полкой, моментально оказывается у миски, чуть не переворачивая ее.
    Мурча и пофыркивая, его котейшество торопливо опустошает тару. Ну не чудеса ли? — лакомится он, а приятно мне.
    Краем глаза замечаю отражение. Перевожу взгляд на металлическое пузо чайника. Улыбка с лица исчезает. Морщинки исчезать не торопятся.
    Не вставая со стула поворачиваюсь к раковине, хлопаю ладонью по стене над ней. Стена игнорирует удар.
    Заело? До того, как успеваю замахнуться посильнее, стена все же уступает, открывая взгляду полки с рядами полупустых баночек и тюбиков.
    Штукатуриться по-хорошему надо бы до выхода из дома, но тогда придется вставать на полчаса раньше. Да и не ходит все равно никто так рано.
    Вспоминаю мужика, отводящего взгляд. А ведь может и не заметил тогда… От этой мысли становится тошно.
    Поддеваю и вытягиваю сверху короткую, в две ладони, зеркальную ткань. Цепляю край так, чтобы та не уползла обратно в стену. Делаю, что должно.

    Достаю пачку с остатками кофе из контейнера. Запах… Запах хорош. Турки нет, но это не беда. Вынимаю из ящика под столиком жестяную консервную банку.
    Антиквариат. Сейчас таких уже поди и по окраинам не найти. Все — нильпластиковые. Жестянке-то хоть свет, хоть огонь — все поровну. Но жестяную так просто не переработаешь потом — потребуется и очистка и переплавка.
    Да и увесистые они. Там, где каждый грамм груза на счету, пластик все-таки сподручнее.
Наливаю воду, включаю медленный огонь. Красный глаз плиты моргает два раза и, определив размер посуды, скрывается под ней. Сыплю кофе в «турку», заливаю. Кофе кружки на полторы, но я решаю не оставлять на потом — сыплю весь без остатка.

    Иду в комнату. В единственном окне на полстены — сельский пейзаж: горы, луг, трава… Выключаю. Как там мама, интересно? Надо бы позвонить.
    Два года назад уже было тяжко, когда некоммерческие хозяйства обязали держать только стерильных сертифицированных животных. А недавно снова урезали квоты на землю. Для улучшения экологии.
    Уже давно было понятно, что за городом будет все сложнее и сложнее жить, но дернул же черт меня в Министерство пойти…

    Министерство не платит. Министерство содержит. Зачем платить работнику, если можно взять на содержание? И не отпускать.
    Значит продукты строго по сетке. Значит одежда раз в год. Значит никакой натуры, у которой есть одобренная синтетик-альтернатива. Значит никаких котов на довольствии.
    Цепь покрепче стальной будет: вариантов-то особо и нет. Корочки, хоть и есть, но такие как мои нужны только Министерству. А без корочек тут — только на кассу или на завод. Там платят. Кредами. Мало платят — на выжить хватит, а вот на квартиру — уже нет. И работы больше.
Там в основном местные — у них жилье обычно уже есть, а еще у них пособия. Вымирающий этнос как-никак.
    Правильно мать говорила — иди на филологический, так нет, надо было, дуре, чтоб людям помогать обязательно…

    Так, почти полседьмого. Разворачиваю экран рабочего компьютера на всю ширину стены. Морщусь. С экрана морщатся в ответ. Бледновата, но с цветом бесплатный фильтр справится, да и мешки под глазами замазаны тональником и почти не видны.
    Проблема в текстуре и одутловатости — лицензия на хорошие фильтры кончается, а аватарами Министерство пользоваться запретило еще год назад. Можно, конечно, транслировать и в более «мыльном» качестве, но за это, по слухам, тоже прилетает, хотя официальных требований к качеству трансляции нет.

    Делаю глубокий вдох. Скалюсь. Нажимаю кнопку «начать трансляцию».
    - Здравствуйте, дети! Сегодня мы узнаем о четвертой мировой войне и роли Великой Империи в ней.
    Улавливаю запах с кухни. Черт. Забыла выключить кофе. За пятнадцать минут выкипит же…
    - Напоминаю, что через две недели мы будем изучать пятую мировую.
    Чувствую, как начинает покалывать в носу. Хорошо, что фильтр работает. За слезы рейтинг точно сняли бы.
    - Вам будет нужно сдать сочинения по теме «мой дедушка — герой».
    Ну, ничего. Завтра будет завтра. Не последний же раз тот буржуй кофе пьет. Завтра, может, опять… Хотя нет, пачка большая была. Минимум недели через две…
    Через две так через две. Все, хватит. Успокоилась. Продолжаем