К примеру, проезжая в такси по Варшавскому шоссе, я поднимал глаза и видел на стене дома двух медведей под надписью «Единая Россия». Вдруг я вспоминал, что «медведь» – не настоящее имя изображенного животного, а слово-заместитель, означающее «тот, кто ест мед». Древние славяне называли его так потому, что боялись случайно пригла­сить медведя в гости, произнеся настоящее имя. А что это за настоящее имя, спраши­вал я себя, и тут же вспоминал слово «берлога» – место, где лежит… Ну да, бер. Почти так же, как говорят менее суеверные англичане и немцы – «bear», «bär». Память мгно­венно увязывала существительное с нужным глаголом: бер – тот, кто берет… Все происходило так быстро, что в момент, когда истина ослепительно просверкивала сквозь эмблему победившей бюрократии, такси все еще приближалось к стене с медведями.

—В. Пелевин, “Empire V” (2006)

Медведи — самые крупные из наземных хищников. Неудивительно, что с древней­ших времён у людей были суеверия по поводу названия этого зверя; такие суеверия будоражат фантазию писателей и в наши дни. И для Пелевина, и для Манро художественная сторона повествования важнее лингвисти­ческой достоверности; но если прочие этимологические «прозрения» пелевинского героя («...самое глубокое из моих прозрений было следующим – я истолковал «Петро-» [в слове Петродворец] не как имя Петра Первого, а как указание на связь с нефтяным бизнесом, от слова petrol» и т.п.) сложно воспринять всерьёз, то толкование «берлога — это логово бер-а» завладело изрядным числом умов, и многократно всплывало в комментариях на Хабре — причём не как хлёсткая шутка талантливого писателя, а как объяснение происхождения слова берлога на полном серьёзе.

А зачем на свете мед? Для того, чтобы я его ел!

Мишка очень любит мед!
Почему? Кто поймет?
В самом деле, почему
Мед так нравится ему?

<...>

Утром за завтраком (завтрак был очень скромный — немножко мармеладу, намазанного на соты с медом) Пуху внезапно пришла в голову новая песня-шумелка. Она начиналась так: «Хорошо быть медведем, ура!»

—«Винни Пух и Все-Все-Все», пер. Б. Заходера (1965)

Связь между медведями, пчёлами и мёдом отразилась во многих языках. Имя Беовульфа, заглавного героя самой известной древнеанглийской поэмы — это, по общепринятой версии, кеннинг, означа­ющий медведя, буквально «пчелиный волк». В семитских языках медведю, пчеле и мёду соответствуют созвучные корни DBB / DBR / DBŠ: араб. dubb / dabbūr / dibs; д.-евр. dōb / dǝbōrā / dəbaš; сир. debbā / debbōrā / debšā; акк. dabû / – / dišpu и пр. Предполагают, что прасемитские корни слов состояли из двух согласных, а третий согласный обозначал семанти­ческую «категорию»: так, рувики приводит версию, что к двухсогласному пракорню добав­лялся -B для «вредных животных» и -R для «домашнего и дикого скота». В рамках этой версии, медведь — это «вредный DB», а пчела — это «домашний DB».

Слова со значением «медведь», выража­ющие страсть к мёду, нашлись и в финском (mesikämmen, буквально «медоволапый»), и в древнеирландском (milchobur, буквально «медолюб»), и в средне­валлийском (melfochyn, буквально «медокабан»). Современное ирландское название медведя, mathúin — другой эвфемизм, буквально «хороший телёнок»; зато с современным валлийским arth подозри­тельно совпадает «реконструированное английское слово» из комикса XKCD.

Для славянского названия медведь восстанавливают праформу *médʰu-ēdis с дальнейшим упрощением [du.eː] в [dveː], после которого слово уже не восприни­малось как двукоренное иносказание, и потребовало новых суеверных искажений: ср. укр. ведмідь, пол. niedźwiedź. Вероятно, оттуда же и сокращение мишка: ср. пол. miś, лит. meška, ю.-сл. мечка. Слово мечка в значении «медведица» есть и в словаре Даля; в ц.-сл. зафиксированы также формы мечька, мешька. Согласно другой, более экзоти­ческой гипотезе, мишка (прасл. *meki-ka-) — это не усечённая форма медведя, а развитие того же ПИЕ корня, от которого произошло праиндо­иранское *mákšiH «муха, пчела» (ср. санскр. makṣika).

От общеславянского слова борть «улей в дупле дерева» образовано название промысла бортник «сборщик дикого мёда», также применяемое иносказательно к медведю: например, в чешской Википедии статья “Brtník” перенаправляет на “Medvěd hnědý”. Тех, кто подозревает в берлоге германское заимствование, может заинтересовать обратное предположение — о происхождении прагерманского *berô либо от праславянского *бърть «улей», либо от общего с ним ПИЕ корня со значением «бурить, пронзать». Большинство же, включая Гретхен в комиксе XKCD, склоняются к тому, что *berô произошёл от ПИЕ корня со значением «бурый». (Как ни парадоксально, само слово бурый не имеет отношения к тому корню: оно заимствовано у тюрков в 13 в., и отсутствует в других славянских языках.) Третья, самая экзотическая версия о происхождении *berô — связывает его с ПИЕ корнем, значащим «дикий»: тем же самым, от которого произошло русское слово зверь.

Как же звали медведя предки славян?

медвѣдь ми у колѣна подъклада укусилъ, лютыи звѣрь скочилъ ко мнѣ на бедры, и конь со мною поверже, и богъ неврежена мѧ съблюде

—«Поучение Владимира Мономаха» (12 в.)

Учёные уже несколько веков гадают, какой такой зверь «скочил на бедры» ко Владимиру Мономаху во время охоты у реки Рось. Спектр версий — от триви­альной: тот самый медведь, о котором речь в предыдущем предложении; — до экзотических: барс, лев или тигр, будто бы встречавшиеся на Киевской Руси в 12 в. Т. А. Сумникова (1986) перечисляет: «Так, в XIX веке профессор Урусов полагал, что на Владимира Мономаха напал волк. В 1948 году к этому мнению присоединился Н. В. Шарлемань, правда, в 1964 году он принял мнение Б. Сапунова, считавшего, что на князя напал лев. В 1969 году В. Г. Гептнер считал, что лютый зверь означало тигра. По-видимому, не случайно Д. С. Лихачев, комментируя текст Владимира Мономаха, отдал дань традиции, считая, что лютый зверь — это хищник из семейства кошачьих, а позднее написал: «Что такое этот „лютый зверь“ — неясно». Наконец, С. В. Лобачев высказал мнение, что лютый зверь — это медведь. Среди лингвистов признание получила точка зрения Б. А. Ларина, согласно которой лютый зверь у Владимира Мономаха — рысь.»

ПИЕ название медведя, не вполне точно указанное в комиксе XKCD — *h₂ŕ̥tḱos — могло бы прийти в праславянский в форме *ръсъ или *ръстъ, и как минимум, дать название реке Рось (Википедия цитирует О. Н. Трубачёва: «Исходный гидроним, Ръсь, имеет неясную этимологию»), а как максимум — и самой Руси: ассоциация этой страны с медведем крепка по сей день. Кроме того, название рыси считается родственным греч. lynx, но неясно, почему в нём изменился начальный согласный. Не под влиянием ли созвучного, ныне забытого названия другого «лютого зверя»? Этимологический словарь А. Г. Преображенского (1914) комментирует: «Первоначально *лысь. Изменение л- в р- объясняют различно: Бранд думает, что р- заимствовано у корня рыкати, Вальде предполагает влияние ръвати... Иначе [считает] Штрекель: название рысь по цвету шерсти рыжий. Потебня сравнивает с санскр. ṛ́kṣas „медведь“, гр. arktos, лат. ursus и проч. Это едва ли.» В этимологи­ческом словаре Трубачёва (1993) эта версия уже не отметается с ходу: «Сейчас можно только догадываться об остаточных следах этой формы, слившихся со слав. названием другого опасного лесного хищника, или во всяком случае повли­явших на необычные отличия слав. названия рыси от ожидавшегося рефлекса и.-е. *lū̆ḱ-.» Кроме рыси, праславянское *ръсъ могло отразиться в названии росомахи: по одной из версий, её название значит «подобная медведю», как черепаха — «подобная черепу».

Из ПИЕ *h₂ŕ̥tḱos, как считают германисты, могло бы получиться прагерманское *urhsaz или *urskaz, и в итоге — совре­менное английское *orx или *orsh. Валлийская форма arth, хотя и не могла возникнуть в английском, могла повлиять на него опосредованно: Гретхен придер­живается версии, согласно которой имя легендарного короля Артура связано именно с валлийским медведем.

Зверю — берлога, страннику — дорога, женщине — лукавить, царю — править

Вернёмся к «прозрению» пелевинского героя. Слово бьрлогъ зафиксировано в «Златоструе» 12 в., и в соответствии с законом открытого слога, было трёхсложным: бь.рло.гъ. Одно уже это позволяет отвергнуть гипотезу о том, что берлога составлена из корней *беръ и логъ: так получи­лось бы четырёхсложное *бе.ръ.ло.гъ — с тем, что в современном русском называется «соедини­тельным гласным». Однако же, форма *беролог(а) не зафиксирована нигде и никогда. Если же берлога была заимствована у германцев как уже сложившееся двукоренное слово — по одной из версий, составленное из немецких Bär и Loch — то почему такое сочетание, в значении «берлога», не зафиксировано ни в одном германском языке?

Родственные берлоге слова встречаются во многих славянских языках:

• русское диалектное мерлог «место, где все в беспорядке»;

• украинские барлiг «свиное логово, подстилка в свином хлеву, грязная лужа, грязь»; барлога «лужа грязи»;

• болгарские диалектные бърлог(а) «ненастье, снег, дождь, грязь», бърлок «сор, помои, лужа»;

• сербохорватские бр́лог «свинарник, логово, мусорная свалка», бр̀љага «лужа»;

• словенское brlòg «логово дикого зверя, убежище»;

• чешское и словацкое brloh «нора, логово, запущенный, убогий дом»;

• нижнелужицкое barłog «постель из соломы, берлога, хлев для поросят»;

• польское barłóg «неопрятная постель, берлога, нора, конура» и др.

Сопоставляя все эти примеры, восстанав­ливают праславянское *bьrlogъ «грязное место», предполо­жительно от глагола *bьrlati «пачкать, брызгать, бурлить», с таким же суффиксом -ог, как в словах острог, пирог, творог. К тому же корню — без суффикса -ог — возводят название Берлина, основан­ного славянами (Germania Slavica) на грязном, болотистом месте; а медведь стал символом города лишь позднее.

В мистификации Пелевина я вижу едкий стёб над популярными в нулевых лингвофриками, которые в слове радуга видели отсылку к богу солнца Ра, а в берлоге, береге и берёзе — общий корень *бер, якобы соответствующий «лесному духу». Похоже, что писатель не рассчитал силу, и вместо того, чтобы осадить лингвофриков — лишь подлил масла в их огонь.