Сегодня ассоциации со словом «робот» отдаляются от зловещей или услужливой человекообразной машины – в конце концов, так называют и бестелесных чат-ботов, и промышленных монстров, далекие от людского облика. Однако начиналось все именно со схожести роботов с представителями вида Homo Sapiens.
Так, чешский прозаик и драматург Карел Чапек, впервые использовавший это понятие в 1920 в пьесе «Р.У.Р.», описывал даже не металлические тела, а биологических людей, собираемых на конвейере Россумской фабрики из разных органов для изнурительного труда (отсюда и название: по-словацки robota – это, по сути, каторга). Считается, что авторство термина Карел делит со своим братом Йозефом: графиком и фотографом, объединившем в своем творчестве кубизм с фольклорной эстетикой.
Как легко догадаться идея витала в воздухе ревущих 20-х, и в емком слове «робот» братья обобщили и привели к общему знаменателю огромные культурные пласты, связанные с искусственными человекоподобными созданиями. К моменту выхода «Р.У.Р.», мир уже несколько десятилетий зачитывался «Франкенштейном или современным Прометеем» Мэри Шелли и «Островом доктора Моро» Уэллса, однако корни представлений об искусственных людях уходили гораздо глубже.
Из красной глины
Сюжеты о «вторичных созданиях» – рукотворных имитаторах тех или иных свойств человека – уходят в глубины веков. В одних преданиях эти существа создавались самими людьми, в других – богами и другими сверхъественными сущностями. Роднило их одно: искусственность происхождения, отсылающая чаще к ремеслам, чем к деторождению.
Так, у древних эллинов олимпийцы вдыхали жизнь в Галатею, высеченную из слоновой кости скульптором Пигмалионом. Герой Кадм, а затем и вождь аргонавтов Язон, в считанные минуты разживались армиями воинов-спартов, растущих из драконьих зубов, которыми надо было лишь вовремя засеять поле. Бог Гефест и вовсе беззастенчиво ковал из золота служанок-подмастерий для работы в кузнице, а на пике карьеры смастерил бронзового гиганта Талоса, которого Зевс впоследствии подарил Европе для защиты Крита.
В германо-скандинавской мифологии что-то похожее выкинул великан Хрунгнир, слепив из глины гиганта Меккуркальви – согласно «Младшей Эдде», эта машина убийства должна была помочь ему в битве с асом Тором. Впрочем, согласно «Пятикнижию» и «Корану» из глины был сотворен и Адам, а первые люди у скандинавов Аска и Эмблу были вырезаны из ясеня и ивы, что наводит на определенные мысли.
Намеки на искусственных людей можно встретить и в египетских, аккадских, шумерских, африканских и индийских мифах. Важно, что в большинстве из них «роботы» созданы в прагматических целях, в основном как прислуга или «чемпионы» на поле брани, не имеющие собственных желаний.
В средневековой Европе этот архетипический образ ярче всего выразился в предании о Големе – глиняной фигуре, оживленной каббалистической магией Йехуди Бен Бецалелема. По преданию раввин хотел с помощью Голема защитить еврейскую общину от козней горожан, и здесь интересно то, что рукотворный помощник намеренно создавался свободным от людских условностей и табу, что в итоге привело к восстанию против создателя – звучит как история в духе пионеров научной фантастики, не правда ли?
Пружинные гомункулы
До изобретения транзисторов и генной инженерии оставалось еще несколько веков, и вопрос создания «роботов» дрейфовал из мифопоэтической в прикладную плоскость по причудливым траекториям. Так, создание големов именно в качестве технологии, впервые было описано в Clavicula Salomonis – одном из главных магических гримуаров XVI века. Рука об руку с эзотерическим знанием шли научные представления той эпохи – анимакулькизм Левенгука и Парацельса, а также овизм Бонне подарили нам образы гомункулов, выращиваемых в ретортах с помощью химических, а впоследствии и магнетизационно-электрических воздействий на кровь и сперму.
Если подобные эксперименты и увенчивались успехом, то история донесла это до нас лишь в художественной форме: гейдельбергском романтизме Арнима, страхе перед двойниками Гейне, алхимическом гомункуле Гете, «Големе» Густава Майринка и т.д. Однако, помимо оккультно-мифологических преданий и метафор писателей, есть и реальные данные о попытках создания человекообразных машинах разной степени сложности – автоматонах.
Судя по всему, пытливые умы грезили идеей создания искусственных помощников едва ли не с момента возникновения первых цивилизаций. Если верить физику-ядерщику Д.Р. Хиллу, работавшему над Манхэттенским проектом, еще в XII веке арабский ученый Аль-Джазари построил каботажный кораблик с командой из механического арфиста, флейтиста и двух набатчиков. Идея оказалась заразительной и, уже в XIII веке некий юноша Фома Аквинский случайно испортил «железного человека», созданного его учителем, схоластом Альбертом Магнусом, по образу и подобию арабского квартета – история якобы вдохновившая Л.Ф. Баума, автора «Озма из Страны Оз» на создание меднотелого Тик-Тока.
К той же эпохе относятся зарисовки Виллара де Оннекура – пикардийский архитектор в своем альбоме «Legiere Poupee» изобразил механического Христа, который после взвода пружины, мог передвигаться по улицам, повторяя благословляющий жест на манер деревянных кукол манэки-нэко в средневековой Японии. Пройдет еще два века и эти наработки получат развитие в набросках Леонардо да Винчи, посвященных механическому фехтовальщику.
К XVIII развитие классической механики усилиями таких титанов как Галилей, Ньютон, Эйлер, Бернул и Лагранж привело к распространению пружинного привода Петера Хенляйна и маятниковых часов Христиана Гюйгенса. Именно эти механизмы позволили изобретателю Жаку де Вокансону стать отцом многочисленных автоматонов: от юноши-флейтиста, до утки, «переваривающей» еду.
Хотя некоторые из предтеч роботов сразу влились в промышленность в качестве суппортов для токарно-копировальных станков и регуляторов уровня воды в котлах, большинство автоматонов служили сугубо развлекательным целям: танцевали, рисовали, играли на музыкальных инструментах. В музее Истории Искусств в Невшателе сегодня можно увидеть «роботов» из той эпохи: Музыкантшу, умеющую играть на органе пять сольных партий, Художника, способного написать три картины и Каллиграфа, освоившего алфавит из 40 символов. Каждый из этой троицы был изготовлен из нескольких тысяч деталей основателем Пьером Жаке-Дро, сегодня более известным в качестве создателя марки швейцарских vip-часов «Jaquet Droz». В некоторых источниках имя сына часовщика, юного дарования Анри Дро, упоминается как давшее начало слову «андроид». Хотя эта версия, скорее всего ошибочная (и из-за нюансов французской фонетики, и из-за того, что слово Androides фигурировало в «Циклопедии» Эфрейма Чэймберса, изданной еще в начале XVIII) совпадение любопытное.
XIX век ознаменовался созданием перфокарт (в 1808 они начали применяться в ткацких станках Жозефа Мари Жаккара) и благодаря им конструкторы автоматонов твердо встали на путь, который в ХХ веке подвел их к основам робототехники. Александр Белл, Александр Попов, а также заклятые враги Никола Тесла и Томас Эдисон заложили основы электроники и радиотехники, позволившие создать вначале электронное реле, а затем и ЭВМ. Мир захлестнула автоматизация и фантазии о големах стали принимать современные очертания – однако это уже совсем другая история.
Зловещие долины романтизма
Хотя автоматоны пользовались популярностью и у аристократов, и у простолюдинов в качестве занятных диковинок, многие относились к механическим людям настороженно и даже враждебно.
Разбираясь в причинах, семиотик Юрий Лотман обращал внимание, что автоматон больше похож на человека, чем обычная кукла, и что именно эта схожесть делает различия более тревожными и зловещими. По сути, речь шла о феномене, известном сегодня благодаря Масахиро Мори под именем «uncanny valley» – подспудном отвращении или неприязни, которые вызывают фигуры, не сильно отличающиеся внешне от человека, но и не имеющие полного сходства. Однако причина неприязни к роботам крылась не только в этом.
С конца XVIII по начало ХIХ в Европе регулярно вспыхивали бунты против внедрения машин в промышленность, что к 1811 году вылилось в возникновение движения луддитов. Если страх перед контактами с неживой материей, замаскированной под человека, еще можно было назвать плодом коллективного бессознательного, то опасность лишиться из-за роботов своего хлеба насущного стала для представителей многих профессий вполне реальной.
В результате, согласно все тому же Лотману, автоматоны объединили в себе «древний миф об оживающей статуе и новую мифологию мертвой машинной жизни», став «воплощенной метафорой слияния человека и машины». Культура пристально следила за этими трансформациями умов, и тщательно фиксировала руками художников и поэтов усиливающийся конфликт между естественным и искусственным, природой и техникой, подлинником и копией. Так, вторя визионерству ХVIII Уильяма Вордсворта и, отчасти, Уильяма Блейка, одним из центральных образов романтизма века XIX стала механическая кукла – ее тень нависает и над творчеством Владимира Одоевского и Александра Грина и многих других.
Эрнст Теодор Амадей Гофман же в рассказах «Автомат» (1814) и «Песочный человек» (1816) и вовсе создал негласный канон изображения роботов в литературе и поднял вопрос о том, можно ли влюбиться в антропоморфный механизм, если он будет неотличим от человека (история юного Натанаэля и автоматона «Олимпия»). Этот мотив продолжает будоражить умы миллионов людей и в новом тысячелетии.
Горизонт событий
К XX веку круг замкнулся. Когда Карел Чапек впервые написал слово «робот» на странице своей рукописи, искусственные создания мыслились уже почти неотличимыми от людей, а люди на фабриках – стали уподобляться машинам, больше похожим не на очаровательные автоматоны эпохи просвещения, а на выращенных в ретортах рабов-гомункулов.
Гефестианская кузница вернулась в облике исполинских цехов с конвейерными лентами, однако суть за прошедшие тысячелетия не изменилась. Создание искусственных слуг и воинов прочно переплелось с устремлением к богоподобию, как возможности разжигать огонь разума в неживой материи. Но никуда не исчезли и страхи: что творение рано или поздно восстанет против творца, и, займет его место, унаследовав Землю.
Современная робототехника и технологии искусственного интеллекта все еще отстают от фантазий как паникеров, так и мечтателей, но людям не свойственно сдаваться так легко.