19 мая 1980 года на большие экраны вышел «Сталкер» — фильм по повести братьев Стругацких, сделанный самим Тарковским. В Москве творился натуральный цирк с конями: картину демонстрировали только в «Мире», «Прогрессе» и «Янтаре», билеты сходу распродали на несколько дней вперёд, а толпы в кассу от часа к часу только росли. Масла в огонь подливали счастливчики, уже посмотревшие новинку: кто-то плевался от занудства Тарковского, который испортил отличную книгу, кто-то травил байки, мол, братья отлупцевали «Арсенича» за такое издевательство над «Пикником», а кто-то уверял, что «Сталкер» — шедевр на века и вставал в хвост очереди за билетом на повторный сеанс.

С выхода ленты кинолюбители поделились на два непримиримых лагеря: первые искренне не понимают картину, во время просмотра клюют носом, приписывают Тарковскому претенциозность и псевдоинтеллектуализм, а вторые завороженно смотрят на экран все два с половиной часа и чуть ли не плачут от впечатлений к финалу.

Понять хейтеров — легче лёгкого. Сюжет пересказывается одним предложением: три мужика идут к некому артефакту, исполняющему желания, но в последний момент передумывают. Постановка, скажем, на любителя или эстонца в стиле «дрезина пять минут делает чучух-чучух». Спецэффектов нет в принципе, а действие единственной аномалии (не) показано через закадровый голос. Как бонус фильм ещё и от первоисточника ушёл так далеко, что только сеттинг и остался.

И если истоки неприязни к «Сталкеру» просты как рецепт доширака и в дополнительных комментариях не нуждаются, то с фанатской любовью всё намного сложнее — в её причинах нам и предстоит разобраться.

Начнём с киноязыка «Сталкера», самой яркой черты, которая и вызывает столько споров и реакций. Киноязык — это такой набор художественных приёмов, технических решений, видео- и аудио-акцентов — всех тех вещей, которые раскрывают авторскую задумку не сценарными методами, отличают фильм одного режиссёра от другого и возводят кино в ранг самостоятельного искусства.

Так вот, киноязык Тарковского — это предпочтение чувственного познания интеллектуальному. Для передачи мысли, режиссёр погружал зрителя в то же эмоциональное состояние, что и его герой, создавал между ними некое тождество и тактично уходил, позволяя самостоятельно до чего-то додуматься, покопавшись в собственной душе. Такой подход применяется с первых кадров фильма.

В сцене дома у сталкера появляется один из главных героев, собственно, сам Сталкер. Он полностью отрешён от мира и сильно в нём разочарован — буквально «лишний человек» из русской классики. Душевное состояние персонажа передаётся зрителю исключительно режиссёрскими решениями, позволяющими в некотором смысле влезть в шкуру протагониста: однотонный, грязноватый цветовой фильтр, то и дело раздающийся металлический лязг поезда и шумы индустриального ада вперемешку с классической музыкой, умело выстроенная мизансцена (расположение людей и предметов в кадре), подчёркивающая отстранённость Сталкера даже от собственной семьи, — эти приёмы помогают зрителю взглянуть на мир через призму чувств персонажа. Такой метод повествования — визитная карточка режиссёра.

«Не обязательно втискивать сложность мысли и поэтического видения мира в рамки слишком явной очевидности. Логика прямых, обычных последовательностей подозрительно смахивает на доказательство геометрической теоремы. Для искусства такой метод несравненно беднее возможностей, которые открывают ассоциативные сцепления, объединяющие чувственные и рациональные оценки».— Тарковский А.А.

Именно этой философией и продиктована бедность постановки. В «Сталкере» почти образцовое соблюдение единства времени, места и действия — каждая сцена логически сменяет другую. В ленте нет таймскипов или внезапных телепортаций, при желании и должном умении фильм можно было бы снять вообще одним кадром. Единственное исключение — возвращение из Зоны, которое и вправду остаётся за объективом камеры. Всё остальное время одно событие логически тянет за собой другое, как звенья единой цепи, что позволяет лучше прочувствовать идею фильма.

Хорошей иллюстрацией режиссёрского метода служит эпизод проникновения в Зону. Сталкер и двое его нанимателей садятся в автомобиль, ревущий как сотня бегемотов (знали бы вы, как могут орать эти твари…) и прорывают оцепление охраняемой территории. Это одна из самых напряжённых, нервных и громких частей ленты с быстрой сменой планов и частыми относительно остального фильма склейками. Герои, преодолев препятствия, залезают в дрезину, получая передышку, чтобы прислушаться к себе, обдумать случившееся и подготовиться к встрече с опасной и непонятной штукой. И зритель также ждёт свидания с Зоной, также размышляет о характерах «туристов» и также погружается в полумистическую атмосферу благодаря фантастическим звукам, наложенным поверх перестука колёс. Склейка. Картинка становится цветной, городской лязг сменяется тихим шумом природы, а вместо грязного промышленного района на экране живописный, цветущий край. На контрасте со всем, что демонстрировалось раньше такая резкая смена тона создаёт ощущение зазеркалья, как будто зритель и правда оказался в другом мире — в Зоне, что ставит его в равное положение с протагонистами, испытывающими точно такие же впечатления. Минимальные средства — максимальный эффект.

Это всё здорово, но разве нельзя донести идею более понятным языком? Конечно, можно. Можно вообще поставить человека на белом фоне, он прямым текстом скажет главную мысль, и все пойдут по домам, не тратя лишнего времени. Вот только такое даже ради эксперимента не снимают, а люди почему-то предпочитают художественный метод изложения, который не даёт зрителю тезис, завёрнутый в подарочную упаковку, а напротив заставляет напрячь мозги и немного подумать.

«Когда о предмете говорится не всё, остаётся возможность додумывания. Иначе конечный вывод преподносится зрителю готовым, безо всякой работы мысли. Доставшись зрителю без труда, такой вывод ему не нужен. Может ли он что-нибудь сказать зрителю, не разделившему с автором мук и радости рождения мысли?»— Тарковский А.А.

Здесь, на мой взгляд, и лежит граница между фанатами и хейтерами. Те, кто смог прочувствовать настроение ленты, так сказать, войти в поток, погружаются в своеобразный гипноз, проживая события фильма наравне с его персонажами. Назвать такой просмотр отдыхом язык не повернётся — это работа, сопоставимая с чтением сложного философского романа, она требует усидчивости и терпения. Но взамен, как и с классической прозой, зритель получает несравненно большее, чем одноразовый всплеск дофамина, так как выводы делаются не путём считывания прямых, как стрелки на брюках, нотаций, а с помощью анализа своих возникших чувств и мыслей.

Мои собственные попытки расшифровать смысл «Сталкера» одним предложением неизбежно выливаются во фразу: «Этот фильм про современный мир и современных людей». Казалось бы, ужасно пошло и избито, сколько таких полотен понаделали с «переосмыслениями реальности»? С другой — Тарковский выбрал необычную точку зрения на проблему, чему естественно способствовали его личные убеждения. Чтобы лучше понять творческий замысел фильма, следует поведать занятный случай из жизни режиссёра.

В одном из интервью (на самом деле, не в одном, таких интервью много) Андрей Арсеньевич в крайне негативном ключе высказывался о научном прогрессе: мол, человечество слишком сильно развилось технологически, но в духовном плане осталось на уровне неандертальца — он видел в этом огромную проблему. На следующий вопрос: «Что ты думаешь о Галилее и Эйнштейне?» — Тарковский не моргнув глазом ответил: «Мне кажется, они оба ошибались».

Именно то, как мир технологий и материализма калечит человеческую душу — одна из главных тем ленты, раскрывающаяся через трёх протагонистов: Профессора, Писателя и Сталкера.

Их настоящие имена неизвестны, как и подробности биографии. Всё что сообщается зрителю: один от мира науки, второй от мира искусства, а третий не от мира сего. Они идут к Комнате, аномалии, исполняющей желания, но каждый со своей целью. Образы героев объединены в классический треугольник: протагонист и его отражения. Сталкер как единственный «светлый угол» противопоставлен материальному миру, в то время как Писатель и Профессор плоть от плоти этого мира.

Сталкер буквально не от мира сего. В открывающем эпизоде разговора с женой есть такой диалог:

— Я скоро вернусь.— Ой! В тюрьму ты вернёшься! Только теперь тебе дадут не пять лет, а десять! И ничего у тебя не будет за эти десять лет! Ни Зоны, и… ничего! А я… за эти десять лет сдохну! (Плачет.)— Господи, тюрьма! Да мне везде тюрьма. Пусти!

Когда же он прибывает в Зону, то чувствует явное облегчение, начинает дышать полной грудью вдали от «технологического ада»: «Ну вот мы и дома».

Он совершает «ходку» не ради себя. «Сталкеру вообще нельзя приходить в Зону с корыстной целью». Его главная задача — позволить другим осуществить свою мечту и, возможно, обрести счастье. Он и спутников выбирает, считая, что Зона «пропускает тех, у кого надежд больше никаких не осталось». А на предложение воспользоваться Комнатой отвечает: «А мне и так хорошо…»

Во многих рецензиях Сталкера сравнивают с пророком, со святым отцом, и это действительно очень удачное сопоставление. Весь персонаж проникнут мессианством и если не религиозными, то духовными мотивами. Во время «снов Сталкера» можно услышать голос его жены, произносящий строки из Апокалипсиса Иоанна Богослова, что недвусмысленно намекает на состояние мира, в котором он живет, или хотя бы на его отношение к нему. А проснувшись, Сталкер уже сам произносит цитату из Евангелия от Луки про двух учеников Христа, не поверивших в чудо Его воскресения, что сильно рифмуется с концовкой фильма.

Ему не важно личное благополучие: он легко уходит от семьи, у него нет друзей или каких-либо достижений, всё что у него есть — Зона и своё призвание. Он проводит потерявших последние надежды к мистическому месту, безоговорочно веря в силу Комнаты и даже не проверяя исполняются ли желания «паломников» — то ли считая это кощунством, то ли боясь узнать правду.

Сталкер и его жена — самые несчастные персонажи фильма. Но они же обладают чем-то, что делает их и самыми счастливыми в другом, более возвышенном значении, чем-то, что придаёт их жизни ценность.

Тарковский не считал гедонистический образ жизни добродетелью и уж тем более смыслом бытия. «Этот мир не создан для того, чтобы человек был счастливым. Он существует для того чтобы бороться. Чтобы внутри нас боролись добро и зло, и добро побеждало». А на прямой вопрос «Ты счастлив?» односложно отвечал: «Нет».

Сталкер находит себя в служении, но вовсе не людям, как может изначально показаться. Сталкер служит Зоне, трансцендентной Силе, что изменяет всю жизнь человека и проводя до конца напрашивающуюся параллель — он служит Самому Богу.

Призвание супруги Сталкера — любовь. Прекрасно осознавая все грядущие невзгоды и отбросив эгоистично-прагматические мысли, свойственные современному человеку, она отдаётся чувству, которое, как известно, и спасает наш мир...

«А мама говорила: он же сталкер, он же с-смертник, он же вечный арестант! И дети. Вспомни, какие дети бывают у сталкеров... А я... Я даже... Я даже и не спорила... Я и сама про всё это знала: и что смертник, и что вечный арестант, и про детей... А только что я могла сделать? Я уверена была, что с ним мне будет хорошо. Я знала, что и горя будет много, но только уж лучше горькое счастье, чем... серая унылая жизнь. (Всхлипывает, улыбается.) А может быть, я все это потом придумала. А тогда он просто подошёл ко мне и сказал: „Пойдём со мной“, и я пошла. И никогда потом не жалела. Никогда.»

Очень символично, что единственный раз, когда видеоряд становится цветным за пределами Зоны — это сцена с ребенком, аллегорией любви, великого горя и великого счастья этой необычной семьи, под аккомпанемент «Оды к радости» Бетховена.

«В „Сталкере“ я договариваю кое-что до конца — человеческая любовь и есть то чудо, которое способно противостоять любому сухому теоретизированию о безнадёжности мира. Это чувство — наша общая и, несомненно, позитивная ценность. Хотя и любить-то мы разучились»— Тарковский А.А.

Сталкеру противопоставлены спутники: Профессор и Писатель. Последний особенно интересен в контексте взаимоотношений с «проводником». Писатель — двойник Сталкера, его кривое отражение. Они во многом похожи, даже декларируют почти идентичные цели, но по итогу оказываются антагонистами, что передаётся и через образы. Если Сталкер — чуть ли не святой, то Писатель надевает себе на голову «терновый венец» и произносит антитезу христианской добродетели: «Я вас не прощу» — более явную аллюзию на антихриста нужно поискать.

Писатель как и Сталкер начинал свой творческий путь со служения, но уже материальному миру, людям: писал за идею, пытался привнести в нашу вселенную что-то хорошее, улучшить её — но потерпел неудачу. «Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня! По своему образу и подобию!» Сталкер отвергает мир с его бездуховностью и культом прогресса. Писатель — принимает и отравляет им изначально чистую душу, скатывается к алкоголизму, отвратительному цинизму и ненависти к собственной профессии. Он ставит искусство на службу прагматизму и тем уничтожает саму его суть.

Тарковский считал, что искусство может существовать только как противовес греховности и неестественности мироздания:

«Мир неустроен, мир неблагополучен и именно поэтому существует искусство. Очевидно если бы мир был прекрасен и гармоничен, никакого искусства не нужно было бы. Человек не искал бы гармонии в побочных занятиях, он бы жил гармонично. Этого было бы вполне достаточно, на мой взгляд. Искусство существует только потому что мир плохо устроен.»— Тарковский А.А.

Если же сотворить из него инструмент или вовсе идола, оно начнёт убивать творца, калечить его внутренне и в конечном счёте превратит в Писателя, разуверевшегося во всём.

Он страстно жаждет духовного воскресения, скучает по временам, когда «в каждом порядочном доме жил домовой, а в каждой церкви — Бог». Ищет Истину в конце концов: «Я эту самую истину выкапываю, а в это время с ней что-то такое делается, что выкапывал-то я истину, а выкопал кучу, извините... не скажу чего». Но ничего из этого в нашем мире нет, что заставляет его пойти в Зону.

И проделав тяжелейший путь, несколько раз оказавшись на пороге смерти, он останавливается в шаге от своей цели, отказываясь входить в Комнату, пускаясь в длинные тирады об унизительности молитвы и невозможности существования такого чуда. Он убеждает спутников, что Комната — порождение человеческой фантазии, миф, но споткнувшись на её пороге страшно пугается, что упадёт внутрь. Не верит он вовсе не в Комнату, а в чистоту своей души. Аномалия исполняет самое заветное желание, и Писатель боится, что оно сбудется.

Как писал сам режиссёр:

«И когда наши герои достигают цели, многое пережив, передумав и переосмыслив в себе, они не решаются перейти границы комнаты, к которой они шли, рискуя жизнью. Они поднялись до осознания той мысли, что нравственность их несовершенна на всей трагической глубине её осознания. Они не находят в себе духовных сил, чтобы поверить в самих себя, — но у них достало сил заглянуть в самих себя и — ужаснуться!»

Писатель — это Сталкер, которого пережевал и выплюнул материализм. Образ творца ищущего Чуда, но отказывающегося его принять из-за уверенности в своей безвозвратной гибели трагичен и печален. Несмотря на вызывающее поведение, скверный характер и отталкивающее мировоззрение зритель не испытывает к нему неприязни — только жалость. Химия между его персонажем и Сталкером создаёт самый сильный конфликт картины — два очень похожих человека, пошедших разными путями.

У Профессора куда меньше экранного времени, чем у других путников, но от этого он не менее важен для фильма. Он кажется абсолютно уравновешенным и спокойным: не реагирует на агрессивные выпады Писателя, спокойно принимает «правила» Зоны и не пытается бунтовать, Профессор не произносит длинных монологов, а его ответы в разговорах обычно коротки и до безобразия конкретны. Словом, он — воплощение прогресса, человек, который и построил тот самый мир вокруг Зоны.

Ближе к финалу выясняется цель его похода: он хочет уничтожить Комнату. Профессор объясняет своё решение «высокими мотивами»: он считает «Исполнитель желаний» опасным, боится, что он попадёт в руки, к «несостоявшимся императорам», «великим инквизиторам» и «фюрерам всех мастей», которые «облагодетельствуют человечество». На самом же деле он лишь прикрывает демагогией свой истинный мотив — банальную месть.

Профессор, как и Писатель отказывается заходить в Комнату, усомнившись в своей чистоте. Он мог воспользоваться ей и достигнуть декларируемой цели — уничтожить комнату или оградить её от различных негодяев, но очевидно в душе он желал совершенно другого. Он принёс в Зону бомбу, чтобы уничтожить Чудо, буквально поставил прогресс, которого так боялся Тарковский, на службу разрушению из-за личной корысти — красочная иллюстрация, к чему приводит разрыв между духовным и материальным развитием.

«Сталкер» — великое произведение искусства с уникальным киноязыком и интересной философией, однако для меня главное достоинство картины в другом. Я смотрел её не единожды и с каждым разом, находил для себя всё больше и больше мыслей и откровений, но что более важно — плотнее погружался в атмосферу фильма, позволяющую внутренне прожить события на экране. Каждый раз пересматривая «Сталкера», я задавал себе один и тот же вопрос: «А сам-то я бы зашёл в Комнату? Чего по правде желает моя душа?» Это неприятный вопрос. Очень неприятный. На него страшно ответить честно и ещё страшнее соврать. Каждый раз я впадал в раздумья на добрые полчаса и каждый раз приходил к тяжёлой мысли, что в Комнату бы я не вошёл. «Сталкер» поднимает из души зрителя вещи, которые хочется запрятать поглубже и никогда к ним не притрагиваться, забыть их, закопать. Но несмотря на горькую правду, фильм всякий раз оказывал на меня благотворное воздействие и после всякого просмотра, после всякого болезненного вопроса самому себе, мне кажется, я становился чуточку лучше — без единого толстовского поучения, без морализаторства, без показательного грожения пальцем. Это и есть самая главная ценность «Сталкера».

Закончить рецензию мне бы хотелось цитатой самого Тарковского, которая как нельзя лучше подведёт итог моим словам:

«Функциональная же предназначенность искусства не в том, как это часто полагают, чтобы внушать мысли, заражать идеями, служить примером. Цель искусства заключается в том, чтобы подготовить человека к смерти, вспахать и взрыхлить его душу, сделать её способной обратиться к добру.»

Источники:

1. Ант Скандалис — «Братья Стругацкие»;

2. Андрей Тарковский — «Запечатленное время»;

3. Интервью Тарковского в Италии 1983г.

Автор: Алексей Петров