Предприниматели из ИТ-индустрии часто демонстрируют левые взгляды во всём, кроме одного: когда речь заходит о госрегулировании их компаний, они становятся правее правых. Экономисты Нил Малхотра и Дэвид Брукман изучили взгляды технопредпринимателей из Кремниевой долины и предлагают ввести новый вид «политического животного»: liberaltarian (можно перевести как либералтарий или либералтарианец).

Прим. переводчика: Экономисты предлагают термин "liberaltarian" (на мой взгляд, либералтарий предпочтительнее, чем труднопроизносимое "либералтарианец", которое созвучно с уже используемым термином "либертарианец", сторонник отказа от любого госрегулирования).

Восхождение «либералтария»

Миллионеры из технологической индустрии толкают Демократическую партию влево почти по всем вопросам, кроме государственного регулирования. Профсоюзы, будьте начеку!

10 июня 2020, Автор: Александр Гельфанд

[Полит]экономисты Нил Малхотра и Дэвид Брукман задокументировали новый вид политического животного: либералтарий.

Политическое животное - термин, введённый в философию Аристотелем. Он называл человека «политическим животным», чтобы подчеркнуть, что среда обитания человека — рукотворная и коллективная, в отличие от естественной среды обитания животных. Человек способен пребывать только в упорядоченном культурном пространстве, образцом которого является греческий «полис» («город»), откуда и произошёл термин «политика», «политический».

Малхотра, профессор политической экономии им. Эдит М. Корнелл в Стэнфордской высшей школе бизнеса, и Брукман, бывший профессор Стэнфордской высшей школы бизнеса, недавно перешедший в Калифорнийский университет в Беркли, задались целью количественно оценить политические взгляды одной из самых влиятельных групп бизнесменов в стране: успешных технологических предпринимателей.

То, что они обнаружили, противоречит общепринятым представлениям о политических взглядах американской технологической элиты.

Когда речь заходит о торговле, налогообложении и социальных вопросах, состоятельные основатели компаний более либеральны (склонны к левым взглядам), чем большинство граждан, кроме самых ярых прогрессистов. Но когда дело доходит до регулирования, они более консервативны, чем большинство республиканцев, и фактически ближе к взглядам либертарианцев. Эта уникальная комбинация взглядов имеет серьезные последствия для потенциального использования ими своей растущей политической власти для формирования государственной политики.

Брукман и Малхотра обсуждают истоки и методы своего исследования, и что его результаты говорят нам о будущем американской политики.

Что послужило толчком для этого исследования?

Брукман: Нас обоих очень интересует использование инструментов анализа для понимания общественного мнения, изучения того, как экономическая элита, набирающая силу в нашем обществе, воспринимает американскую политику.

Малхотра: Мы говорили с бывшим журналистом TechCrunch в The Battery, клубе для влиятельных персон Кремниевой долины, и поняли, что, хотя много говорят о политических взглядах элиты Кремниевой долины — и под этим мы подразумеваем технологическую элиту по всей стране — у нас нет точных данных о том, во что они на самом деле верят, когда речь заходит о политике и государственной политике.

Брукман: Например, некоторые говорят, что Кремниевая долина действительно либертарианская, в то время как другие утверждают, что технологические предприниматели — идейные демократы и придерживаются крайне левых взглядов по социальным вопросам. Мы подумали, что это становится важной темой для понимания американской политики.

Почему это важно?

Брукман: История даёт нам многочисленные примеры, как богатые бизнесмены, такие как железнодорожные магнаты и банкиры с Уолл-стрит, меняли курс американской политики благодаря своему огромному политическому влиянию. И многие из самых высоко оцененных компаний США сейчас являются компаниями хайтека. У них сотни тысяч сотрудников, и их основатели накапливают все большее политическое влияние. В то время, как многие исследователи изучали взгляды людей с Уолл-стрит на политику, исследований, касающихся Кремниевой долины, было гораздо меньше. Мы хотели более чётко понять, что думает элита Кремниевой долины, и собрать некоторые данные на этот счет.

Малхотра: Мы проживаем уникальный момент американской истории. Такие факторы, как неравенство доходов, глобализация и автоматизация, кардинально изменят то, как функционируют общество и политика. Мы бы с радостью вернулись в прошлое и спросили железнодорожных магнатов, как они изменили процесс формирования политики накануне Позолоченного века. И именно такой шанс нам предоставился сейчас: спросить технологическую элиту о том, что они на самом деле думают о политике, и изучить, что это означает для политики и государственной политики в этой переломной точке американской истории.

Но почему именно технологические предприниматели? Что делает их особенными помимо экономической мощи?

Брукман: Наш анализ был мотивирован не только их экономической мощью. Многие другие компании ею обладают: у них много сотрудников, они могут жертвовать много денег политическим кандидатам и партиям, они могут решать, где создавать рабочие места. Что отличает Кремниевую долину от железных дорог или банков с Уолл-стрит, так это то, что у них также много «глаз» (внимания); американцы проводят много времени, глядя на свои смартфоны каждый день. Мы почувствовали это влияние несколько лет назад в борьбе вокруг Закона о прекращении интернет-пиратства (Stop Online Piracy Act, SOPA) и Закона 2011 года о предотвращении реальных сетевых угроз экономическому творческому потенциалу и кражи интеллектуальной собственности PROTECT IP Act (PIPA), против которых выступили многие технологические компании. Google разместил небольшой текст на своей главной странице с просьбой: «Пожалуйста, свяжитесь с вашим сенатором», Конгресс был завален звонками, и законы были сняты с рассмотрения за одну ночь.

Малхотра: Они также уникальны тем, что имеют доступ к огромному количеству данных. Мы только начинаем понимать концепцию данных как капитала, но способность собирать так много данных о том, что делает каждый, — и использовать эти данные для политического влияния — нельзя недооценивать.

Кто был целью вашего исследования и как вы его проводили?

Малхотра: Мы объединили данные из Crunchbase, профессиональной базы данных о персонах в техноиндустрии, которая содержит информацию о размере компаний и количестве раундов финансирования, которые они получили, с контактной информацией более чем 4200 основателей и генеральных директоров. Затем мы разослали им всем предложение пройти опрос по электронной почте.

Брукман: Нам ответили более 600 человек, основавших успешные компании. Большинство из них — миллионеры, и их компании привлекли более 19,6 миллиардов долларов венчурного капитала.

Малхотра: Одновременно мы опросили более 1100 представителей элитного класса доноров — людей, которые жертвуют большие суммы денег на политические кампании, — и более 1600 обычных граждан. Таким образом, у нас были три очень разные группы людей, отвечающих на одни и те же вопросы о политике.

Какие вопросы вы задавали?

Брукман: Традиционно, когда люди говорят о политике, они думают в терминах левых и правых или же об экономических и социальных вопросах. Мы хотели разделить немного подробнее, поэтому разбили вопросы, которые хотели затронуть, на четыре области.

Первая, перераспределение, включала такие вопросы, как: «Должны ли мы облагать налогами богатых людей для финансирования универсальных социальных программ?»

Вторая, регулирование, включала такие вопросы, как: «Должны ли мы требовать от компаний относиться к фрилансерам как к обычным работникам или нет?» и «Насколько правительство должно быть вовлечено в структурирование и регулирование рынков?»

Третья категория касалась социальных вопросов: аборты, однополые браки, смертная казнь.

И четвертая касалась проблем глобализма, который включает такие вопросы, как торговля и иммиграция, которые влияют на благосостояние людей во всем мире.

Что вы узнали?

Малхотра: Главный вывод заключается в том, что технологическая элита в основном либеральна (придерживается левых взглядов, взглядов, характерных для Демпартии - прим. переводчика) по всем возможным направлениям, за исключением регулирования. Они даже более либеральны, чем традиционные демократы, в аспектах перераспределения, социальных вопросов и глобализма. Но они столь же консервативны, как республиканские доноры, в аспекте регулирования. И это особенно интересно, потому что ни у одной другой опрошенной нами группы людей не было подобной смеси политических убеждений.

Технологическая элита более либеральна, чем традиционные демократы, в аспектах перераспределения, социальных вопросов и глобализма. Но они столь же консервативны, как республиканцы, в вопросах регулирования.

— Нил Малхотра

Конкретно, технологическую элиту нельзя классифицировать как либертарианцев, когда речь идет об экономических вопросах, поскольку они верят в пользу перераспределения доходов для таких направлений, как здравоохранение, образование и сокращение бедности. Но в то же время они считают, что правительство не должно регулировать бизнес. Таким образом, их общий подход уникален: позволить рынкам функционировать так, как они должны, и перераспределять доходы постфактум. Некоторые называют этот новый тип политического животного «либералтарием».

Поскольку они основатели и директора компаний, нельзя ли их неприязнь к государственному регулированию объяснить просто личной выгодой?

Брукман: Я уверен, что по крайней мере часть их политических взглядов связана с личной выгодой. Но мы показали, что их ценности и предрасположенности — в частности, явная предрасположенность к рынкам и предпринимательству и изначальное негативное отношение к государственному контролю — также важны.

Малхотра: Мы провели эксперимент, где разделили людей на две группы. Мы спросили Группу А, должна ли цена поездки в Uber повышаться, когда есть большой спрос. Это классический пример динамического ценообразования или ценовой дискриминации, и большинство обычных людей в нашем опросе, будь то демократы или республиканцы, сильно разделились по этому вопросу — около половины людей в обеих партиях сказали, что вы должны повышать цены на поездки в Uber, когда наблюдается всплеск спроса. Но практически 100 процентов техноэлиты сказали, что это нормально, когда Uber повышает цены во время всплеска спроса, что и следовало ожидать от людей, твердо верящих в свободные рынки: да, цена должна расти, чтобы соответствовать спросу.

Да, мы можем сказать, что это просто вопрос личной выгоды. Они хотят, чтобы Uber повышал тарифы, потому что хотят, чтобы технологическая индустрия преуспевала. Но помните, что было две группы. И Группе Б задали вопрос, который касался той же основной концепции ценовой дискриминации, но не имел ничего общего с технологической индустрией; а именно, нормально ли повышать цены на цветы в День матери или в День святого Валентина, когда спрос выше?

Снова обычные люди разделились примерно 50/50 по этому вопросу. Но почти 100 процентов технологической элиты по-прежнему считали, что это нормально — повышать цены на цветы в День святого Валентина или День матери. Это показывает, что здесь работают некоторые базовые ценности, а не просто желание увеличить прибыль в технологической индустрии.

Брукман: В политических дискуссиях мы часто предполагаем, что наши оппоненты действуют недобросовестно. Но наше исследование показывает, что, хотя их взгляды могут быть обусловлены личной выгодой, многие технологические предприниматели искренне верят, для них это вопрос принципа, что рынки должны быть более свободными и что предприниматели и предприятия — будь то флористы или такие компании, как Uber — должны иметь больше свободы принятия решений на рынках труда.

Это открытие подтверждается опросом, который мы провели среди студентов Стэнфорда. Когда мы сравнили студентов, специализирующихся в естественных науках, со студентами, специализирующимися в информатике – многие из которых, как мы знаем, основывают технологические компании, — мы увидели те же различия в ценностях и предрасположенностях. Таким образом, кажется, что эти модели уже присутствуют, когда люди еще находятся в позднем подростковом возрасте и в возрасте около 20 лет, до того как они основали компании или задумались об опционах на акции.

Итак, у нас есть уникальная группа людей, которые супер-либеральны в большинстве вопросов, но супер-консервативны, когда дело доходит до регулирования. Они также быстро накапливают политическую власть и склонны поддерживать Демократическую партию. Что все это значит для американской политики?

Малхотра: Исторические исследования показали, что политические партии обычно меняются, когда важные группы внутри этих партий согласны с ними по большинству вопросов, но не согласны по нескольким вопросам — и затем эти группы меняют политику партий в своем направлении. Эта модель возникала снова и снова в американской истории. Таким образом, наше исследование предполагает, что по мере того, как технологическая элита становится всё более важной для сбора средств Демократической партии, они будут удваивать усилия и продвигать традиционные демократические интересы, когда речь идет о социальной политике, перераспределении, внешней политике и иммиграции, но сдвигать партию вправо, когда речь заходит о регулировании.

Брукман: Мы уже начинаем видеть признаки напряженности внутри Демократической партии по поводу регулирования рынков труда. Возьмем снова Uber: Следует ли относиться к фрилансерам / гиг-работникам для Uber как к обычным работникам или как к подрядчикам? Профсоюзы, которые исторически имели значительное влияние в рамках демократической коалиции, считают важным, чтобы такие работники получали все права и гарантии традиционных работников. В то время как технологические предприниматели говорят: «Нет, мы не должны регулировать то, как эти компании относятся к своим работникам; мы должны позволить им свободу контрактных отношений на рынке».

Такие векторы напряженности внутри Демократической партии будут нарастать, поскольку крупные доноры в демократические кампании из технологического сектора начинают говорить: «На самом деле, мы не согласны с профсоюзами, которые вас поддерживают. Мы считаем, что вы должны занять иную позицию по этому вопросу».

Как растущая политическая власть технологической элиты — и различия между их политическими убеждениями и убеждениями обычных граждан — может повлиять на общество в целом?

Малхотра: Разрыв между элитами и массами является серьезной политической проблемой. После Второй мировой войны оформилось некое негласное соглашение, что некоторая власть перейдет к элитам, которые затем будут защищать интересы всех. Но все чаще мы наблюдаем популистские движения, возникающие в Соединенных Штатах и по всему миру, поскольку люди осознали, что заработная плата практически перестала расти, в то время как расходы, в реальном выражении, на такие вещи, как медицинская страховка и плата за колледж, выросли, и что их дети будут иметь уровень жизни хуже, чем их собственный. Поэтому возникло много дискуссий о том, как наши демократические институты могут выжить без сотрудничества между массами и элитами.

Но до сих пор не было реальных данных о том, во что на самом деле верят элиты. Необходимо провести дополнительную работу, чтобы мы могли понять потенциальные политические линии разлома как в Соединенных Штатах, так и за рубежом.

Брукман: Мы пытаемся понять области разногласий между элитами и массами. Какие типы политики поддерживают элиты в обеих партиях, но которые может отвергать широкая публика?

Это дает некоторые контринтуитивные, но весьма важные выводы. Например, опрошенные нами технологические предприниматели оказались одними из самых сильных сторонников всеобщего права на здравоохранение. Понимание этого может помешать нам делать поспешные выводы, такие как: «Когда богатые получают больше власти, перераспределения будет меньше». Это может оказаться далеко не так, если богатые люди — выходцы из технологической индустрии.